С торговцами отправились и несколько путешественников — кто за несколько монет, кто в качестве бесплатных погонщиков. Никто не осмеливался пуститься весенними тропами в одиночку — слишком часто в горах сходили лавины.

Один из таких попутчиков ехал на лошадёнке настолько тощей, что казалось, все её суставы хрустят и пощёлкивают на ходу. Всадник неприметно замедлил ход и вскоре поплёлся позади пони, навьюченных тяжёлой поклажей. Караван шёл мимо высокой скалы — туда-то, в тень, всадник и повернул, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Впрочем, никто на него и не смотрел. Солнце ещё не вскарабкалось к зениту, а люди и лошади устали так, будто изнурительному путешествию не было начала и не будет конца.

Не поворачивая головы, всадник внимательно прислушивался к каждому звуку и почти неслышно бормотал что-то на языке, мало напоминавшем человеческую речь. Он плотнее закутался в плащ, силясь укрыться от пронизывающего ветра, хотя, столько прожив высоко в горах, должен был бы привыкнуть к постоянному холоду.

Впрочем, чего-чего, а лишений ему испытывать не приходилось. Тонкие губы изогнулись в полуусмешке. Позади возвышались башни Валариана, Цитадели знаний, где он до недавних пор пребывал в роли ученика — не важно, на каком счёту.

Цитадель перестраивали, надстраивали и достраивали, пока она не погребла под собой всю долину, и лишь незыблемые горы остановили бесконечное строительство. Она была такой древней, что её фундамент, наверное, покоился на позвонках самой земли. Никто из тех, кто щурил в своих клетушках воспалённые глаза, какие бывают только у бессонных учёных мужей и безумных филинов, не пытался проникнуть разумом в то далёкое прошлое, когда древние камни сложились в первую валарианскую стену.

Ныне Цитадель населяла горстка людей, а ведь некогда в эти коридоры стекались бессчётные ученики. Имена многих вошли в легенду. Теперешние же как пена в бокале эля — лёгкие пузырьки, мельтешащие на поверхности.

Каждый учёный копался в одной раз и навсегда выбранной узкой области, и его познания, пусть самые глубокие и достоверные, оставались почти полной бессмыслицей даже для сподвижников. Да и была ли от них вообще какая-то польза?

Справа, за камнями, раздался чуть слышный шорох — всадник поджал губы и, резко обернувшись, издал звук, похожий на возмущённый стрекот пещерной крысы, защищающей свою территорию от соперника. Он слушал и ждал — больше не было ни шороха в кустах, ни теней, мелькавших от камня к камню. Эразм, четвёртый сын смотрителя границ от третьей жены, снова улыбнулся и пришпорил свою клячу. Та послушно ускорила шаг.

Он уже проходил здесь — сколько лет назад? В Цитадели знаний время текло незаметно. Там гораздо больше внимания уделяли эпохам, чем месяцам или дням недели. Мать сослала его в Валариан, застукав однажды вечером в заброшенном саду, где он предавался одному из своих тайных увлечений. Следуя за матерью в усадьбу, Эразм ожидал наказания. Но именно тогда и началась его настоящая жизнь.

Хотя теперь силой разума пользовались в основном барды и стихоплёты, в былые времена счастливые обладатели таланта правили миром, не обнажая меча. В тот давно минувший вечер застенчивый юнец получил возможность заняться тем, о чём и не помышлял.

Его мать была сдержанна и сурова. Скупая на слова, она тем не менее умела одним взглядом повергнуть в трепет слугу — или собственного ребёнка. Эразм не помнил, чтобы мать хоть раз заметила его попытку заслужить одобрение, зато уж ни одной оплошности или просто неловкости она ему не спускала. Точно так же и отец со своими воинами высмеивали его потуги овладеть боевым мастерством. Однако мальчик никогда не сомневался в своих возможностях: из части испытаний, которые устроила ему мать, он вышел с победой. Тогда же Эразм понял, что подобный дар — глубоко личное дело и к нему не стоит привлекать излишнего внимания. Нельзя пугать братьев вроде бы такими простыми, а оказывается, странными фокусами. И силачу-отцу незачем знать, что его ни к чему не годный сын исключительно талантлив.

Самый младший, самый слабый и, на первый взгляд, самый бестолковый отпрыск древнего воинского клана очень рано научился быть незаметным. Впервые счастье улыбнулось ему, когда мать сообщила, что его изгоняют из ненавистного, не любящего дома. Так будущее оказалось в его руках — и Эразм бесстрашно выступил в огромный мир.

В эти годы в Цитадель знаний поступало все меньше учеников. Детей, которые обнаруживали дар разума, не поощряли развивать свои таланты.

Эразм был очень благодарен матери — всё-таки она отослала его в Валариан.

Привыкший исподтишка шпионить за жителями родового поместья, Эразм быстро убедился, что и здесь двуличие хорошо ему послужит. На людях он вёл себя как желторотый юнец, у которого без постоянного надзора все валится из рук. В то же время он с необычайным рвением исследовал не только этот небольшой уголок Цитадели, в котором ещё теплилась жизнь, но и бесконечные коридоры, а в особенности подземелья, где опасные, а то и запретные знания были надёжно спрятаны от любопытного взора.

В этих коридорах Эразм впервые встретился с призраком и доблестно выстоял, не поддавшись страху. Там же он обнаружил почти незримые порталы, запечатанные в древние времена. Сломать печати было совсем несложно. Видения древнего ужаса не повергли его в трепет, лишь подстегнули в нём любопытство и жажду знаний.

На занятиях Эразм всеми силами старался не обнаруживать своё растущее могущество. Он хотел власти — и кратчайший путь к ней заключался в том, чтобы приумножать собственный дар, подпитываясь от чужих, пусть даже ничтожных талантов.

Молодой маг верил, что делает успехи. Однако, сколько ни прикидывайся тупицей, близилось время первого испытания. Останется он в Цитадели на веки вечные или разоблачит себя? Эразм все ещё не знал, насколько может управлять своим дарованием.

Он с удвоенным рвением взялся за тайные исследования и набрёл на удивительные находки. С ними он вышел в мир, вооружённый, как мало кто со времён древней войны между Тьмой Хаоса и Договором Света. Считалось, что такое знание свяжет руки и спутает мысли любого, кто попытается им овладеть. Открытие это укрепило Эразма в дерзостном самомнении. Он твёрдо верил: обретённых могущества и знаний достаточно для той цели, которая, становясь все ярче, уже затмила для него свет солнца.

Всего-то пара слов, несколько брошенных в огонь травок, отработанный простейший ритуал — и теперь Эразм практически неуязвим.

А уж потом было совсем просто: набраться храбрости, подойти к Йосту и с напускным самоуничижением признаться, что душа к наукам не лежит. Магистр даже пожелал ему доброго пути домой.

Правда, домой Эразма совершенно не тянуло. Там осталось несколько человек, с которыми стоило бы поквитаться, но все это меркло перед тем, что теперь оказалось ему под силу. Нет, Эразм знал, куда ехать, и загодя изучил дорогу.

Ночью, когда торговцы отдыхали у костров, он кое-что подслушал и окончательно утвердился в мысли, что верно выбрал путь.

Прежде чем он покинет караван, следовало завершить одно последнее дело. С властью приходит ответственность, и тянуть дольше было нельзя. Сегодня… Или они пока недостаточно отошли от Цитадели, чтобы так рисковать?

Из подслушанного разговора он узнал всё, что нужно. Завтра к вечеру древний путь подойдёт к развилке. Это будет его первой целью.

По старой привычке, возникшей в самом начале пребывания в Цитадели, Эразм закрыл свои мысли, чтобы никто не проведал о его планах. Можно сколько угодно потешаться над теми, кто остался позади, в каменной гробнице знаний, однако их заклятия и невидимые стражи безусловно сильны. Неизвестно ещё, вышел ли караван за пределы досягаемости чар, призванных охранять мир от любых порождений Тьмы.

Последние дни теперь уже бывший ученик провёл, укрепляя тело и разум перед весами. Огромные и блестящие, они стояли в главном зале Валариана. С коромысла свешивались на цепях две плоские чаши. Одна из них горела так ярко, что в зале всегда было светло как днём; другая, словно чёрный колодец, поглощала весь свет. Подобным же образом мудрецы держали перед собой равновесие всего мира. И здесь были охранные печати. Говорили, что если одна чаша сместится хоть на волос, то поднимется тревога.