В подобном плане Майкайла не видела никаких изъянов; она чувствовала себя смертельно усталой и решила последовать совету ламмергейера.

— Спасибо, — сказала ему девушка, — и желаю удачной охоты.

Гостить у Красного Глаза было весьма приятно. Девушка поняла, что птица очень одинока и общество Майкайлы ее радует. В ближайшие дни девушка решила оставаться в пещере и отдыхать, а питаться тем, что ламмергейер приносит с охоты. Приносил он зачастую такие деликатесы, как птица тогар, которая — Майкайла отлично это знала — живет лишь в болотах. Очевидно, ламмергейер пускался в далекие и утомительные перелеты ради того, чтобы побаловать гостью. Сам он питался попроще, да и Майкайла, отнюдь не будучи гурманкой, впоследствии удовлетворялась средних размеров грызунами.

Красный Глаз категорически заявил, что одежда ее совершенно бесполезна в здешнем холоде, и научил Майкайлу сохранять температуру тела с помощью магии. Оказалось, он знает немало магических приемов, неизвестных ей. Она не переставала размышлять о том, где он мог этого набраться, но, помня, с какой горечью ламмергейер упоминал о собственных создателях, решила не задавать вопросов.

Когда она как следует научилась управлять температурой собственного тела, Красный Глаз начал брать Майкайлу с собой в ночные перелеты. Вскоре она тоже полностью перешла на ночной образ жизни и целыми днями спала.

Однажды вечером ее разбудил звон шарика, висевшего на ленточке посреди груди; Майкайла, зевая, села на своем ложе, потянула за ленту, извлекла шарик и, поднеся его к лицу, отчетливо увидела изображение Файолона. Шарик, казалось, светится сам собою, однако Майкайла знала, что это всего лишь лампы, горящие в той комнате, где находится теперь Файолон.

— В чем дело? сонным голосом произнесла она.

— В чем дело? — повторил Файолон раздраженно. — Ты выскакиваешь как угорелая из башни — в потемках, перед самым наступлением ночи, — и больше туда не возвращаешься, заставляя стражницу Неллу и две поисковые партии виспи целую неделю разыскивать твое закоченевшее тело. Ты даже не удосуживаешься ничего сообщить мне. И вот в тот момент, когда я сам с тобою связываюсь, ты начинаешь зевать и спрашиваешь, в чем дело!

— Прости, Файолон, — по-прежнему сонным голосом извинилась Майкайла, — я еще не успела проснуться, и у меня как-то вылетело из головы, что при тебе нет зеркала, которое ты мог бы спросить и увидеть меня.

— Узун с того и начал, что попытался это сделать! — воскликнул юноша.

— Он спрашивал зеркало? Каким образом ему это удалось? Неужели Харамис наконец перестала возражать против нового тела для него?

— Нет, Харамис ничуть не изменилась.

— Значит, она и обо мне не волнуется, — усмехнулась Майкайла, — да я и не ожидала, что с ней такое случится.

— Давай не будем обсуждать Харамис, ладно? — вздохнул Файолон.

— С огромным удовольствием сменю тему, — согласилась девушка. — Мне очень жаль, что я заставила беспокоиться Узуна; я совершенно не хотела его расстраивать, просто находиться там стало совершенно невыносимо. А как теперь Узун? Когда его таскали туда-сюда, он изрядно пострадал — именно так, как ты и предупреждал.

— Я вполне могу понять твое желание покинуть башню, — сказал Файолон. — Но ты действительно заставила Узуна волноваться самым ужасным образом; он боялся, что ты уже погибла. А что касается его самого, то сейчас состояние арфы стабилизировалось, дальнейшего ухудшения не происходит. Я как раз собираюсь отослать в башню мастера — специалиста по арфам — вместе со стражницей Неллой. Он посмотрит и на месте разберется, что там можно исправить.

— Нелла с тобой? — спросила Майкайла. — Кстати, где ты сейчас?

— Я в Лете.

— В Лете? Насколько я знаю, в последний раз ты отправлялся в Мутавари.

— Верно, — ответил Файолон. — Но мой дядюшка, король Вира, выяснил, что я способен общаться с вайвило, и отправил меня в Лет, чтобы связаться с ними и провернуть одно хозяйственное предприятие. Я организую отсюда доставку строевого леса; лес этот на королевских кораблестроительных верфях просто на вес золота, а посему его величество во мне души не чает. Начал поговаривать о том, чтобы вручить мне герцогский титул.

— Все это гораздо привлекательней, чем сидеть взаперти в башне, воздвигнутой посреди какого-то медвежьего угла, — прокомментировала Майкайла.

— Моя новая работенка, впрочем, довольно непроста, — заметил Файолон. — Не обладая чувством земли, я не смог бы с ней толком управиться. Ведь деревья надо рубить выборочно и с большим расчетом; просто-напросто свести под корень всю поросль на одном участке, как бы мал он ни был, ни в коем случае нельзя: неизбежно начнется разрушение почвенного слоя, а это нанесет вред как земле, так и рекам. Но, честно говоря, я получаю удовольствие, занимаясь таким делом, — признался юноша. — А что касается магических способностей, то я не стал скрывать, что в некоторой степени обладаю ими, хотя никому не говорю, как они на самом деле велики. Не хочу, чтобы все окружающие начали ко мне относиться со священным благоговением, как к какому-то сверхъестественному существу. Я намерен применять свои способности и навыки на пользу стране и всем ее обитателям, но в то же время не собираюсь ради этого отказаться от общения с людьми.

«Тогда с какой стати это сделала Харамис, — подумала Майкайла, — и с какой стати она хочет, чтобы я следовала ее примеру? Если быть Великой Волшебницей — значит, всего лишь обладать чувством земли и использовать его на пользу стране и ее обитателям, тогда это, пожалуй, не так уж плохо…»

— Как бы то ни было, — продолжал Файолон. — Узун в конце концов призвал Неллу, взял с нее клятву молчать и объяснил, как пользоваться зеркалом. Она попросила прибор показать тебя и увидела одну сплошную черноту. Как, кстати говоря, и я теперь в своем шарике. Слышу я тебя замечательно, но не видно абсолютно ничего.

— Здесь совершенно темно. Файолон, — мягко проговорила Майкайла, — ты меня не увидел бы, даже если б сидел на расстоянии вытянутой руки.

— Наверное, в этом все и дело, — отозвался он, — потому что, когда Узун попросил Неллу спросить зеркало обо мне, оно сработало безукоризненно. Тогда он отправил стражницу найти меня, а я, в свою очередь, нашел тебя.

— Бедняга Узун, — вздохнула Майкайла, — если бы у него сейчас было новое тело, наверняка он сам бы справился с процедурой магического глядения в воду. И уж совершенно точно воспользовался бы зеркалом.

— А это его новое тело — оно сможет выдерживать тамошние холода? — спросил Файолон. — Ниссомы ведь на это не способны.

— Мы ведь положили тело в кладовку, помнишь? А там точно такой же мороз, как и в комнате с зеркалом, — напомнила Майкайла. — А когда я разъяснила тем людям, каково должно быть это новое тело, то специально говорила о том, что оно должно выдерживать самые суровые морозы.

— Я об этом не знал, — задумчиво произнес Файолон, — мне казалось, что его можно хранить в этой кладовке лишь потому, что оно как следует укутано.

— Нет, — покачала головой девушка, — оно бы отлично там себя чувствовало и без всякой упаковки. Однако пока приходится думать не об этом. Надеюсь, твой мастер по музыкальным инструментам знает толк в арфах. Ты ведь сам не видел, насколько поврежден Узун, так?

— Нелла довольно толково описала мне его.

— Она тебе сообщила, что лак почти везде покоробился и вот-вот облезет, а сама рама треснула в трех местах?

— Она сказала, что рама потрескалась, и еще говорила, что лакировка выглядит какой-то странной.

— Что ж, пожалуй, это она верно полметила.

— Однако ты до сих пор не сказала, где находишься, Майка.

— В пещере, где-то на горе Ротоло.

— Не очень-то точное указание места, — заметил Файолон.

— Ты просто скажи Узуну. что я в полном порядке и безопасности. Поверь, Харамис вовсе не желает, чтобы я действительно вернулась. Старуха просто ненавидит меня, готова в этом поклясться. Она с самого начала не очень-то меня любила, а что уж говорить теперь, когда она совсем стара, больна и лишилась способности пользоваться магией, а я молода, здорова, полна сил и освоила уже почти все, что может проделывать маг, хотя Харамис с завидным упорством не желает этого признавать. Сейчас, например, она даже не помнит, что я способна говорить с ламмергейерами. Все ее идеи о моем «обучении» сводятся к тому, чтобы я просто сидела возле ее постели и прилежно вслушивалась в поучения, как малое дитя.