Обещание серебряных шиллингов заставило трактирщика посмотреть на вещи в другом свете, и вот, позвякивая ключами, он повел запыленную парочку в собственное жилище, из которого выпроводил свою толстуху, несмотря на визгливые возражения, разносящиеся на всю улицу.

О Господи, ну что там могло задержать Генри? Небось этот подлец кабатчик из Чадли завернул в первый попавшийся удобный переулочек, чтобы там вздремнуть до тех пор, пока не придет время сделать вид, что он якобы возвращается из Плимута.

Когда на постоялом дворе вдруг зазвучали громкие голоса, Пег пискнула, словно попавшаяся в ловушку мышь:

— О Боже, спаси меня. Это мои братья.

Питер слышал их довольно отчетливо: они чертыхались и, запыхавшись, спрашивали, появлялись ли здесь беглецы. Трактирщик отважно клялся, что никакая такая пара, которую они описали, не останавливалась под крышей его гостиницы, но один подвыпивший посетитель испортил все дело, описав Пег так подробно, что красная мозолистая рука Джайлза взяла хозяина за воротник.

Пег испуганно захныкала и, словно моллюск, прилипла к своему похитителю. Бежать ли ему через черный ход или рискнуть и попытаться выдержать осаду в надежде, что подоспеют люди с «Морского купца»? Решив, что осторожность доблести не помешает, он уже направился к черному ходу, как вдруг увидел в маленькое окошко, выходящее на улицу, Арнольда, боцмана фрегата, подходящего в сопровождении Уайэтта и четырех дюжих йонкеров.

— Спаси меня! Они меня убьют! — визжала Пег жалобно приникла к его руке.

— Тихо, ты, горластая телка, и отпусти мою руку, — резко огрызнулся он. Она еще крепче ухватилась за него, но Питер отшвырнул ее от себя. Девушка упала на кровать и завизжала от страха.

Щерясь от приятного предвкушения предстоящей драки, Питер отпер дверь и крикнул наружу:

— Заходите, дорогие мои друзья, и полюбуйтесь на наши шалости.

Как только Доусоны (их было трое), раскрасневшиеся и вспотевшие от долгой верховой езды, увидели свою жертву в дверном проеме, они яростно выругались и пошли в атаку. Крикнув: «Сюда, Генри, сюда!» — Питер отступил назад, поднял крепкий стул и приготовился к штурму.

Шумный скандал длился дольше, чем предполагалось, так как братья Доусоны в гневе своем оказались невообразимо могучими драчунами. Хозяин гостиницы и его супруга громко призывали на помощь городскую стражу, видя, как разбивают их мебель и окна и как летают по комнате различные предметы, подвернувшиеся под руку дерущимся. Все это время Пег визжала не унимаясь, и слышать эти вопли было невыносимо.

Когда запоздало явились блюстители порядка, трое Доусонов лежали, связанные по рукам и ногам — все в крови, а чернобородый великан Джайлз был без сознания. Питер в рубахе, изодранной в клочья, прикладывал тряпку к кровоточащему носу, Брайан О'Брайан посасывал разбитую губу, а Арнольд ощупывал на лысине здоровенную шишку размером с куриное яйцо.

Сунутые Уайэттом в руки стражников серебряные монеты убедили этих достопочтенных слуг ее величества взглянуть на происшествие как на нечто пустое, не стоящее и выеденного яйца. В конце концов, разве подобные действия со стороны партий вербовщиков не являлись теперь в порядке вещей?!

Отданный в распоряжение вице-адмирала сэра Френсиса Дрейка, расписанный красной и черной красками галион «Коффин» стоял на якоре в составе большой флотилии лорда Хоуарда, неподалеку от «Мэйфлауэра» — небольшого частного судна, которому по истечении нескольких лет предстояло стать одним из самых знаменитых кораблей в истории. На палубе полуюта сквайр Хьюберт Коффин тихонько вел беседу с дальним кузеном, почтенным Чарльзом Коффином из Ильфракума.

— Ясно как день, если мы не выйдем завтра в море, флотилии придется снова запасаться водой и продовольствием, — мрачно констатировал почтенный Чарльз. Примерно на год моложе своего кузена, он унаследовал от своей матери из Корнуолла смуглый цвет лица.

— Черт бы побрал эту вечную волокиту, — взорвался Хьюберт. — Дважды мы снимались с якоря, чтобы идти на Испанию, и дважды проклятый ветер препятствовал нам, как и теперь. Интересно… — Он пресекся, потому что вахтенный у якоря вдруг насторожился, заглянул за поручень, после чего приложил ладонь к уху. К нему подбежали двое-трое юнг, которым нечего было делать.

Хьюберт махнул на это рукой: наверное, с ближайшего корабля какой-нибудь олух свалился за борт или с нок-реи окунали в воду какого-нибудь не подчиняющегося дисциплине парня, но затем он увидел, что кто-то указывает пальцем в сторону моря. Дозорное судно, пинасса «Золотая лань», названное в честь знаменитого корабля Дрейка, входило в Плимут-саунд, гонимое тем же сильным ветром, который удерживал в плену армаду Хоуарда. Капитан пинассы Томас Флеминг переложил руля, прошел под сине-золотой кормой «Мести»и через кожаную вещательную трубу прокричал что-то вахтенному командиру галиона. Получив ответ, он обошел судно и зигзагом пробороздил залив между более солидными военными кораблями. Скользя под ветром мимо «Коффина», Флеминг направил свою трубу на ют галиона и прокричал хриплым от волнения голосом:

— Испанцы… их сотни… у Лизарда… вот в той стороне!

«Золотая лань» понеслась, держа направление на большой, сияющий алой краской «Королевский ковчег».

На «Мести» артиллерийский офицер распорядился произвести выстрел из сигнальной пушки, и этому примеру последовали один за другим стоящие с ним корабли. Генри Уайэтт в это время с дубинкой в руке проводил орудийные учения со своей угрюмой и склонной к откровенному мятежу командой. Ему трудно было понять, что происходит, когда мимо его «Морского купца» прошло дозорное судно.

Питер Хоптон понял наконец, что кричат с кормы. Он повернулся к своей артиллерийской команде:

— Слушайте меня внимательно, вы, безродные поросята. Наконец-то пришли испанцы, и скоро мы будем драться за свои грязные шеи.

С тяжеловесного лица Джайлза Доусона исчезло его постоянное хмурое выражение:

— Что? На нас и вправду идут паписты?

— Да, получено такое сообщение.

Уайэтт воспользовался этой возможностью обратиться с краткой речью к своей команде и, хотя не умел говорить складно, так растрогал сердца матросов, что все, за исключением трех Доусонов, разразились мощным ликованием и согласились подписаться под судовой ведомостью, дающей им право на долю трофеев, отвоеванных у испанцев. Потом и Джордж Доусон уговорил-таки братьев поставить значки, заметив, что, коль скоро им придется подвергать опасности свои жизни, лучше поиметь какую-то выгоду с этого риска.

— Все равно, — прорычал Джайлз, обращаясь к Питеру Хоптону, — я убью тебя при первом удобном случае.

— Давай, попытайся, дружок, — ощерился Питер. Затем, почти извиняясь, прибавил: — Только знай, что я нисколько не нарушил девственности бедняжки Пег и даже подарил ей жемчужину, перед тем как трактирщик из Чадли увез ее обратно домой.

Тем временем с кораблей прозвучало столько сигнальных выстрелов, что эта канонада уже сама по себе напоминала завязавшееся небольшое сражение. По всему Плимут-саунду, словно потревоженные водяные жуки, торопливо заскользили пинассы, судовые шлюпки и маленькие гребные галеры, а суда, поставлявшие питьевую воду и продовольствие, бросив перегрузку, поспешили поскорее отвалить, увозя припасы, наваленные беспорядочными кучами на палубе.

Наконец-то появилась долгожданная великая испанская флотилия — «Непобедимая Армада»! «Английское предприятие» короля Филиппа близилось к завершению.

Коффин, занятый сбором своей команды, наблюдал за галерой Золотого адмирала, проходящей мимо: сгибались крепкие ясеневые весла под сильными ритмическими ударами гребцов. Дрейк, как сообщали позже, находился на берегу, когда прибыла эта важная новость, и занимался игрой в шары с несколькими капитанами из своей эскадры. С характерной для него склонностью к циркачеству он настоял на том, чтобы доиграть партию до конца — уж такой-то опытный моряк, конечно, должен был знать, что пройдет много часов, прежде чем на горизонте замаячат первые парусники противника: к тому же дул противный ветер.