Сам Дарующий Жизнь оказался человеком относительно молодым, особенно по сравнению с Супругом Богини. Пожалуй, этого мужчину лишь недавно стали называть «человеком средних лет», однако, глядя на руки мастера, когда тот рядом со своей рабочей скамьей поставил для нее табуретку, Майкайла осознала, что руки эти заняты работой уже долгие годы. Сопровождавшие ее Дочери Богини уселись бок о бок на скамью возле двери мастерской.

— Насколько я понимаю, мне надлежит изготовить новое тело для живущего ныне духа, — начал мужчина. — А что это тело должно уметь делать?

Майкайла сосредоточилась, стараясь не упустить чего-нибудь важного.

— Оно должно обладать зрением, слухом, уметь говорить и быть в состоянии передвигаться, в том числе подниматься и спускаться по лестнице. А еще — хорошо переносить низкие температуры.

— Следовательно, тело должно быть почти что человеческим, — заметил мастер, делая небольшие пометки на кусочке пергамента. — А как насчет возможности есть или пить?

— Если это будет необходимо, чтобы поддерживать в теле жизнь. Впрочем, теперешнее тело моего друга не вкушало ни еды, ни питья на протяжении уже почти двух веков. — Майкайла слегка улыбнулась. — И он, кажется, ни разу не пожаловался на это.

— Я слышал, он в данный момент является арфой? — спросил мужчина, явно не вполне готовый в это поверить.

— Да, это верно, — мягко произнесла девочка.

— Невероятно, — пробормотал Дарующий Жизнь. — А каким это новое тело должно быть в смысле пола?

— Мужским.

— Нет, я имею в виду функциональную сторону.

Майкайла озадаченно уставилась на собеседника и довольно долго сидела молча: ей представилось, как на подобное среагировала бы Харамис…

— Не думаю, что это необходимо, — наконец выдавила она из себя. — Волшебнице это вряд ли пришлось бы по душе. И к тому же всех, кого он знал когда-то, давно уже нет в живых.

— Хорошо. И еще один вопрос: как должно это новое тело выглядеть?

— Ох! — Майкайла закусила нижнюю губу. — Я даже не знаю, какая у него раньше была внешность: его обратили в арфу задолго до моего рождения. Могу только сказать, что он ниссом, хотя, конечно, не знаю, насколько это поможет делу.

— Для начала достаточно, — ответил мастер. — С такой информацией я уже могу приступать к работе. — Он протянул собеседнице лист пергамента и угольную палочку. — И все-таки очень желательно, чтобы через несколько дней ты смогла дать мне какой-нибудь набросок, приблизительную его внешность: голова и, главное, лицо. Лица всегда очень важны.

— Постараюсь, — сказала Майкайла. «Что ж, может, Файолону удастся описать мне, как выглядел Узун, выведав об этом у него самого», — решила она.

— И еще одну вещь мне необходимо знать, — сказал Дарующий Жизнь, переходя на шепот. — Настоящее его имя.

— Узун, — так же тихо прошептала Майкайла.

Дарующий Жизнь встал, и она тоже поднялась.

— Благодарю тебя, Дочь Богини, — официальным тоном произнес мастер. — Я немедленно приступлю к работе.

— Спасибо, — ответила Майкайла, глядя на собеседника и лучезарно улыбаясь. Затем повернулась и вместе с сопровождавшими ее двумя Дочерями Богини отправилась в их общее жилище.

Остаток дня прошел в исполнении ритуалов, на которых Майкайла по-прежнему лишь молча присутствовала, и разучивании песнопений. После обряда, посвященного Часу, когда солнце находится в зените, подали полдник, а по завершении посвященной Часу, когда солнце обнимает Священный Пик, службы — обед. Слуги в жилите Дочерей Богини появлялись, видимо, лишь в те часы, когда обитательницы его исполняли религиозные обряды, потому что грязная посуда из помещения исчезала, полы оказывались чисто выметены, огонь в камине главной комнаты все время горел ярко, умывальный тазик в комнате Майкайлы вновь становился чистым и сухим, а кувшин — полным свежей воды. Но никого из прислуги она так ни разу и не встретила.

После Девятого часа наступил перерыв, и Дочери Богини отправились в купальню — комнату с покрытым толстыми плетеными циновками полом и небольшим горячим ключом в самом центре. Майкайла засунула свой шарик в чистую одежду, которую принесла с собой, и, переодеваясь после мытья, вновь незаметно повесила его на шею.

Весь день прошел довольно утомительно и показался очень длинным. Когда обед подходил к концу, Майкайле уже с трудом удавалось сидеть прямо. Она позавидовала тому, как прочим Дочерям Богини с такой непринужденностью удается сохранять великолепную осанку. И когда Старшая Дочь Богини опять освободила Майкайлу от участия в обряде, посвященном Второму часу тьмы, девочка готова была просто расплакаться от радости. Вместо этого, однако, она лишь степенно произнесла слова благодарности и удалилась к себе в комнату. Ей не хотелось ничем заниматься, кроме как забраться в постель и уснуть, но взгляд тут же упал на лежащий возле умывальника листок пергамента, что вручил ей Дарующий Жизнь. Новоявленная Дочь Богини переоделась в ночную рубашку, извлекла свой шарик и вышла на связь с Файолоном.

— Да ты просто ужасно выглядишь! — воскликнул он.

— Да все у меня в порядке, — усталым голосом произнесла Майкайла, — просто слишком устала. Файолон, мне нужно, чтобы ты узнал, как должно выглядеть новое тело Узуна. Тот человек, что взялся за его изготовление, хочет получить рисунок, в особенности лицо. Ты сможешь выяснить у Узуна подробности?

— Могу даже гораздо лучше все устроить, — с энтузиазмом заговорил Файолон. — Я сегодня нашел кое-что интересное в зеркале. Тебе известно, что оно сохраняет в памяти те образы, которые когда-то показывало?

— Нет. Но чем это нам может в данном случае помочь?

Файолон тем временем обувался в зимние башмаки и натягивал теплую одежду.

— Орогастус этим зеркалом пользовался, чтобы шпионить за принцессой, — пояснил он, — припоминаешь? А в первой части похода Узун ее сопровождал.

— Ух ты! — воскликнула Майкайла. — Ты, кажется, хочешь сказать, что у зеркала есть портрет Узуна.'

— Даже несколько, — уверил Файолон.

— Это здорово поможет, — сказала Майкайла, разглядывая мелькающие на ее шарике стены: Файолон сбегал вниз по лестнице. — Однако жаль, что ты не здесь. Ты ведь куда лучше рисуешь.

Файолон миновал кладовую, торопливо проследовал по коридорам, прошел ледяные пещеры и попал наконец в комнату с зеркалом. Не прошло и минуты, как он уже вызвал нужное изображение.

В зеркале напротив друг друга стояли Узун и Харамис. Оддлинг оказался очень низкорослым: его подбородок маячил на уровне талии стоящей рядом дамы. Голова у него была совсем круглой, глаза — темно-желтого цвета, почти как янтарь, широкий рот с мелкими заостренными зубами, необыкновенно короткий нос и, наоборот, слишком длинные — будто для компенсации — устремленные кверху уши, кончики которых торчали наружу сквозь копну светлых шелковистых волос, дополняли картину. Все время, пока Майкайла рассматривала изображение, уши ниссома то и дело поворачивались взад-вперед, явно стараясь уловить, откуда раздается звук, который лишь он, Узун, и мог расслышать.

Майкайла усмехнулась:

— А он был весьма привлекателен. Просто симпатяга! — Она потянулась за пергаментом и угольной палочкой. — Вот только удалось бы теперь все это запечатлеть…

— Устанавливай со мной внутреннюю связь, — сказал Файолон, — и я нарисую все за тебя.

— А у тебя получится? — спросила Майкайла.

— Думаю, что да. По крайней мере, попробовать стоит. Ты просто прислонись к стене, возьми в руки лист пергамента и уголек, закрой глаза и расслабься.

Майкайла так и сделала. За день она уже успела так сильно устать, что расслабиться труда не составило; ее даже начало клонить в сон. Однако когда рука неожиданно пришла в движение, девочка даже вздрогнула.

— Прекрати мне сопротивляться, — сказал Файолон. — Разумеется, у тебя рука будет двигаться: это вообще единственный способ что-нибудь нарисовать. Просто-напросто расслабься и позволь мне манипулировать твоими пальцами.