— Мурри. — Я повысил голос, стараясь выговорить его имя настолько близко к произношению песчаных котов, насколько позволяли мне человеческие губы и гортань.

Он появился, словно возникнув из самих скал — настолько его шкура сливалась цветом с их поверхностью. Он подошел ко мне, я положил руку ему на голову, и он повернулся так, чтобы тоже смотреть на барда. Затем, к моему удивлению, он открыл рот, и из его горла полилось мелодичное мурлыканье — смесь песен, которые многажды повторялись на празднике кошачьего народа.

— Облако.., зла… не из ночи… — складывались в слова его ворчание и рык. Бард подался вперед, и его морщинистое лицо приняло недоверчивое выражение,

Ни один клинок не может убивать и защищать одновременно,

Две битвы как одна — как и было —

И снова случится.

Закан восстает, выпуская когти, чтобы разрывать.

Где же тогда ЗАКОН?

Бард, слушая, отбивал посохом ритм. Прежде чем эхо голоса Мурри стихло, он сказал:

— Стар я, котенок, и некогда я был известен многим, поскольку охотился за древнейшими песнями и пел их снова. Это было праздной забавой, и во многих таились загадки, которые мы не могли решить. Но среди нас знаком мастерства считалось помнить их и пытаться разгадать. Чем, кем был на самом деле Закан?

— Утрачено. — Он покачал головой, и длинные волосы барда хлестнули его по плечам.

— Но они скажут нам, эти исследователи старых историй, что ничего не утрачено, а просто скрыто на время и снова явится, возможно, волей случая, даже по неосторожности. Барду достаточно поговорить с бардом, даже если один из них покрыт мехом или безоружен. — Он отступил на шаг. — Войдите же свободно в земли Дома Кинрр, вы, пришедшие из пустыни. — Он взмахнул истертым концом посоха, подцепив им сгусток водорослей, которые предложил нам как дар гостеприимства, позволяющий нам по меньшей мере десять дней свободно жить в его владениях.

Однако в этой сделке он терял очень мало, поскольку я сразу же после этого занялся делом. Я привел в порядок водорослевые плантации, пересадив и укрепив свежую поросль. Я также занялся его яксами — расчесал их шерсть, срезал дурно пахнущие колтуны и вычистил животных. Срезанную шерсть я выполоскал и расчесал.

Хижина Кинрра тоже нуждалась в уборке, чем я и занялся — наверное, это произошло впервые за долгие годы. Ее хозяин в это время сидел на скале и так пристально смотрел туда, откуда я пришел, что я и сам невольно несколько раз оборачивался в ту сторону, но не видел ничего, кроме песка и скал. Он же никак не объяснил мне, что именно высматривает.

Мурри отправился на охоту. Видимо, из вежливости он не принес с собой никакой добычи, когда вернулся. Он сказал мне, что на этом островке есть своя доля опасностей, преимущественно у другого водоема, который притягивал к себе крыс.

Убираясь в хижине, я нашел арфу кифонгг, которая в свое время явно была инструментом мастера. Кинрр следил за мной, пока я с почтением рассматривал ее, а затем велел мне принести ее ему. И неожиданно начал урок.

Как и все дети, я в свое время учился играть на кифонгге, но я не проявил достаточных способностей, чтобы заставить отца продолжить уроки. Теперь я осознал, что попал в компанию настоящего мастера-музыканта, которому нужны не только слушатели, но и ученик.

К моим пальцам снова возвращалась гибкость, и я выполнял все упражнения, которые он мне задавал. В основном потому, что Кинрр не спускал с меня глаз, я достиг такого уровня мастерства, о каком и не мечтал.

Наверное, из-за того, что Кинрр слишком долго прожил в одиночестве, неожиданное общество оказалось для него чем-то вроде оборванной привязи. Но хотя мой наставник между припадками музицирования рассказывал мне о величии Вапалы и Алмазного двора, он никогда не говорил мне о том, что заставило его покинуть всю эту роскошь, а я предпочитал не спрашивать. Однако было понятно, что там он занимал высокое положение и был близко знаком с влиятельнейшими из владык, вершивших великие дела.

Казалось, ему доставляет удовольствие описывать мне в подробностях придворные церемонии, прерывая их перечисление обрывками слухов. И пока я слушал, мне все больше и больше казалось, что высокий двор на самом деле был местом обитания масок — что никто там не был и не хотел быть собой, а их скрытые за лицами помыслы двигались странными путями.

Существовало шесть главных Домов, которые уже несчетные поколения удерживали свое положение и власть. Были и другие, моложе, на которые Шесть взирали с чувствами, варьирующимися от легкого презрения до издевки, выражающейся в замысловатых интригах с целью их ниспровержения.

Я решил, что Кинрра, скорее всего, коснулось подобное уничтожение одного из младших Домов, и поэтому ему и пришлось бежать из Вапалы.

Для стороннего наблюдателя основные занятия двора сводились к бесконечным скучным церемониям, о которых Кинрр рассказывал в мельчайших подробностях. Одежда, действия, даже пол участников подобных взаимодействий очень сильно влияли на их успех. Чтобы развлечь его, я устроил ему что-то вроде кукольного театра, где разыграл кусочки из этой бесцельной пьесы. Но он отнесся к этому очень серьезно и был так расстроен моими многочисленными ошибками в словах и действиях, что я приложил все свои усилия, чтобы исполнить все так, как он хотел.

Мурри это показалось скучным. Некоторое время он наблюдал за нами с выступа скалы, затем тихо исчезал — обычно шел охотиться на крыс.

Так проходили дни. Часто я подумывал о том, чтобы двинуться дальше, но с каждым днем становилось все заметнее, что Кинрр слабеет. Ему было все труднее заботиться о себе — что уж говорить о дюжине яксов, которые от моего ухода залоснились и стали послушными.

Как-то ночью мы сидели на гребне скалы, глядя на звезды — вернее, это я смотрел, а Кинрр пытался показать мне ориентиры, которых сам видеть уже не мог, и потому говорил резко, как в тех случаях, когда пытался вбить в мою глупую голову основы дворцового этикета.

— Хинккель, ты не создан для отшельничества. Куда ты пойдешь?

Я ответил ему честно:

— У меня есть что-то вроде дара обращения с животными, Кинрр. Наверное, неплохо будет отправиться в Вапалу, как ты мне и советовал, и попытаться поступить в ученики к укротителю зверей.

— Укротителю! — Он захихикал, хлопая в ладоши, как ребенок, когда тот радуется какой-то проказе, — Да, ты будешь укротителем зверей, и редкостным, надо сказать! — Он неожиданно сменил тему. — Император угасает. Перед твоим приходом тут был торговый караван, который сбился с дороги из-за бури. Они привезли новости… много новостей. Когда император умрет, будет избрание…

На этот раз настал мой черед смеяться.

— Старейший, если ты предполагаешь, что я вызовусь пройти испытания, ты слишком плохого мнения о моем здравом смысле. Я был последним в своем, Доме, настолько жалким в глазах моего отца, что он вряд ли будет сильно горевать, если я не вернусь. Я не воин, я не из тех, о чьих деяниях поют барды. Нет, я сделан не из того теста, из какого лепят героев. И мне это вполне подходит.

Я пошел проверить стадо и убедиться, что крысы не вышли на охоту. Но по дороге я улыбался, думая о том, каким стало бы лицо моего брата, если бы взглянул на соискателей на императорских испытаниях и увидел среди них меня.