При этом движении ее ночная рубашка распахнулась. Лицо Дэви вспыхнуло, когда он заглянул в отверстие. Он попытался что-то сказать, но голос ему изменил. Пальцы Хэтти гладили его руку, она видела, куда он смотрит. Медленно придвинулась ближе к нему.

— Я тебе нравлюсь, Дэви? — спросила она, низким и хриплым голосом, и со звериным криком Дэви набросился на нее.

Руки его сорвали с нее рубашку, он прижал ее к стене, рот болезненно впился в ее тело. Тело прижималось все теснее, глаза стали дикими, дыхание прерывалось.

Хэтти смеялась — беззвучным задыхающимся смехом.

Вот это она любит. Когда они теряют голову, когда сходят из-за нее с ума.

— Дэви, — сказала она, срывая с него полотенце. — Дэви.

Она продолжала извиваться, не даваясь его прижимающим бедрам, зная, что это еще больше вопламенит его. Руки его рвали ее тело, глаза стали безумными.

— Да! — прошипела она прямо ему в рот. Он сбил ее, и она по стене скользнула на пол.

— Подожди, — выдохнула она. — Не здесь… в спальне.

Но было уже поздно.

Дэви весь день провалялся в спальне, его мучило раскаяние.

— Брат, — повторял он. — Джонни мой брат.

Однажды он заплакал, слезы рвали ему грудь. Они выбивались из-под горящих век, и он почувствовал себя слабым и истощенным.

— Мой родной брат. — Он с ужасом покачал головой. — Я не могу здесь оставаться, — решил он. — Надо уходить.

Он пошел к раковине и промыл глаза. Стоя над раковиной, с мокрым лицом, он принял решение.

— Я должен ему сказать. — Слишком велика тяжесть вины. — Я напишу Джонни. Напишу обо всем и уйду.

Он лихорадочно стал искать бумагу и ручку, как будто мог загладить вину, описав ее. Сидел за столом у окна и писал, медленно, с трудом. Когда он кончил, было три часа. Он почувствовал себя лучше.

Он положил четыре плотно исписанных странички в конверт и спрятал во внутренний карман пиджака. Быстро оделся и тайком выбрался из дома, боясь встретиться с Хэтти. Но ее не было видно. Ее большого белого монако не было в гараже, и Дэви с облегчением направился по дороге в «Сондер Дитч». Он хотел добраться до шахты раньше, чем поднимется со смены Джонни.

Дэви слышал голос брата, тот шутил и смеялся с другими отработавшими шахтерами в раздевалке компании. Сам он закрылся в уборной, чтобы не встретиться с братом, и безутешно сидел на сидении туалета. Звуки голоса Джонни оживили с новой силой чувство вины. Письмо с признанием было переложено во внутренний карман комбинезона, он достал его, открыл конверт и перечел.

— Ну, пока, — послышался веселый голос Джонни. — Увидимся, ублюдки, завтра.

Остальные шахтеры хором ответили, хлопнула дверь.

Дэви продолжал еще целых двадцать минут сидеть в застоявшемся запахе тел и мочи, грязных носков и дезинфекции. Наконец он снова положил письмо в карман и открыл дверь уборной.

Команда Дэви ждала у начала штрека. Все сидели на скамье, смеялись и болтали. Чувствовалось, что их ожидает еще одна легкая смена.

Когда появился Дэви, все весело приветствовали его. Братья Деланж были популярны, но Дэви не ответил на приветствия. Он даже не улыбнулся.

Старший свази протянул ему безопасную лампу, и Дэви подтверждающе хмыкнул. Тяжело пошел один по туннелю, не обращая внимания на окружение, мозг его барахтался в луже вины и жалости к самому себе.

Через тысячу футов он добрался до места дневной работы. Смена Джонни оставила сверла, соединенные с компрессорной системой, готовые к работе. Дэви отановился посредине рабочего пространства, и без участия сознания руки его сами начали двигаться, выдвигая фитиль безопасной лампы.

За защитной сеткой появился голубой огонек, и Дэви поднял лампу на уровень глаз и медленно пошел вдоль штрека. Он смотрел на пламя, но не видел его.

Воздух в тоннеле прохладный, отфильтрованный, в нем ни запаха, ни вкуса. Дэви шел как во сне. Он тонул в жалости к себе. Он видел себя в героической роли, одним из великих любовников прошлого, поставленных в трагические обстоятельства. Мозг его был занят только этой картиной. Глаза ничего не видели. Он слепо исполнял ритуал, который проделывал раньше тысячи раз в начале каждой смены.

Медленно за защитной решеткой огонек изменил свою форму. Его вершина расплющилась, над ней возникла призрачно-бледная линия. Глаза Дэви увидели ее, но мозг отказался воспринимать увиденное. Дэви продолжал идти в оцепенении вины и жалости.

Эта линия над пламенем называется «шапка», она означает наличие в воздухе по крайней мере пяти процентов метана. Последний шпур, который проделала смена Джонни Деланжа, столкнулся с заполненной метаном трещиной. В течение уже трех часов газ из трещины поступал в туннель. Воздух вокруг Дэви был заполнен метаном, Дэви дышал им, набирая полные легкие. Нужна была всего лишь искра, чтобы воспламенить его.

Дэви дошел да конца штрека и щелкнул щипцами для снятия нагара. Огонек в лампе погас.

— Благополучно, — сказал Дэви, не слыша своего голоса. Он пошел к ожидавшим рабочим.

— Благополучно, — повторил он, и старший свази повел сорок человек команды Дэви Деланжа в забой.

Дэви тоскливо шел за ними. По пути он сунул руку в карман и достал пачку сигарет. Сунул одну в рот, остальные положил обратно и принялся рыться в карманах в поисках зажигалки.

Дэви переходил от одной группы рабочих к другой, указывая направление отверстий. Каждый раз, как он заговаривал, незажженная сигарета свисала с его губы. Он жестикулировал рукой с зажигалкой.

Ему потребовалось двадцать минут, чтобы запустить все сверла. Наконец он остановился и осмотрел туннель. Каждый забойщик и его помощник выглядели отдельной скульптурой. Большинсто было обнажено по пояс. Тела их казались высеченными из черного масла и смазанными жиром. Они с напряжением держали тяжелые сверла.

Дэви поднял к лицу сложенные руки с зажигалкой и повернул колесико.

Воздух в туннеле превратился в пламя. В мгновенном взрыве темепратура повысилась до той, какая бывает в паяльной лампе. Она сожгла кожу на лицах и обнаженных телах рабочих, сожгла волосы. Уши превратила в пережженные угли. Испарила глазные яблоки. Сожгла их одежду. В это мгновение, когда пламя лизало кожу его лица и рук, Дэви от страшной боли открыл рот. Пламя устремилось в его полные метаном легкие. Внутри тела газ взорвался, и грудь его раскрылась, как бумажный мешок, ребра выпятились наружу, как лепестки раскрывающегося цветка.

В один момент погиб сорок один человек. В наступившем молчании они лежали, как сожженные насекомые, на полу туннеля. Один или два еще шевелились, спина изгибалась рефлекторно, распрямлялась нога, разжимались сожженные пальцы, но через минуту все стихло.

Полчаса спустя доктор Дэн Стендер и Род первыми вошли в туннель. Запах горелого мяса вызывал тошноту. Им пришлось бороться с ней, когда они пошли вперед.

Дэн Стендер сидел за столом и смотрел на автостоянку перед шахтной больницей. С предыдущего вечера он как будто постарел на десять лет. Дэн завидовал беспристрастности коллег, с которой они относились к работе. Он сам никогда не был способен на это. Он только что завершил сорок первый осмотр, чтобы выдать свидетельства о смерти.

За те пятнадцать лет, что он работает на шахте, он привык к смерти в самых ужасных ее формах. Однако подобного он еще не видел. Сорок один погибший, все от ожогов и массивных травм от взрыва.

Он чувствовал себя истощенным, лишенным сил. Потирая виски, посмотрел на пластиковый поднос с жалкими остатками предметов. Это вещи из карманов Деланжа. Само по себе извлечение их из сгоревшей одежды — грязное занятие. Ткань обгорела до тела. На парне была нейлоновая майка. Нейлон расплавился и стал частью обожженной поверхности.

Связка ключей на медном кольце, складной нож с костяной рукоятью, зажигалка «Ронсон», зажатая в сожженной правой руке, бумажник из газельей кожи и конверт с обгоревшим краем.