— Похоже на то. Но Идуся, как я тебе уже сказала, не разглядела как следует обнаруженных сокровищ Больше всего понравилась ей рыбка, — наверное, легче просматривалась, к тому же это был небольшой янтарик, как раз для медальона, о котором она, оказывается, давно мечтала.

— Поджарить ещё печеночки? — спросила я, видя, как подруга аккуратно подобрала вилкой остатки со своей тарелки. — У меня ещё много.

— С ума сошла! Куда столько? Последний кусок с трудом доела, только из жадности. А теперь попить бы. Охотно выпью немного вина, но никаких десертов!

О десертах я, признаться, позабыла, так что мною они и не планировались, напрасно Аня предупреждала. Откупорила бутылку бордо, разыскала в холодильнике остатки слегка подсохшего камамбера, который трудно было бы назвать десертом, и все это добро шмякнула на журнальный столик у дивана.

— Вот салфетки. Тарелочку дать? Видишь, как я тебя обхаживаю, чтобы хоть как-то отблагодарить за потрясающие новости.

— Нет, тарелки не надо, а новости узнавать мне и самой было интересно. Но ведь я только начала, то ли ещё будет! Идуся разошлась и стала жаловаться на Казика. Он, видите ли, изолировал её от знакомых… нет, надо по порядку. Так вот, когда разглядывала янтарь из рюкзака, как раз вернулся Казик, увидел и вырвал у неё из рук. Такой милый и воспитанный, а тут грубо её обругал, страшный скандал устроил, но потом опомнился и за космы затащил её в постель, так что она не очень сердилась. То есть это я так излагаю, Идуся говорила своими словами, сомнений ни у кого не осталось.

У меня тоже. Это был испытанный метод Пупсика, прекрасно мне знакомый. Сначала издевался сколько душенька желала, а потом прибегал к сексу, казавшемуся по контрасту ещё более желанным. Любая баба покорялась и опять ела из его рук.

Облизывая пальцы после камамбера, Аня продолжала:

— А потом он спрятал свой рюкзак так, что она уже не могла найти, и при жизни мужа Идуся больше янтаря не видела. Впрочем, как я уже сказала, она не только на это жаловалась. Казик, оказывается, изолировал её от общества, ибо был патологически ревнив, держал дома под замком, а сам встречался с людьми-и сам ездил, и к нему приезжали, и много звонили, а она как в монастырской келье, бедняжка, одна целыми днями.

— Может, у него баба какая на стороне появилась? — предположила я. — Идуся не учуяла бабу?

— Я тоже спросила. Идуся заверила — никаких баб, у неё на них особый нюх. И знаешь, я ей верю. Ведь у Казика просто времени не было на женщин. И Идуся сказала — приходили и звонили сплошь мужчины, так что это были деловые встречи. Ещё бы, конечно, деловые. Они ему платили…

— А жена и не догадывалась, что он их шантажировал?

— Знаешь, догадывалась. На это у неё ума хватило. И как-то слишком беззаботно поделилась с нами своими подозрениями. Наверное, сочла, что истёк срок давности. Идуся считает, что он шантажировал своих деловых партнёров, но приписывает это каким-то торговым махинациям, возможно не очень законным сделкам. А что они тогда были незаконными, вовсе не означает, что незаконны и сегодня, так что нас не опасалась. Она права, наше законодательство оставляет желать лучшего. И ещё приписывает покойному патриотизм. Все эти нехорошие люди собирались контрабандным путём вывезти янтарь за границу, в Германию, а её Казик не позволял! Из тех, что у них бывали, ей запомнился один. Ничего особенного, среднего роста, нос нормальный, глазки маленькие, кругленькие, молодой. Подлизывался к Казику. Казик старался держать Идусю подальше от своих партнёров, но потом она с этим сама встретилась.

Я не слишком внимательно разглядывала пана Люциана, но и совсем не заметить его не могла, как-никак минут пятнадцать мы с ним общались. Щетину и дивную причёску хорошо помнила, а глазки? Вроде бы круглые, и нос нормальный. Неужели?..

— Как его зовут?

— К сожалению, на этом месте её заклинило. Вырвалось лишь имя, Люциан.

— Так я и думала! Сукин сын Орешник!

— Так ты его знаешь? — заинтересовалась Аня.

— Знаю, знаю, потом расскажу. Продолжай!

— Незадолго до смерти Казик был, по её словам, радостный, энергичный, так и светился. Она считает, намечалось какое-то на редкость выгодное дело, сулящее огромное богатство, и он наверняка купил бы виллу на Ривьере, но не успел. Подслушала его разговоры по телефону… Нет, это я такой вывод сделала, она бы ни в жизнь не призналась, но тогда откуда ей знать, ведь, по её словам, Казик с ней о делах никогда не говорил и не советовался, не ценил её ум… ну да об этом я тебе уже говорила. Казик отчаянно торговался, угрожал, речь шла об янтаре из рюкзака, огромные деньги за них требовал. И тогда он соглашался покончить. А если денег не дадут, он им покажет. И ещё покажет кому надо. И очень спокойно, цинично призналась — сразу поняла, кому надо. Милиции покажет. Шантаж чистой воды. И она уже тогда подозревала, что мужа отравили, а сейчас и вовсе не сомневается, но что теперь сделаешь? Ну и как в рот воды набрала, сообразила, что слишком разоткровенничалась. Но уж очень хотелось выговориться, наверное, намолчалась страшно за все эти годы. И тут мы вспомнили о пиках и отвлеклись.

Аня сделала перерыв, отхлебнула вина и задумчиво проговорила:

— С кем встречался тогда Казик в кафе; Идуся не знает. Убеждена, что не с паном Люцианом. Как ты считаешь, могла она позволить этому самому Люциану охмурить себя?

Вызвав в памяти образ плешивого Орешника, я отрицательно покачала головой. Нет, даже если он и был тогда моложе и без лысины.

— Уверена — нет. Казик хоть и негодяй, но очаровательный негодяй, по сравнению с ним Люциан Орешник просто урод. Разве что по пьяной лавочке.

— Тогда придётся предположить, что встречался Казик и в самом деле не с Люцианом, вряд ли она стала бы урода выгораживать. Я пыталась вытянуть из неё, как выглядел ещё кто-нибудь из «деловых партнёров» покойного мужа, но ничего не вышло.

— Может, и в самом деле не видела их или не запомнила?

— Не думаю, — возразила Аня. — Такая сдержанность, по-моему, объясняется тем, что Идуся потом с ними встречалась. Уже после смерти Казика. Поэтому она предпочла поговорить о другом и опять вернулась к рюкзаку с янтарём. Очень её разгневало то, что муж прячет от неё богатство, и она все время пыталась его разыскать. Оказывается, когда Казик, живой и здоровый, отправился на свою последнюю встречу, она сразу же возобновила поиски и очень боялась, что муж вот-вот вернётся. Не было у неё никаких предчувствий. И она нашла рюкзак! Слушай, у нас прямо захватывающая приключенческая повесть получается!

— Детектив! — дополнила я.

И мне представилась картина: вот Идуся (которой я ни разу в жизни не видела), наморщив брови, стоит посреди гостиной и пытается догадаться, куда её любимый мог спрятать рюкзак. Ищет в разных идиотских местах и находит наконец в самом идиотском — в ящике с ёлочными игрушками, который стоит на шкафу и снимается оттуда раз в год. Теперь Идуся, опять наморщив брови, силится сообразить, куда лучше спрятать янтарь, пока муж не вернулся и снова не отобрал. Нет, не скрыть от мужа насовсем, а просто не торопясь как следует рассмотреть. И вот она вешает торбу с янтарём на вешалку, а сверху накидывает свою ночную рубашку. Идусина ночная рубашка невозможно декоративная, ажурная, в чёрных сексуальных кружевах. Под волнами тюля и чёрных кружев чёрного рюкзака не разглядеть, а бельё может висеть в ванной месяцами, места.много, никому не мешает. Спрятав свою находку, вся пылая румянцем, Идуся выбегает из ванной и усаживается перед телевизором в гостиной, поджидая мужа.

— Ну а потом, само собой, рюкзак с янтарём выскочил у неё из головы, — продолжала Аня. — Узнав о смерти Казика, она чуть с ума не сошла. Ночнушка в ванной и в самом деле осталась спокойненько себе висеть.

— А дальше что было? — жадно торопила я подругу.

— Чем дальше в лес, тем круче детектив, — философски заметила Аня и сжалилась:

— Ладно, продолжаю. Когда Идуся на следующий день вернулась из больничного морга, дома она застала полный кавардак. Кто-то перевернул всю квартиру вверх дном. Искали и ничего не нашли. Заглядывали и в коробку с ёлочными игрушками — со шкафа свешивался серебряный дождь, однако её исподнее в ванной не тронули. Не сразу Идуся восстановила душевное равновесие. Я видела её после смерти Казика, могу подтвердить — была невменяемая. Тогда Казик был для неё пуп земли. Теперь-то она от этого отпирается, но я знаю, меня не обманешь. На похоронах пыталась прыгнуть в могилу, на гроб любимого, чтобы похоронили вместе, а потом забаррикадировалась в квартире и никого не пускала, даже родителей и ребёнка от первого брака. А когда сотруднику газовой службы понадобилось снять у неё показания счётчика и он упорно добивался, чтобы его впустили в квартиру, она его чуть не убила, себя не помнила. Не меньше месяца прошло, пока она стала потихоньку возвращаться к жизни.