— Зачем столько лишних движений?

Холодный голос Инги отрезвил его, словно ушат холодной воды, опрокинутый на голову. Оторопело разжав руки, Стас увидел вместо жены эстонку, которая энергичным движением высвободилась из его объятий. Батюшки, а приоделась-то! Словно Золушка на бал! Инга сосредоточенно поправляла на полуобнажённой груди смятые кружева.

— Я же тебе говорила, что не люблю мужчин, а это только маскировка. Я привезла тебе деловое предложение от одного очень серьёзного человека.

Стас с недоумением рассматривал невесть как оказавшийся в его руке конверт, запечатанный сургучом.

— В России много нефти и есть тот, кто желает её приобрести. Тебе надо только переговорить с Сосо, но это уже не мой уровень. А взамен ты можешь получить любое гражданство и не беспокоиться больше о здоровье своей семьи.

Мысли бешенным галопом заскакали в голове. Сопоставляя некогда ухваченные в своём мире обрывки информации, Сизов, словно калькулятором, «подбивал» дебет с кредитом. «Арифмометр» в голове звонко щёлкнул и выдал результат, всё, или почти всё, ставящий на свои места.

— И давно ты работаешь на Ротшильдов?

— Это не так важно. Мне нужен твой ответ — будешь ты говорить со Сталиным или нет?

— Конечно. Без этого всё равно Россию быстро не поднять. Вдобавок, мне совершенно не хочется «словить» твою пулю.

— Ты очень умный, Станислав, с тобой всегда приятно работать. Мне не хотелось бы в тебя стрелять, — неожиданно улыбнулась всегда чопорно-холодная Инга. — Пуля отменяется. Вечером я устрою нам приятный ужин на двоих.

Взмахнув шлейфом, она вскочила на подножку тронувшегося вагона и, обернувшись, что-то сказала, но паровозный гудок заглушил последние слова.

Стас проснулся рывком, словно кто толкнул. Чуть приоткрыл глаза — из-за спины падал свет и в камере кто-то был.

— Вот это нервы! — знакомый голос Корнилова вернул опера в реальность. — Спят перед расстрелом. И как спят!

Сизов повернулся лицом к говорившему и, не вставая с нар, смерил генерала взглядом с ног до головы.

— Даже перед смертью выспаться не дадут! — совершенно искренне возмутился он.

— Вроде, ещё не рассвело, чего разбудили? Исповедоваться пришли?

— Капитан! — резко одёрнул его Корнилов. — Я бы попросил выбирать выражения! И встаньте, пожалуйста, когда разговариваете со старшим по званию.

Стас насмешливо фыркнул.

— Это у вас, у живых, звания, чины, а мы, покойники, народ демократичный.

Лежавший до того лицом к стенке Камо резко повернулся и засмеялся.

— Ай, Станислав-джан, как верно сказал. Видите, господин генерал, даже в звании покойника имеются преимущества. Может, присоединитесь? Тем более, что и повод есть. И весьма весомый — данное слово нарушили. Любой порядочный генерал уже бы.

Тер-Петросян приставил ко лбу указательный палец и громко щёлкнул языком. Два текинца, замершие за спиной Корнилова, смотрели на них, как псы, только ждущие команды, чтобы разорвать в клочья.

— Признаю, — медленно сказал Лавр Георгиевич. — Что у вас есть основания для того, чтобы так говорить. Извиняет меня лишь то, что я это сделал не во имя собственной пользы, а во имя России.

— Все гнусности, творившиеся в истории, совершались именно во имя великих целей, — отбросив шутовской тон, резко сказал Стас. — Впрочем, у меня нет ни малейшего желания с вами дискутировать. Делайте то, зачем пришли, и избавьте меня от ваших откровений.

Корнилов закусил губу.

— Хорошо. Поручик, дайте этим двум коней, и пусть скачут на все четыре стороны.

Он резко повернулся и вышел из камеры, прямой и надменный, как всегда.

— Пошли, чего сидишь?

Один из текинцев махнул рукой, показывая «Выметайтесь!» Пленники не заставили себя долго уговаривать. После спёртого воздуха в камере предутренняя свежесть вливалась в лёгкие, словно пьянящее вино. Свернув за угол следом за провожатым, они увидели стоящих у импровизированной коновязи с десяток верховых лошадей и рядом наполовину разобранный автомобиль, приткнувшийся «мордой» к стене.

«Техника, в руках дикаря — кусок железа»- хмыкнул про себя Стас. Приставленный к лошадкам караульный, что грел ладони над крошечным костерком, подхватил пристроенную меж колен винтовку и вскочил. Выслушав распоряжение, он по-деревенски поскрёб затылок и, не спеша отвязав, подвёл к ним двух крайних лошадок. Взяв в руку повод, Стас вдруг почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Дало себя знать напряжение последних дней, а более всего — та готовность к смерти, которую он, только что, миновал. Звякнула о булыжник подкова, конь, мягко тронул его губой за ворот и всхрапнув ткнул мордой в плечо.

— Погоди, — хрипло сказал он товарищу, который уже готовился вскочить в седло. — Дай, передохну чуток.

И провожаемый озадаченным взглядом часового, Стас медленно пошёл к распахнутым воротам, ведя коня «в поводу». Камо, держа своего коня под уздцы, молча шагал рядом.

— Это бывает, — негромко сказал он. — Когда смерть проходит совсем рядом. Я уже привык. И ты привыкнешь.

— Спасибо, — усмехнулся опер. — Я постараюсь.

Исаев возвращался, неся в руках две кружки с горячим чаем. Всю ночь они ожидали возвращения парламентёров, сидя на снарядном ящике. Уже под утро Потапов отправил его за чаем.

— Спасибо, Всеволод Васильевич, — генерал взял кружку и с наслаждением из неё отхлебнул. — Меня, пока вы ходили, посетила забавная мысль. Стойте! Слушайте!

Но Всеволод и сам уже слышал быстро приближающийся дробный перестук копыт. Давненько никто, вот так, бесшабашно, не носился тут на конях, не опасаясь нарваться на пулю патруля. Вытащив из колодки маузер, Исаев шагнул вперёд. В предутреннем сумраке из-за угла на рысях вылетели два всадника.

— Опусти ствол, Сева, — послышался знакомый голос. — Мне лишняя дырка в голове ни к чему.

— Держи! — Исаев протянул кружку, спрыгнувшему с коня Стасу. — Мы вас уже живыми и не ждали.

— Я смерти так надоел, что она уже и связываться со мной не хочет, — в сумерках блеснули белые зубы Камо.

Он жадно глотнул чая из кружки, переданной ему Сизовым, и блаженно вздохнул.

— Вах-х! Нектар!

— Так, хватит эмоций, господа офицеры, — строгий голос генерала вернул всех на грешную землю. — Рассказывайте, как живыми уйти сумели.

Выслушав спокойный, без малейшей примеси эмоций, рассказ Стаса, Потапов грустно кивнул.

— Верно про него кто-то из недругов сказал — сердце льва, а ум барана. С него ещё станется Керенскому поверить.

Как показало дальнейшее развитие событий, предчувствие старого разведчика не подвело. Для Сизова так и осталось загадкой — как мог этот умный, инициативный генерал, истинный Герой России, поверить лишённому совести стряпчему?

«Невольник чести.» — всплыли вдруг в памяти слова русского поэта.

И, поразмыслив, мысленно согласился с Лермонтовым. Как бы там ни было, его чести они были обязаны жизнью.