— Извинись перед девушкой, ты, пьянь!

— Че-го? — издевательски протянул тот, и потянулся раскрытой ладонью к лицу упрямого горца.

Жестокий удар в челюсть опрокинул дебошира навзничь.

— Эй, ребята, наших бьют! — услышал за спиной Сосо, и увидел ещё двоих мастеровых, бегущих к нему.

— Бегите! — закричали ему девушки.

Не мог он бежать. И не только потому, что прихрамывал. Он мужчина, а мужчины от опасности не бегают, они её встречают. И Сосо, шагнув навстречу, ударил в лицо первого. Но тот только мотнул головой, как бык, и ударил в ответ так, что свет померк в глазах, а рот наполнился кровью.

— Бей его! — донеслось, словно издалека, и на него градом посыпались тяжёлые удары.

Сосо ещё как-то умудрился привстать и от точного удара в солнечное сплетение один из хулиганов, застонав, упал на колени. И вдруг всё кончилось. Как в красном тумане, он увидел, что на его обидчиков напал какой-то мужчина лет тридцати. Вот, это был мастер! От короткого удара в печень задира, начавший драку, согнулся с тяжким стоном, заваливаясь набок. Второй, не успев опомниться, взвился в воздух, и так плотно шлёпнулся о землю, что остался лежать на спине, хватая ртом воздух. Третий, самый сообразительный, бросился наутёк.

— Браво, Станислав! — воскликнула Тихоня.

Издалека послышалась трель полицейского свистка. Ну, вот, только этого и не хватало.

— Можешь идти? — быстро повернулся к нему Станислав. — А то нет у меня желания с фараонами встречаться.

Сосо, не отвечая, бросился, через газон и проезжую часть, к проходным дворам. Нырнув под арку, он остановился, со стоном покачнувшись. Но взял себя в руки и осмотрел внешний вид. Да-а. В таком виде только до первого городового. Рукав пиджака почти начисто оторван, воротник рубашки свисает рядом с галстуком. И, к тому же, весь в пыли.

Сосо шутливо развёл руками — мол, вот, извольте видеть. Переступив, он невольно поморщился — один из ударов пришёлся по давней травме на ноге.

— Вы же хромаете, — Бойкая смотрела на него в упор синими глазами. — Я ещё на бульваре заметила.

— Что с ногой? — прямо спросил Станислав.

— Да, ерунда, — улыбнувшись, ответил он. — Нога когда-то сломана была. Сегодня ей опять досталось.

Тихоня смотрела на него, широко раскрыв глаза.

— А! — махнул рукой Сосо. — Да не волнуйтесь вы так, я вас прошу!

— В самом деле, — поддержал его Станислав. — Волноваться не будем. Так, девушки, бегите вперёд и всё организуйте. А мы пойдём, не спеша.

Они и шли проходными дворами, где на верёвках сушились юбки, рубахи да кальсоны. Узкими переулочками где сопливая малышня беззаботно игралась прямо на мостовой, не опасаясь попасть под пролётку или мчавшееся авто и вновь вышли на широкую улицу, где гуляла чистая публика.

Сосо испытывал двойственное чувство. С одной стороны, это приключение пришлось, как нельзя, кстати. Когда идти совершенно некуда, хоть на какое-то время «сын человеческий» обретёт место, где можно будет «приклонить голову». Учась в семинарии, он великолепно знал евангельские тексты и нередко пользовался ими, как метафорами. Про себя, естественно.

С другой — слишком уж кстати. Жандармы на такие «спектакли» большие мастера. Вполне может быть, что и пьяные мастеровые, и эта троица — просто статисты, разыгравшие фарс с единственной целью — втереться к нему в доверие.

«А что ты за птица такая, товарищ Коба, — спросил он сам себя, — чтобы жандармы ради тебя трагедии Шекспира на улицах разыгрывали? С тобой один разговор — беглый ссыльный? В кутузку!»

К тому же, изменить, всё равно, ничего ужа нельзя. «Цугцванг», — вспомнил он шахматный термин, очень точно отражающий положение дел.

И продолжал спокойно, чуть прихрамывая, шагать рядом со Станиславом. Тот, кстати сказать, на «подставного» не походил ничуть. Ни болтливости, ни назойливого общения. Сосо с ними встречался достаточно, чтобы понять, что его спаситель к ним — никаким боком. «Статисты» без устали рассказывают свои истории, стараясь разговорить собеседника. Чтобы тот, в ходе разговора, разоткровенничался и, может быть, сболтнул бы нечаянно что-нибудь лишнее.

Это проходило со многими, но только не с ним. Сосо был недоверчив. К тому же, его аналитический ум очень быстро вылавливал в разговоре какую-нибудь неувязку или логическую нестыковку. А, уловив, мгновенно замыкался, используя любой благовидный предлог — сонливость, головную боль, да всё, что угодно. Правда, в глазах этого парня мелькнуло что-то, Сосо так и не понял — что? Интерес? Сочувствие? Или, вообще, человек своё что-то вспомнил?

«Господи, неужели это и есть Сталин? — думал Стас, неторопливо шагая рядом с прихрамывающим Сосо. — Я кручу комбинацию с Отцом Народов? Это ж охереть можно!»

Деться ему сейчас некуда, идёт, как миленький. Явку, где он скрывался, они прихлопнули. Хозяин, помимо всего прочего, ещё и барыгой оказался — сбытом краденого промышлял.

«Так, что, путь у него один. Сейчас нога будет болеть всё сильнее. А мы — люди благодарные и мягкосердечные. Приютим, конечно, куды ж мы денемся с подводной лодки, да в такой шторм?»

Конспиративная квартира была в приличном доме на втором этаже. Не абы для какой мелкой сошки, а для солидных «клиентов». За обитыми дерматином дверями три просторных комнаты со вполне соответствующей обстановкой. Гостиная с мягким диваном и креслами из тиснёной кожи, массивный обеденный стол под плюшевой скатертью окружён венскими стульями, у стены — «горка» с посудой, на окнах плюшевые портьеры. В соседней комнате спальня с широченным ложем, пузатым комодом и платяным шкафом.

В третьей был кабинет с книжными полками, удобным креслом за письменным столом, где они сейчас и находились. Здесь и обосновался его гость, обнаружив за китайской ширмой скромную кушетку и сославшись на привычку полистать незатейливый роман на сон грядущий. Плед и подушка дополнили скромное ложе, придав ему незатейливый уют.

Прожив в кабинете пару дней, гость постепенно обвыкся и общался без прежней настороженности. Оценив эти изменения, опер пришёл к выводу, что пора «брать быка за рога».

— Слушай, Сосо, — сказал Стас, задумчиво выпуская дым через ноздри, — ты горец, стало быть, человек прямой.

Тот поставил на стол стакан с чаем, и спокойно поглядел оперу в глаза. И этот взгляд многое сказал. Горцы, конечно, народ прямой. Возможно. Но, несмотря на прямоту, им доступно такое коварство, что всякие там Талейраны и Борджиа, в сравнении с ними, дети малые. По внимательному взгляду собеседника Стас почувствовал, что верную ноту взял, не сфальшивил.

— Я понимаю, Станислав, — неторопливо сказал Сосо. — что у тебя есть ко мне вопросы. Спрашивай. Я тебе отвечу.

«Да, не врали историки, — подумал Стас. — Взгляд у него, действительно, стоит отдельного упоминания. Как у нашего полкового особиста, прямо».

Своим спокойным ответом Сосо, как-то незаметно, перехватил инициативу в разговоре, и теперь вёл «первую скрипку». Это следовало, во что бы то ни стало, поломать.

— А я думаю, и спрашивать ничего не стоит, — пожал плечами Сизов. — Я тоже человек прямой, я сибиряк. А ты революционер, это и к бабке не ходи. Бросаешь бомбы и думаешь, что куча трупов приведёт тебя к светлому будущему.

Надо отдать должное Сосо — ни один мускул не дрогнул на его лице. Он спокойно, даже с лёгкой усмешкой, продолжал смотреть на Стаса. Силён, бродяга!

— Я не собираюсь звонить в полицию, — он встал и, пройдясь по комнате, остановился у стола. — И выгонять тебя тоже не собираюсь. Я понимаю, что монархия себя изжила.

Сосо продолжал неотрывно смотреть ему в лицо, даже чуть кивнул, как бы, поощряя — ну, давай, давай.

— Но, неужели ты всерьёз веришь, что, пачками убивая ни в чём не повинных людей, можно как-то улучшить общество? Что это за общество такое будет?

Сосо отхлебнул остывшего чая, встал и, мягко пройдясь по комнате, подошёл к Стасу и остановился напротив.