Да, Патрик жалел отца, хотя ясно понимал, что большую часть несчастий и бед тот навлек на себя сам. Но, несмотря на жалость к старику, не мог позволить его уязвленной гордости сломать жизнь всем своим близким. Впрочем, когда-то отец сам учил его: долг перед кланом превыше всего. И сегодня та самая честь, дороже которой, по словам отца, нет ничего на свете, требовала от Патрика сделать все от него зависящее, чтобы помешать отцу разрушить то, что он ревностно защищал всю жизнь.

Даже если для этого придется лгать.

Даже если понадобится стоять на ногах и сражаться, зная, что довольно щелчка, чтобы сбить тебя с ног.

— Я хочу, чтобы Ганнов выпустили из погребов, — твердо сказал Патрик. — Я обещал им, что с ними обойдутся по чести, если они не нарушат данного мне слова.

— Я таких обещаний никому не давал, и ты не имел на то права, — отрезал отец. — Бринэйр принадлежит мне, и я еще не умер.

В его голосе Патрик услышал звериное отчаяние.

— Некоторые из этих людей воевали на твоей стороне, — заметил он. — Они были нашими союзниками, и негоже теперь обращаться с ними как с отребьем. В эти погреба вот уже столько лет никто не заглядывал, они кишат крысами, и сырость там такая, что сведет в могилу любого здоровяка.

— Эти выродки чуть не убили тебя! — взревел отец. — И ты думаешь, я намерен спустить им с рук такое?

В голосе Грегора звучали странные нотки: на миг Патрику показалось, будто старик действительно переживает за него. Но тот резко отвернулся, и Патрик решил, что ошибся.

— Они искали товарища, — сказал он, — которого, как думали, убил я. Я не могу винить их в том, что случилось.

— Значит, ты слюнтяй, — буркнул отец, уставившись на него, но настоящего жара горечи и презрения Патрик не ощутил, как будто старик машинально повторял давно затверженные слова.

В ответ Патрик устремил на него бестрепетный взгляд и смотрел до тех пор, пока отец не опустил глаз, а тогда тихо, но четко произнес:

— Я хочу, чтобы их выпустили. И не хочу, чтобы Алекса и Элизабет наказывали за то, что они сделали по моей просьбе.

Грегор снова остро взглянул в лицо сыну.

— Так это ты велел им вывести девчонку Ганн за стены замка?

— Она, как и другие Ганны, дала слово, и я предоставил ей некоторую свободу. Алексу и Элизабет было сказано, чтобы взяли ее покататься, если это развлечет ее.

— Развлечет ее? — взорвался отец. — Развлечет ее?

— Да, — невозмутимо ответил Патрик. — После двенадцати лет отлучки я вернулся в свинарник. Марсали за то недолгое время, что провела здесь, сумела добиться чистоты в доме и приемлемой стряпни. Она учит Элизабет вести хозяйство — что следовало начать уже очень давно. И, нравится это тебе или нет, ей удалось снова превратить это место в настоящий дом, и я намерен всячески ей в том способствовать.

Руки отца — узловатые, с распухшими суставами стариковские руки — сжались в кулаки, лицо побагровело, но он ничего не сказал.

— Так что же Ганны? — не отступал Патрик.

Грегор долго смотрел на него, не отвечая. Потом с бессильной злобой — несомненно, оттого, что пришлось пойти на попятный, — выдавил:

— Делай как знаешь. И если снова прольется кровь Сазерлендов, грех будет на тебе.

Патрик настороженно прищурился, но никакого подвоха в словах отца так и не почуял. Как видно, у того просто не было сил спорить, и этот вывод особой радости Патрику не доставил.

— А Алекс и Элизабет? — не отступал он. У отца на скулах заходили желваки.

— Что ты с ними сделал? До сих пор они слушались меня.

— Ничего особенного — просто проявил к ним уважение и любовь… Которых они всю жизнь не могут дождаться от тебя. Ты запугал их до полусмерти.

— Так и полагается.

— Нет, — тихо возразил Патрик, — полагается совсем не так. Ребенку нужна… ребенок имеет право на любовь. Я сам от тебя любви почти не видел, но для них, надеюсь, еще не все потеряно. Дай бог, еще не поздно.

Ему надо было уйти, пока не сказано больше, чем следует. Больше, чем было бы разумно.

И пока он не рухнул наземь.

С этой мыслью Патрик взошел на первую ступень лестницы, ведущей к тяжелой парадной двери замка Бринэйр. Падать без чувств к ногам отца никак не годится, это не упрочит завоеванной им сегодня власти. Хоть бы кровать была поближе…

Каждый шаг давался ему с огромным трудом. Вторая ступенька, третья, только бы не упасть! Выспаться всласть. Плотно поесть. Тогда он вновь будет готов к баталиям с неразумным стариком, но теперь голова кружилась до тошноты, и он не знает даже, сможет ли произнести еще хоть слово, куда там спорить.

Вот наконец последняя ступенька. Патрик облегченно вздохнул. Подпирая дверной косяк плечом, Хирам ждал, не спуская глаз с друга. Патрик шагнул навстречу, решив открыть дверь самостоятельно, навалиться всей тяжестью — и готово, но Хирам, сердито взглянув на него и выругавшись вполголоса, поспешил поддержать его под правый локоть.

Этого оказалось достаточно. С помощью Хирама Патрик переступил порог, еле волоча ноги, прошел через зал и поднялся наверх. Он хотел к Марсали, но дойти до ее комнаты уже не было сил. Хирам помог ему лечь и стащил с него сапоги.

— Выпусти Ганнов, — попросил его Патрик.

— А твой отец?

— Дал согласие, но приказа сам не отдаст, — вздохнул Патрик, закрывая глаза. — Спать они могут в большом зале, вместе с остальными.

Ему на лоб легла большая, мозолистая ладонь.

— Сперва схожу за твоей девушкой, — услышал он. — Ты весь горишь.

— Спорил слишком много, — сонно ответил Патрик. Черт возьми, как же хорошо лежать. — Ганнов освободишь, если только они не откажутся от своего обещания.

— К дьяволу Ганнов, — не унимался Хирам. — Я пошел за Марсали.

— Хирам, ничего со мною не случится, — твердо произнес Патрик, поворачиваясь на правый бок в блаженном предвкушении сна. — Мне бы только отдохнуть. Прошу тебя, выпусти Ганнов, пока отец не раздумал. А потом ты должен встретиться с Руфусом на той прогалине у границы. Мне необходимо знать, когда Синклер готовит следующий набег. Нельзя, чтобы в разбое опять обвинили нас.

Хирам явно колебался.

— Ступай же, — распорядился Патрик еле слышно.

— Слушаю, милорд, — откликнулся тот.

Патрик улыбнулся, не открывая глаз. Так Хирам величал его, только когда бывал по-настоящему сердит.

— Мне бы дюжину таких, как ты, — сказал он. — А у меня только ты да Руфус.

— У тебя есть еще брат, — возразил Хирам. От неожиданности Патрик открыл глаза.

— Патрик, он уже готов. Посмотрел бы ты на него, когда мы вели пленников в Бринэйр. Он так гордился, что помогает тебе, — и верно, справился на славу.

Патрик задумался. Алекс еще совсем мальчишка. Случись с ним беда, как пережить это?

— Пора тебе начинать доверять кому-то.

— Я и доверяю, — возразил Патрик.

— Руфусу, мне… а еще кому? Разве что жене и ее брату. — Хирам выразительно поднял бровь. — Алекс — твой брат, и он вполне дозрел.

— Молод очень.

— Старше, чем был ты, когда отправился воевать. Да и необязательно быть готовым к войне, чтобы просто встретиться с нужным человеком. Пошли его к Руфусу. Он парень смелый, только ты ему поверь.

Патрик все смотрел на Хирама. Да, все правильно — и про Алекса, и про него самого. За последние двенадцать лет он напрочь разучился доверять кому-либо, и это уже едва не разлучило его с Марсали. Только отчаянное желание удержать любимую женщину вынудило его — и это было мучительно трудно — научиться верить, и, по правде говоря, за его более чем скромные усилия ему уже воздалось сторицей. Теперь, быть может, пора попробовать начать верить и другим людям, и с кого начать, как не с родного брата?

— Отлично. — Морщась от боли, Патрик приподнялся на локте. — Пришли его ко мне.

— Слушаюсь, — обрадовался Хирам. — И девушку твою пришлю, чтобы рану осмотрела. Патрик задумчиво смотрел ему вслед.

— Хирам?

Тот остановился уже на пороге.

— Что?

— Я благодарен судьбе за тот день, когда ты свалился мне на голову.