Он протянул мне руку, но я выбрался сам, не приняв предложенной поддержки. Я, спотыкаясь, поднялся вверх на гребень и встал перед женщиной, носящей ожерелье из зубов и соли. Похоже, что здесь судить могла только она. Отвязав ветку, я бросил ее к ее ногам.

Я был не единственным чужаком, нашедшим этой ночью приют в деревне сборщиков соли. С той стороны, куда мне предстояло отправиться завтра, пришел странствующий торговец. Его громкие жалобы доносились из хижины вождя. На него дерзко напали крысы, загрызли двух из его яксов, а ему самому пришлось бежать, бросив тюки с товарами, которые они несли. Одному из его людей так покалечили руку, что он может никогда не оправиться от раны.

Кроме того, торговец привез с собой одну из напавших крыс, убитую искусным броском копья, чтобы доказать, что на него напал необычный враг. Как и те трупы, что я видел после наших столкновений на скальных островах, обмякшая туша, волочившаяся на веревке за ориксеном торговца, была большой — даже больше тех, которых я осматривал. Тварь почти достигала размеров Мурри, а то и слегка их превосходила.

Деревенские жители столпились вокруг трупа, и было совершенно ясно, что они потрясены увиденным, и бесстрастность, с которой они встречали меня и мою охрану, их покинула. Из их негромких разговоров я понял, что тварь, подобную этой, здесь уже видели и что она загрызла опытного сборщика соли, поскольку была способна каким-то невероятным образом преследовать его по корке соляного пруда.

— Таких паразитов много повсюду вокруг, — продолжал торговец, выходя из хижины и по-прежнему громко жалуясь. — Но эти способны уничтожить целый караван, если соберутся вместе для атаки! А что, если они это сделают? — Он медленно обвел взглядом собравшихся, словно пытаясь встретиться глазами с каждым из них. — Может ли путник выстоять против стаи таких тварей? А ваша деревня сможет от них отбиться? Я говорю вам — беда приближается, и лучше бы вам быть готовыми встретить многих таких у своего порога! — Он пнул труп и удалился.

Как бы то ни было, в ту минуту меня больше занимал процесс заползания на собственную спальную циновку. Желудок по-прежнему болел, и у меня не было ни малейшего желания сидеть у костра вместе с моей охраной. В голове вертелась только одна мысль — я прошел три из пяти испытаний и сознавал, что в глубине души и не предполагал, что смогу это сделать.

На следующее утро я смог что-то съесть на завтрак. Не было никакого объяснения, почему меня вчера заставили выпить этот отвар. Я мог только предположить, что это было сделано специально, чтобы моя задача стала еще сложнее, и я далеко не доброжелательно думал о жителях деревни и был весьма рад, когда она скрылась из виду.

Стража ехала, держась начеку, вперед выслали разведчика. Они были готовы к нападению тех тварей, что набросились на торговца. Но мы шесть дней ехали по унылой, негостеприимной земле, так и не встретив ни одного врага. Дважды мы ночевали в деревнях, и я слышал, как командир моей охраны расспрашивал местных жителей о таких нападениях. Получаемые им новости не слишком обнадеживали.

Торговец, который привез труп гигантской крысы в доказательство своих слов, был не первой жертвой нападения на этой дороге. Но другим далеко не так повезло. Двое деревенских жителей, шедших вдоль гребня, наткнулись на останки маленького каравана, и обглоданные догола кости людей и животных были всем, что им удалось найти. Даже их мешки были прогрызены, содержимое раскидано вокруг, перепачкано или попросту исчезло.

Последнее в наибольшей степени озадачивало и деревенских, и стражу. Понятно, что крысы сожрали все, что смогли найти съедобного, но почему они уволокли с собой товары? Наиболее вероятным казалось, что на место побоища позднее пришли изгои и забрали все, что могли. Хотя зачем изгои могли бы оставаться в этой стране, я не мог понять. В здешних деревнях нечего было красть, а их жители, я уверен, владели собственными смертоносными способами защиты. Даже я, кому очень не нравился этот народ, мог с этим согласиться.

Когда мы достигли границ Твайихика, наш разведчик сообщил, что нас там уже ждет сопровождение, причем вместе с удачливым соискателем престола под их охраной. Мы подошли к ним с наступлением ночи, и единственный раз оба отряда встали одним лагерем.

Отношение другого эскорта к их подопечному разительно отличалось от того, что встретил я. И посмотрев на него, я понял, в чем состояла разница. Это был Шанк-джи. Вместо тусклой дорожной одежды он носил пышное воинское облачение. Он смеялся и оживленно разговаривал со своими спутниками.

Мне стало интересно, как он выживет на предательской корке соляных прудов, как пройдет по огненным дорогам гор и наконец предстанет перед леопардом, чьи отметины я носил на своих ладонях.

Обычай предписывал нам держаться порознь. Возможно, для того, чтобы мы не обменивались советами по поводу предстоящих испытаний, хотя, по-моему, соперничество между претендентами было достаточно жестким, чтобы не допустить подобной возможности. Как бы то ни было, мы все же могли видеть друг друга издалека. На его лице легко читалось презрение, но там была и тень еще какого-то чувства — возможно, гневного изумления, что подобный мне мог зайти так далеко.

Наверное, он считал себя избранником судьбы. Вапальское испытание будет последним, и состоится оно только тогда, когда все выжившие соискатели соберутся в городе. Я знал только то, что еще, по крайней мере, один из нас успешно прошел несколько испытаний, а еще один провалился и, вероятно, погиб. Значит, нас осталось трое.

В ту ночь стража пировала, и Шанк-джи участвовал в празднике. Некоторые из его спутников готовы были биться об заклад, что он окажется победителем, но против них никто ставить не стал. Я наблюдал за ними издалека и наконец отправился к своей циновке, чтобы лечь и смотреть на звезды.

То, что у меня не было ни одного доброжелателя, внезапно показалось мне тягостным. Я переезжал из страны в страну со стражей, назначенной каждой из королев по очереди, но никто ни разу не проявил по отношению ко мне дружелюбия, не пожелал мне удачи и не высказал одобрения, когда я справлялся с очередной задачей, А Шанк-джи, который пока прошел только одно испытание, вел себя так, словно уже был победителем, и его спутники признавали его таковым.

Я посмотрел в лицо этой жалости к себе, постаравшись открыть свой разум Великому Духу, чтобы тот изгнал из него это чувство, ослаблявшее меня. И тут я понял, что все, что я слышал о Твайихике, — правда. Когда лагерь затих, над ним сомкнулась тревожная тишина этого края.

Тут не было шелеста песка — но впереди лежали те самые громадные дюны, которым местные жители нашли такое полезное применение. Так что единственным предназначением раскинувшейся передо мной сухой пустыни было служить местом для развлечений гостям из других земель, которых сюда влекли скольжение по пескам и прочие забавы. Города, заключенные в купола из зеленого стекла, выращивали некоторые из фруктов, встречающихся лишь в Вапале. Каждый город специализировался в чем-то своем, что он мог предложить гостям. Здесь проходили состязания музыкантов, трупп танцоров, разыгрывавших в лицах старинные легенды каждого из королевств, здесь были гостиницы, славящиеся своей кухней и игорными залами на верхних этажах. Здесь были женщины и мужчины, готовые предложить любое развлечение, какое только могли себе представить приезжие. Все желания юношей, соревнующихся друг с другом в опасном скольжении по дюнам, исполнялись в этих поселениях под куполами.

Однако сейчас я ощущал лишь пустоту в душе. Были ли здесь те, кто ищет уединения, чтобы открыть свой разум и сердце Высшему Духу, ожидая, что тот наполнит их блаженством, которое обретается лишь после долгих и упорных поисков? Я ничего не ощущал — словно между мной и осознанием моего единства с этой землей и всем, что живет в ней, оказалась плотно закрытая дверь.