Первый снег
Веет, веет и кружится,
Словно сон лебедей,
Вяжет белое кружево
Над воронкой моей.
Улетает и молнией
Окрыляет, слепит…
Может, милая вспомнила,
Может, тоже не спит.
Может, смотрит сквозь кружево
На равнину полей,
Где летает и кружится
Белый сон лебедей.
«Пришел и рухнул, словно камень…»
Пришел и рухнул, словно камень,
Без сновидений и без слов,
Пока багряными лучами
Не вспыхнули зубцы лесов,
Покамест новая тревога
Не прогремела надо мной.
Дорога, дымная дорога, —
Из боя в бой, из боя в бой…
«Есть в русском офицере обаянье…»
Полковнику Путилову
Есть в русском офицере обаянье.
Увидишься — и ты готов за ним
На самое большое испытанье
Идти сквозь бурю, сквозь огонь и дым.
Он как отец, — и нет для нас дороже
Людей на этом боевом пути..
Он потому нам дорог, что он может,
Ведя на смерть, от смерти увести.
«Над лесом взмыла красная ракета…»
Полковнику Подлуцкому
Над лесом взмыла красная ракета,
И дрогнуло седое море мглы.
Приблизили багровый час рассвета
Орудий вороненые стволы.
От грохота раскалывались тучи,
То опускаясь, то вздымаясь вверх,
Через Неву летел огонь гремучий —
И за Невою черной смертью мерк.
И так всю ночь, не ведая покоя,
Мы не гасили грозного огня.
И так всю ночь за русскою Невою
Земля горела, плавилась броня.
И так всю ночь гремели батареи,
Ломая доты за рекой во рву, —
Чтоб без потерь, стремительней, дружнее,
Пехота перешла через Неву.
Чтобы скорее в схватке рукопашной
Очистить дорогие берега,
Чтоб, растопив навеки день вчерашний,
Встал новый день над трупами врага.
«Хотя бы минуту на роздых…»
Подполковнику Кузнецову
Хотя бы минуту на роздых
За окаянных три дня.
Но снова уносится в воздух:
— Дайте огонь на меня!
И снова взлетают с землею
Разорванные тела.
Метится пламенем боя
Насквозь прожженная мгла.
И в этих метельных звездах
Твердое, как броня,
Режет прогоркший воздух:
— Дайте огонь на меня!
И рухнули наземь звезды,
И парень, гранату подняв,
С кровью выхаркнул в воздух:
— Огонь, огонь на меня!..
«Метет, метет… И нет конца метели…»
Метет, метет… И нет конца метели,
Конца тяжелым, белым хлопьям нет.
Метет, метет… И заметает след
К моей солдатской полумерзлой щели.
Метет, метет… И не увидишь света
И не увидишь друга в двух шагах.
Вот через этот безответный мрак
Я двинусь в путь, лишь тьму прорвет ракета.
«Когда-нибудь, уйдя в ночное…»
Когда-нибудь, уйдя в ночное
С гривастым табуном коней,
Я вспомню время боевое
Бездомной юности моей.
Вот так же рдели ночь за ночью,
Кочуя с берегов Невы,
Костры привалов, словно очи
В ночи блуждающей совы.
Я вспомню миг, когда впервые,
Как миру светлые дары,
Летучим роем золотые
За Нарву перешли костры.
И мы тогда сказали: слава
Неугасима на века.
Я вспомню эти дни по праву
С суровостью сибиряка.
«Еще утрами черный дым клубится…»
Еще утрами черный дым клубится
Над развороченным твоим жильем.
И падает обугленная птица,
Настигнутая бешеным огнем.
Еще ночами белыми нам снятся,
Как вестники потерянной любви,
Живые горы голубых акаций
И в них восторженные соловьи.
Еще война. Но мы упрямо верим,
Что будет день, — мы выпьем боль до дна.
Широкий мир нам вновь раскроет двери
С рассветом новым встанет тишина.
Последний враг. Последний меткий
выстрел.
И первый проблеск утра, как стекло.
Мой милый друг, а все-таки как быстро,
Как быстро наше время протекло!..
В воспоминаньях мы тужить не будем,
Зачем туманить грустью ясность дней?
Свой добрый век мы прожили как люди —
И для людей.
Михаил Троицкий
Шестнадцатое апреля
На площади, ряды смыкая,
Толпа росла, как темнота, —
Она и цветом не такая,
И песня в ней звучит не та.
Француженка! Ей были странны
Полуславянские азы
И наш раскатистый, гортанный,
Для боя созданный язык.
В казармах или на заводе,
На фабрике и в мастерской,
Могучей тронувшись рекой,
Она вдруг стала в переводе
И для французов не такой.
Она гремела над полками,
И грозный в ней призыв окреп, —
То улиц вывернутый камень
И труженика черствый хлеб.
И вслед за русской «Марсельезой»,
Качаясь, вышел строй штыков,
И двинулся, гудя железом,
Зеленый ряд броневиков.
И словно заново рожденный,
Вождя встречая своего,
Шагал народ освобожденный
При кликах имени его.
Оно летело зовом струнным
И как пароль неслось в ответ
Устам, и старческим и юным,
И тем, кто мал, и тем, кто сед, —
Оно гремело без трибуны,
Оно известно без газет.
Все ждал народ. И вот уж скоро…
И вот, заветный день узнав,
К нему пошел рабочий город
Со всех заводов и застав.
К нему, чье имя издалека
Дошло, стирая грань племен,
Призывом мощно и широко
Для всех народов и времен.
Ряды заводских и фабричных…
Ряды платочков, шапок, плеч…
Здесь тысячи и самых личных
И самых лучших в жизни встреч.
Всех воедино их связала
В апрельский вечер, в поздний час,
Вот эта встреча у вокзала,—
Одна для всех сердец и глаз.
И как дышать и как смотреть им?
Тут все — истории глава…
Уже идут, как по столетьям,
Живые Ленина слова.
Они войдут и в гул восстаний,
В призыв знамен и крик бойца,
В сокровища воспоминаний,
В людские жаркие сердца.
За каждым словом к очевидцам
Мы ходим, чтоб навек сберечь…
По старым роемся страницам,
Чтобы собрать хоть по крупицам
Ту незаписанную речь.
И если б мы родились снова
И встретить вновь его могли,
Не позабыли бы ни слова,
Векам подарок оберегли.
Но то мечта. А мне хоть проще,
Обычай новый не ввожу,
Но каждый год на эту площадь
В апрельский вечер прихожу.
Иду как будто с кем-то в ногу,
Как будто встреча впереди,
И кажется мне всю дорогу,
Как что-то ширится в груди.
