И тут я увидел, как толпа качнулась, расступилась. Через один из барьеров из копий прыгнул Мурри, спланировав словно в танце. В пасти его был жезл, конец которого сверкал на солнце.

Жрец попятился, прижав к себе корону, на лице его был страх. Но верховный канцлер осталась на месте, потянувшись к Мечу Присутствия, висевшему на ее поясе, хотя это церемониальное оружие ничего не стоило в стычке с этим хищником из Внешних земель.

Одним прыжком Мурри оказался рядом со мной, и я взял из его пасти жезл, увенчанный изображением песчаного кота, который сделала Равинга. Но я не выпустил и другой, с фигуркой леопарда.

Слева от меня, припав животом к земле и прижав уши, зашипел Голубой Леопард. Справа стоял Мурри, повернув свои желтые уши к зверю, что противился его приходу, и не выказывая ни страха, ни вызова.

С двумя котами и двумя жезлами я встал лицом к людям, чьи крики уже стихли. Они смотрели на меня, словно онемев от изумления. Век кончился, начался новый. В одной руке я сжимал древний символ прошлого, в другой — то, что досталось мне моими собственными трудами. Я не мог предвидеть, чего потребует от меня в грядущем Высший Дух, но то, что я должен быть самим собой, я усвоил хорошо. И с этой мыслью, почти нагой, окровавленный, с волосами, освобожденными от узла и развевающимися на ветру, я потребовал своего, того, что я готов был удержать, — как если бы мои мохнатые братья потребовали причитающееся им по праву и до конца были готовы держаться за то, что получили.

Равинга зажгла только один светильник, но мне хватало его света, чтобы хорошо рассмотреть ее лицо, и я увидела в его выражении силу целеустремленности.

— Он победил, — сказала я. И я была крайне изумлена его победой. Этот Хинккель, что же в нем такого? Мне было трудно изменить мнение о нем.

— Он только начинает, — поправила меня Равинга.

— Они должны принять его, таков обычай… — Я уловила по крайней мере часть ее намека.

— Ты так говоришь, зная то, что знаешь, что тебе самой пришлось испытать, девочка? Не изображай из себя простушку. Шанк-джи потерял руку, но не голову. Есть стрелок, которого надо найти — и как можно скорее. За этим таится куда большее…

Она перевела взгляд с меня на полку, где стояла фигурка Илантилина.

— Итак, — сказала она резко, как тот, кто закончил одно дело, чтобы тут же взяться за следующее, — начнем действовать. Ты, Алитта, имеешь теперь право потребовать свое наследство. Обычай говорит, что сделанное одним императором может отменить другой. Последняя из твоего Дома принесет присягу, как и все прочие аристократы, потребует все права и привилегии своего рода — все права. — Она повторила это как человек, которому никто не смеет перечить.

Былая горечь поднялась во мне с такой силой, что я почти ощутила ее вкус.

— Нет!

Но не об этом ли мечтала я сама, подумала я секундой позже. Если по странному стечению обстоятельств мне выпала такая возможность, то почему я должна ее отвергнуть?

— Да!

Я не могла ей противиться. Я не могла противиться даже той части себя, которая желала того, что Равинга так легко приняла как факт. Новая жизнь — опасная жизнь, но я давно уже жила среди опасностей, так что это не окажется для меня новым или пугающим.

— Будем действовать, — продолжала Равинга, — Даже под пластинами мобиля будем действовать.