Только глаза оставались печальными. Сколько еще у него тайн? Кио ведь рассказал далеко не все… Слишком упорно он отмалчивался в ответ на вопрос, с чего началась их вражда с советником. Что могло произойти, что он предпочел использовать и уничтожить собственного сына? Мысль крутилась в голове, казалось, разгадка где-то совсем рядом, вот-вот, еще немного — и она все осознает, вспомнит, поймет. Ведь она уже почти поняла, но потом… забыла. Но, когда догадка уже, казалось, смогла оформиться, ее отвлек резкий свист. Кио мигом оказался рядом, хватая за руку, а другой — заставляя пригнуться. Лэйри упала рядом. Рин даже не успела спросить в чем же дело, когда впереди мелькнула знакомо-ненавистная шевелюра. Только один-единственный иршас умудрился заработать себе от благодарных инаров несмываемо ярко-зеленую шевелюру. Тарой, давний недруг — еще со времен поступления. Давно же они не сталкивались… И он, похоже в компании. Только почему они прячутся? Разве может что-то угрожать здесь, в парке Академии, где любые драки между адептами строго запрещены?

Сынок карри вел себя на удивление тихо, да и скользил почти крадучись, как и двое его сообщников. Похоже, что они шли к той самой лазейке, через которую когда-то она сама убегала из Академии… Уже хотела было подняться, когда раздался снова резкий гулкий звук, от которого, казалось, дрогнула земля. Подруга кусала губы, что-то тихо шепча в траву, которая чуть колыхалась в ответ, будто отвечая. От прижавшегося к боку Киорана шел холод — некромант что-то магичил.

Ей не хотелось задавать вопросов, не хотелось знать ответа. Особенно, после найденного на паре у ее места информационного кристалла.

Слишком похоже на очередную не самую умную ловушку. Она протянула руку, сканируя — уж диагностические чары мастера отца и Нильяра его научили творить одними из первых. Нет, на первых взгляд он не опасен — не взрывающийся снаряд, не высасывающий магию или накладывающий проклятье артефакт… Но на сердце было неспокойно. Может, оставить?

За соседним столом уже с шумом размещалась компания инаров с потока архивного дела и Рин, решившись, спрятала кристалл в карман. Она займется этим позже.

В обед как раз удалось отлучиться, благо, их с Лэи домик был записан по — прежнему за ними, хотя Лэи (не иначе Нильяр все же поговорил с Повелителем) также разместили во дворце. Что ж, хватит мяться, пора. Рин коснулась пальцем матовой грани кристалла, активируя его вызубренной формулой. Та затуманилась, задрожала, выпуская тонкие нити магии, и те сжались, образую линзу, в которую проецировалось изображение. Чье-то воспоминание.

— Так больше невозможно, Раш, она позорит нас обоих своим поведением. — холодный голос с едва заметкой ноткой недовольства она узнала сразу же. В сердце что-то екнуло. В воспоминание попал край золотого хвоста, выглядывающего из-под двери.

— Ты же знаешь, если она вобьет себе что-то в голову, то не отступится, — собеседника Нильяра едва ли можно было узнать по голосу, да и на линзе его видно не было, но обращение было легко узнаваемо, — может, для него так будет и лучше?

— Но не для меня. Сейчас… слишком напряженная обстановка, чтобы давать волю настолько бессмысленным чувствам. Поговори с ней, — требует наследник, — это начинает мешать нашим планам.

Тихий стук, шорох. Движение вбок. Даже не понять, где именно происходит разговор.

— Попробуй ее удержи, — надменный и чуточку раздраженный ответ фэйри, — я не стану ей приказывать.

— Не заставляй меня идти на крайние меры…

Щелчок. Громкие шаги где-то вдалеке, которые вспугнули наблюдателя — и все исчезает.

Интересно, во что же хотят, чтобы она поверила? Почему-то мир перед глазами предательски расплывается.

Задавить гордость и… не верить. Она не будет верить, пока сама не встретиться с Нильяром и они не выяснят, что за подлец снова пытался вмешаться в эту игру. Пусть все так похоже, но она не настолько поглупела от своей любви, чтобы довериться врагу. А уж то, что-тот, кто ей этот кристалл подсунул, не друг — очевидно. Жаль, все так закрутилось, что не успела рассказать друзьям. Но кристалл был при ней — не стоит такими вещами разбрасываться.

Земля снова тряслась, но Кио уже тянул их вперед, почти таща прикрывшую глаза и тихо шепчущую фэйри на себе куда в самую глубь парка. Она даже и не знала, что сквозь эти заросли ведет вперед едва заметная, но явно используемая тропинка. Все чувства будто разом оглохли, мир дрожал, воплощая самый страшный кошмар из ее видений. Он давал ей услышать, прочувствовать его нужду и боль от происходящего. Она так задумалась, что даже не обратила внимания, когда они остановились. Только все чувства разом словно кипятком ошпарили — такой концентрированной ненависти она не ощущала нигде и никогда, разве что…

Некромант замер, тяжело дыша и поддерживая резко побледневшую подругу. Да, они тоже чувствуют… Они стояли в нише из густых зарослей, где на маленьком пяточке высилась странная беседка, увитая мертвыми черными розами. Та самая беседка из ее первого видения, которое послал мир еще в стране фэйри. Увядший букет и печально высохшая, потрескавшаяся чаша. У каменного надгробия горит негасимый огонь. Шаг, второй.

— Стой, — хриплое от Кио, — не надо.

Но она уже вошла внутрь. Собственный дар, ощетинившись, выглянул наружу. Наверное, черные извивающиеся нити на теле смотрелись дико, но сейчас Рин было все равно. Она хотела увидеть. Наконец-то увидеть это имя, высеченное четкими буквами в камне.

«Ллиотарену Ишардану шэр Нориш. Брату моей души. Навеки».

И высеченный же в камне портрет, с которого глядели те самые, безумно знакомые глаза. Глаза Киорана, глаза сумасшедшего убийцы из ее видений.

Она даже не смогла закричать — из горла вырвался только тихий хрип. Когти, вылезшие на руках, ранили кожу, но она ничего не чувствовала. Все было безумно просто. Все было невероятно сложно. Ответ был прямо перед носом. Черные розы хищно шевелились, будто готовые в любой момент впиться в живую плоть.

Мертвые розы чужой скорби и ненависти. Она ведь читала о втором кровном брате императора… О том, что он погиб, прикрывая отступление своего клана, погиб рядом с порталом в этот мир, но по ту сторону. О том, что никто, естественно, не видел его тела, она узнала от Нильяра — как-то у них зашел об этом разговор, но наследник весьма резко завершил эту тему — было видно — она ему неприятна. Не потому ли, что он знал об этом алтаре поклонения для мертвеца? Наверняка такой могущественный менталист не мог не почувствовать силы ненависти, которая окружила это место. Но не стал ничего делать — не смог пойти против отца.

Нет, это существо умерло не своей смертью от ран… пальцы коснулись камня, стебли хлестнули по руке, раня кожу.

Так легче жить — не зная всей правды. Легко ли умирать, зная, что тебя предали?

Клятые боги. Когда нужно, мир не желал подкидывать ни капли знаний. Или дело было в том, что смерть произошла не здесь и мир просто не мог ее «показать»? Но как же он смог стать личем? Живым мертвецом, обладающим разумом и жаждой крови, одержимым желанием воскреснуть? Но разве важен ответ сейчас?

Кровь впиталась в могильную плиту, словно ее и не было. Показалось, что портрет древнего иршаса на миг оскалил ядовитые клыки, презрительно щурясь. Кожу продрал озноб, и все же… Она не была уверена до конца, но, похоже, дан Ллиотарен имеет некоторое влияние над этим местом. Узнает ли он о том, что здесь происходит?

Рин обратилась, свертывая хвост клубком — еле уместилась в беседке.

— С-зови, Кио. Иди сюда и с-зови его.

Собственный дар колол холодными искрами. Эта душа нуждалась больше в помощи Палача, а не Судьи. Но вовсе не для окончательного развоплощения, нет. Не зря тан Эскайр с такой одержимостью жаждал встречи с кровником императора. Рин и сама не заметила, не поняла, когда ужасные жертвы вдруг отошли на второй план. Когда она по-другому стала воспринимать их страшного противника? И почему? Это было не колдовство, нет. Может, потому, что невозможно не изменить своего отношения к тому, с кем сливаешься душой, чью боль чувствуешь, как свою собственную. Это самое дикое. Он… стал ей дорог.