— А, ну, да, — кивнул пристав, — ваш интерес понятен. 27 августа 1911 года.

— Ладно, господин пристав, пошёл я на пост. История, конечно, интересная, но недосуг.

— Иди, иди, Семёнов. И в самом деле.

— Прощевайте, господин Сизов. Надеюсь, увидимся ещё. Очень мне хочется поспрашивать вас кое о чём. Если не возражаете, конечно.

— Не возражаю, — вздохнул Стас, — куда я теперь денусь..

Когда за городовым закрылась дверь, он, вдруг, хлопнул себя по лбу.

— Погодите, господин пристав, у вас, ведь, Кошко Аркадий Францевич командует?

— Статский советник Кошко — глава нашей полиции. Значит, сохранилось его имя в анналах истории?

— Сохранилось, — кивнул Стас, — а правда, что к нему на приём любой человек с улицы попасть может?

— Правда, — кивнул тот.

— Нужно мне кое-что важное ему сообщить. Как вы понимаете, мне многое известно.

— Понимаю, — посерьёзнел пристав, — ежели вы, господин Сизов, не мистификатор, от вас большая польза выйти может. Сейчас вас проводят. Коренев!

Из смежного помещения вышел высокий молодой человек, одетый, как щёголь.

«Рубите мне голову, если это не опер», — поймав быстрый изучающий взгляд, подумал Стас.

— Коренев Владимир Иванович, сыщик, — представил его дежурный, — а это господин Сизов Станислав Юрьевич, наш коллега. Владимир Иванович, проводи господина Сизова к Аркадию Францевичу. Я его по телефону предупрежу.

Они снова отправились в путешествие по длинным коридорам. На сей раз шли недолго. Корнев несколько раз незаметно, как ему казалось, бросал любопытные взгляды на одежду Стаса, но не заговаривал.

Наконец, они остановились перед дверью, на которой красовалась металлическая табличка со словом «Приёмная». Открыв её, сыщик пропустил опера вперёд. Сидящий за столом полицейский офицер при их появлении вежливо встал.

— Это вы — господин Сизов? Аркадий Францевич ожидает вас.

Ну, прямо, как в кино. Портрет царя Николая на стене, тяжёлые бархатные шторы и соответствующая времени обстановка — полный антураж. Из-за массивного стола, навстречу ему, поднялся высокий плечистый мужчина с пышными усами, в точности, как на портрете в книге.

— Здравствуйте, Аркадий Францевич.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — русский Шерлок Холмс радушным жестом показал на кожаное кресло, — как вас прикажете величать? Спасибо, Владимир Иванович, можете быть свободны.

Молодой сыщик, положив перед наальником пистолет и удостоверение, неслышно исчез за дверью.

— Итак?

— Стас. Станислав Сизов. Сыщик.

— А, коллега., - Кошко, раскрыв удостоверение, внимательно изучал его, — оперуполномоченный, хм… что за странная должность, право слово..

— Что тут странного? — пожал плечами опер, — Хотя, да. Опер-упал-намоченный. Это у нас так прикалываются, шутят, в смысле.

— Забавно, — хохотнул сыщик, — упал-намоченный. Умеет русский народ что-нибудь эдакое вывернуть..

— Раньше, вообще-то, нас звали инспекторами уголовного розыска.

— Ну, гораздо благороднее звучит, — одобрительно кивнул статский советник, — а то, упал-намоченный, дурной вкус. Вы в каком году свет увидели, господин Сизов?

— В шестидесятом, — ответил Стас и, уже ответив, сообразил, что матёрый сыщик попросту «заговорил зубы», — в тысяча девятьсот шестидесятом.

— И пистолет ваш изготовлен, аккурат, в год вашего рождения, — задумчиво сказал Кошко, — прямо, тебе, Герберт Уэллс. И что, машина времени изобретена? Нет, судя по вашим показаниям.

— Нет, не изобрели ещё.

— Я так и понял. Знаете, что мне нравится во всём этом происшествии, так, это, полнейшая его нелепость.

— Ну, да, — кивнул Стас, — выдумать можно было и чего-нибудь пополезнее.

— Вот, именно, — кивнул знаменитый сыщик, — пополезнее, верно изволили заметить. Ничего, кроме головной боли, вам эта история не сулит.

— Вот, именно, — буркнул опер.

Аркадий Францевич потёр лоб.

— Рассуждая меркантильно, для вас сие приключение — как зайцу курево, а, вот, мне, как сыщику, ну, как дар свыше. Вы, смею надеяться, в гимназии по истории Отечества хорошо успевали?

— Успевал, — с кривой усмешкой кивнул Стас, вспомнив учебник «История СССР». — а, самое главное, сам потом по истории нашей книги читал. Для вас я, конечно, ценный источник информации, козе понятно.

Кошко, конечно, отметил сарказм, прозвучавший в ответе собеседника, но никак на это не прореагировал, только бровь, чуть заметно, поднялась.

— И про меня память сохранилась?

И по тому, как он это спросил, Стас понял, что вопрос не праздный.

«И тебе, — ухмыльнулся он про себя, — ничто человеческое не чуждо».

— Про вас помнят, — кивнул он, — вас ставят нам в пример. Вас называют русским Шерлоком Холмсом.

— Приятно, конечно, слышать. Но я совсем заговорил вас, прошу прощения.

Он снял телефонную трубку.

— Сергей Иванович, будьте любезны, закажите в ресторане обед на две персоны. Нет, сюда. Благодарю вас.

— Ну, вот, — улыбнулся Кошко, — сейчас отобедаем, чем Бог послал, а потом, уж, не обессудьте, вы мне расскажете о вашем прошлом, а я послушаю про наше будущее, прошу прощения за каламбур.

Статский советник аккуратно промокнул усы хрустящей салфеткой. Адъютант внёс накрытый салфеткой поднос, на котором стоял накрытый чайник, серебряная сахарница и два чайных стакана в подстаканниках.

— Благодарю, Сергей Иванович.

Кивнув, офицер неслышно исчез за дверью.

— Чай, я полагаю, в России пить не перестали? — поинтересовался Кошко, наполняя стаканы тёмным, как дёготь, напитком.

— Не перестали, — кивнул Стас, отхлёбывая из стакана, — такого, правда, редко попить удаётся. Спешка, гонки. Пакетики больше.

— Шёлковые, как у китайцев, что ли?

— Бумажные, — тяжело вздохнул опер.

— Бумажные? — удивился сыщик, — Ну, это, воля ваша, моветон чистейшей воды. Как можно?

— Бог с ним, с чаем, — решительно мотнул головой Стас, — есть дело, которое отлагательства не терпит. Через четыре дня, в Киеве, студент Дмитрий Богров выстрелом из револьвера[1] убьёт Петра Аркадьевича Столыпина.

— Подробности помните? — Кошко сразу подобрался, как перед прыжком.

— Царь со всем двором будет находиться в Киеве. Там же, естественно, будет и премьер-министр.

Стас рассказывал сухо, коротко, отстранённо. Эмоции кончились, началась работа.

— Начальник Киевского Охранного Отделения, по-моему, фамилия — Кулябко.

Кошко молча кивнул.

— От своего агента Дмитрия Богрова получил информацию, что ночью в Киев прибыла женщина, на которую боевой дружиной возложено произвести террористический акт — убийство Столыпина.

Богров сказал, что знает её в лицо и поможет, если что, опознать. Кулябко выписал ему пропуск в театр. Богров прошёл туда и произвёл в премьер-министра два выстрела из револьвера. От мгновенной смерти его спас орден, в который попала пуля. Изменив направление, она миновала сердце. Пятого, если не ошибаюсь, сентября, Столыпин умрёт в больнице. Говорят, существовала версия, что Богров выполнял задание охранки.

Всё время, пока Стас рассказывал, сыщик слушал его, не перебивая. За всё время он не задал ни одного вопроса. Когда опер замолчал, он долго сидел, что-то обдумывая. Стасу нетрудно было просчитать ход его мыслей. Он сам, окажись на месте Кошко, пробивал бы два направления. Первое — не является ли его странное появление частью гигантской дезы? Непонятно, конечно, с какой целью, но когда ясно станет — поздно будет. В политике, порой, такие многоходовки прокручивают, гроссмейстер курит. А второе — если правда, как уберечь премьера, который, по жизни, советов не слушает, а прёт, как бык на красный свет? Задачка не для первого класса, прямо скажем.

— Значит, есть такая версия, что начальник жандармского отделения этому поспособствовал? — сказал, наконец, Кошко, — Кулябко, конечно, бурбон и дурошлёп, каких поискать, но человек честный.