Как только я убедился, что его никто не заметил, мы снова пересекли более широкую улицу. Я услышал крик, покрепче схватился за посох и поспешил следом за Мурри, чтобы в случае чего прикрыть его сзади.

И тут я увидел, что Мурри перебирается наверх, перепрыгнув с крыши одноэтажного строения на более высокую.

За нами никто не следил. В этой части города было меньше света, да и фонари были не такими яркими. Дома носили печать запустения. На стенах их не было красивой мозаики, а резьба вдоль дверных и оконных проемов была зачастую разрушена. Узкий вход в последний дворик совершенно утонул в тенях с наступлением ночи. И лишь один слабый огонек виднелся в этой темноте — над входом в дом, который я видел во сне.

Мурри появился внезапно и уже ждал у двери, когда я подошел. Я поднял руку, чтобы постучать. Над дверью висел один их этих музыкальных мобилей. Он закачался и зазвенел от моего движения. Дверь распахнулась, словно меня давно и с нетерпением ожидали, и на меня посмотрела ученица Равинги.

— Итак, вы пришли.

Если это считалось приветствием, то довольно холодным. Она широко распахнула дверь передо мной и Мурри. Песчаный кот, ни на мгновение не замешкавшись, прошел внутрь так уверенно, словно входил в логово кого-то из его собственного народа.

Передняя часть дома явно представляла собой лавку. Хотя над дверью висел фонарь, его лучи не доставали до завешанных полками стен. Девушка держала в руке светящийся шар, и его отблески выхватывали из темноты блестящие глаза тех, кто стоял или сидел на полках, словно все они следили за нами, пока мы проходили мимо.

Я насторожился — это место, казалось, было полно тайн. Куклы Равинги, которые она продавала у нас, были хороши, но среди них всегда попадались столь совершенные, что они казались мне не просто куклами, а портретами живых людей, сделанными с великим искусством. Такие она продавала очень дорого, обычно каким-либо коллекционерам редкостей, поскольку мой народ любит всякие красивые безделушки, если может себе их позволить, и те мастера, что их делают, как и моя сестра, всегда уважаемы, и их палатки на рынке посещают главы Домов и их супруги.

Я остановился, чтобы лучше рассмотреть некоторые куклы, которые заметил мельком. Вот сидел песчаный кот, выпрямившись, положив обе передние лапы на барабан, словно собираясь играть для своих сородичей, танцующих в воздухе.

Однако моя проводница уже откинула занавесь на двери, ведшей внутрь дома, и Мурри двинулся туда. Занавесь была сделана из легкой шкуры. И теперь мы вошли в комнату, видимо жилую, хотя в ней виднелась еще одна дверь, за которой горел свет, и ее занавесь была отодвинута в сторону, открывая взгляду рабочий стол, заваленный чем-то, должно быть материалами для ремесла Равинги.

Сама кукольница появилась мгновением позже и протянула вперед руки ладонями вверх, словно приветствуя дорогого гостя. К моему удивлению, Мурри поднял переднюю лапу, втянув страшные когти, и положил сверху на ее руки. Лапа его была такая огромная, что он накрыл ею обе ее ладони. В груди у него зарокотало — я знал, что так его сородичи приветствуют друг друга. Равинга вежливо склонила голову. Затем она точно так же приветствовала меня, и я поспешно коснулся ее ладоней. Хотя я знал, что ее жизнь уже начала клониться к закату, она оставалась такой же, какой я всегда видел ее — с нашей первой встречи много сезонов назад, когда я впервые заметил ее работы на ярмарке и остановился, восхищенный фигуркой воина в полном вооружении, воплощавшей всю гордость моего отца, когда тот совершал ежегодный визит ко двору.

Она не встретила меня тогда как ребенка, которому надо запретить трогать замечательные игрушки, а заговорила со мной почти как с товарищем по ремеслу, отвечая на мои вопросы о воине и его снаряжении, которое мне показалось довольно странным, поскольку воин был из Азенгира, где и женщины тоже воюют.

С того дня я всегда был рад видеть ее, хотя в последние два сезона наши встречи стали несколько напряженными, поскольку она впервые взяла с собой ученицу. А Алитта очень ясно дала понять, что она, в отличие от своей наставницы, чужаков не любит. Девушка всегда находила предлог заняться торговыми делами или просто поворачивалась ко мне спиной, суетливо перекладывая кукол на прилавке или сидя в углу и занимаясь мелким ремонтом фигурок, которые люди приносили на починку.

И теперь она уже покинула комнату, выйдя через другую дверь. Я считал ее неучтивой, хотя я никогда не искал компании никаких женщин, кроме моих сестер. И ничего доброго не вышло, если бы я присутствовал на празднике первой страсти, когда должен совершиться выбор. Было понятно, что мне нечего предложить любой девушке, которая ищет себе партнера. А теперь, в грязных дорожных лохмотьях, я должен производить еще менее привлекательное впечатление.

— Прими права гостя, Хинккель, — приветствовала меня Равинга словами более сердечными, чем я когда-либо слышал от собственной родни.

— Ты весьма великодушна к такому, как я, госпожа… я…

— Ты был призван, и теперь это твое место. Она сказала это так властно, почти как мой отец, и эта властность отпугнула меня на время от задавания вопросов.

Она не стала расспрашивать о моем путешествии, а провела меня через дверь, в которую вышла Алитта, в ту часть дома, где была кухня — оттуда шел такой аппетитный запах, что я мгновенно вспомнил о своем пустом желудке. Прямо посреди кухни сидел Мурри, наблюдая за девушкой, которая сновала между очагом и столом. Его усы трепетали, когда пасть приоткрывалась и он облизывался в предвкушении угощения.

Не задерживаясь там, моя хозяйка провела меня в одну из маленьких комнат, очевидно в отдельную спальню, Похоже, эта была предназначена для почетных гостей. Стены были украшены барельефом с танцующими песчаными котами, который тут же привлек к себе мое внимание, поскольку изобразить подобное мог только тот, кто хотя бы раз видел это вживе. Однако тут меня ждала и другая роскошь. Очень большая ванна — может, не такая, как во дворцах Домов, но вполне достаточная для любого человека. Она стояла у стены и, вдохнув ее запах, я понял, что в ней смешаны водоросли, смягчающие кожу и счищающие с тела путника грязь долгой дороги.

Кроме того, через жердь для одежды были перекинуты ржаво-желтый килт, длинная куртка зеленовато-синего цвета, вышитая у ворота и по подолу узором из крохотных хрустальных бусинок. Рядом ждала пара мягких ботинок из кожи ориксена. Я уронил на пол мешок, уставившись на это зрелище.

Ночлег и еда — да, такое часто предлагают гостям, но местный роскошный наряд — почему? Снова ощущение, что меня направляет что-то непостижимое, заставило почувствовать себя неуютно. И все же я не мог отвергнуть то, что было мне предоставлено, разумеется, вовсе не для того, чтобы обидеть меня. Хотя такой прием, вообще-то, полагался тому, кто вернулся из соло, правда, его должны были оказать родичи, а не чужой по крови человек.

Я стянул свои дорожные лохмотья и свернул их одним узлом. По большей части моя одежда была окончательно изношена. Надо будет постараться пополнить свой гардероб как можно скорее.

Затем я встал на коврик для мытья и обтер себя водорослевой губкой. Она была теплой, и моя стертая, покрытая шрамами, пересохшая кожа жадно впитала влагу. Я ощущал, как расслабляется мое тело. Я больше даже не удивлялся, почему мне оказан такой прием, а просто увяз в благодарном, ошеломляющем блаженстве.

Одежда подошла мне. Что тоже оказалось сюрпризом — хотя Равинга была так искусна в шитье одежды на кукол, что могла определить мой размер на глаз, пусть даже и не видела меня целый сезон. Сапоги были чуть великоваты, но это было неважно — по крайней мере, они не натирали ноги, как те многажды латаные, которые я только что сбросил.

Закончив, я встал перед зеркалом и окинул себя взглядом. Оно не могло показать меня целиком, но на мгновение мне померещилось, что я смотрю на какую-то из кукол Равинги, но увеличенную до человеческого роста. Лицо мое стало тоньше и темнее, волосы отросли так, что, даже когда я собрал их в хвост и закрепил кольцом, концы все равно касались плеч. Прощальный подарок сестры ярко блестел на руке, и, поддавшись внезапному порыву, я надел еще и кошачью подвеску, которую прятал от чужих взглядов большую часть моего путешествия. Сейчас она сверкала у меня на груди в распахнутом вороте куртки и, несомненно, была таким украшением, с которым даже по меркам богатой Вапалы мало что могло сравниться.