— Поженятся, — уверенно сказала акушерка. "Войска на зимние квартиры встанут, и на Хануку, поженятся. Они уже и Меиру написали, на Карибы. Тот приехать не сможет, конечно, опасно это, пока война идет. Потом отпразднуют, все вместе. А прочитала ты отлично".

— Я знаю, — с достоинством ответила Констанца. Выглянув в открытое окно, — осень была теплой, — она обрадовано крикнула: "Тетя Эстер! Кто?"

— Мальчик, — устало улыбнулась та, стоя с саквояжем в руках, прислонившись к калитке. "Все хорошо прошло, миссис Франклин, как вы и говорили — десять фунтов почти".

— Сейчас на стол накроем, — акушерка открыла ей дверь, — а потом ложись и спи, в полночь тебя подняли, все же. Констанца, — она обернулась к девочке, — иди, вымой руки.

Эстер обвела глазами скромную переднюю, дома Горовицей. Присев на сундук, зардевшись, она стала перебирать в белых пальцах край простого, темного платья: "Миссис Франклин, мне неудобно очень…Вы не последите за Констанцей несколько дней? Доктор Абрахамс меня берет в тот обоз, что в Саратогу отправляется…"

Акушерка присела рядом и положила себе на плечо изящную, с уложенными на затылке черными косами, голову девушки. "Послежу, конечно, на вызовы ее возьму, если что — она поцеловала Эстер в щеку, — а ты езжай, жениха своего повидай. Соскучилась, ведь, с августа?"

Эстер кивнула: "Сейчас октябрь, праздники только закончились. Почти три месяца мы не виделись. Теперь, с войной этой — неизвестно, когда еще встретимся. Хаим говорил, в декабре они в тыл отходят, но ведь до этого — сколько еще сражений".

— И ни о чем не волнуйся, — твердо заключила миссис Франклин, поднимаясь. "Пошли, очаг-то горел, так что я и суп сварила, и курицу потушила. Хлеб еще вчерашний остался. Поешь, и ложись, а мы с Констанцей в гавани погуляем, чаек покормим".

Эстер неудержимо зевнула. Поднимаясь, взяв сухую руку старой женщины, она приложила ее к щеке: "Миссис Франклин…"

— Ничего, — та подтолкнула ее, — следующим годом у тебя принимать буду.

Эстер покраснела: "Теперь и раввину из Филадельфии не приехать — говорят, там из города британцы никого не выпускают, шпионов боятся".

— И очень правильно, пусть опасаются, — тонкие губы миссис Франклин растянулись в улыбке. Она, склонив голову, посмотревшись в зеркало, поправила холщовый чепец. Над входом в дом висел американский флаг, чуть колышась на легком ветру с моря.

— Красивый, — одобрительно сказала миссис Франклин. Женщины закрыли дверь, и пошли в столовую.

Эстер лежала на узкой кровати, рассматривая беленый потолок комнаты. "Бедная Мирьям. Она ведь тут жила. Больше года, как о ней ничего не слышно. Дэниел молчит, не говорит ничего, но видно — как он переживает. И Хаим тоже — себя винит".

Девушка перевернулась и обняла холщовую подушку. "Иосиф, — она вспомнила веселые, темные глаза брата и всхлипнула. "Господи, кадиш по нему читают, конечно, но все равно, все равно…, - Эстер тяжело вздохнула. "Как одиноко мне было, когда сюда приехали. Люди все хорошие, и в Чарльстоне, и в Филадельфии, и здесь, но все равно — одиноко. А потом…, - она внезапно улыбнулась.

Эстер выжала тряпку, наклонившись над деревянным ведром, и ласково сказала: "Молодец, ты все очень хорошо делаешь".

— Не понимаю, — ехидно отозвалась Констанца, что раскладывала по ящикам большого, открытого шкафа столовое серебро, — я не еврейка, в Бога не верю. Почему я должна убираться перед вашими праздниками?

Эстер вытерла руки о передник, и взглянула на ящик, что стоял посреди кухни: "Надеюсь, капитан Горовиц не рассердится, что мы пасхальную посуду из кладовой достали". Она вспомнила большие, серые глаза и его шепот: "Я вас люблю. Я вас найду".

— Тетя Эстер, — Констанца подергала ее за подол платья, — так почему?

— Потому, — девушка взялась за швабру и стала мыть вымощенный каменными плитами пол, — что ты вырастешь, выйдешь замуж, и тебе надо будет убирать в доме.

— Я никогда не выйду замуж, — Констанца вздернула острый подбородок. "Надо венчаться, а я не верю в Бога. Я буду ученым…"

— Все равно тебе придется убираться, — примирительно заметила Эстер, — в мастерской ученого должно быть чисто. Твоя мама — она была очень аккуратная.

— Это да, — Констанца почесала нос. "Это вы правы, тетя Эстер". Девушка наклонилась. Поцеловав рыжий затылок, она попросила: "Открой, пожалуйста, это, наверное, миссис Франклин".

Эстер проводила взглядом перекрещенную завязками передника спину: "Отсюда даже в Лондон письмо не отправишь — блокада. В Париж я написала, надеюсь, барк доплывет до Франции. Мисс Тео там дальше обо всем позаботится, она хорошая девушка, надежная, переправит почту в Англию. И все равно — пока война не закончится, нечего и думать, чтобы Констанцу через океан везти. Хватит и одного раза".

Эстер повернулась к двери и застыла, с тряпкой в руке. Он стоял на пороге, высокий, в темно-голубом мундире Континентальной Армии. В руках у него была охапка белых цветов.

— Капитан Горовиц к вам, тетя, — церемонно сказала сзади Констанца и, хихикнув, — исчезла.

— Веснянка, — ласково улыбаясь, сказал Хаим. "Для вас, мисс Эстер".

Она бросила тряпку. Вытерев руки о передник, приняв цветы, Эстер всхлипнула: "Я уж и не думала, капитан…"

— Хаим, — он все смотрел в огромные, черные глаза. "Меня пулей зацепило по дороге, но все хорошо, — он поднял ладонь, — не волнуйтесь. Я очень торопился, мисс Эстер, и вот, — он оглядел кухню, — успел.

— Вы простите, что мы у вас поселились…, - Эстер почувствовала, что краснеет. Она спрятала щеки в букете цветов и вдохнула нежный, прохладный запах. "К празднику торопились, капитан? — ее голос задрожал.

— Так и надо, — чтобы вы тут жили, — уверенно ответил Хаим. "А торопился, — он порылся в кармане мундира, — торопился я, потому что иначе я бы потом до лета не сделал то, что я хочу сделать".

— А что вы хотите сделать? — лукаво осведомилась Эстер, все еще прижимая к себе цветы.

— Вот это, — ответил Хаим, и, наклонившись, поцеловал ее. "Сейчас упаду, — подумала девушка. "Господи, как хорошо. Не верю, не верю, что так бывает".

— Дай-ка руку, — он, на, мгновение, отстранился, и достал из бархатного мешочка простое, серебряное кольцо. "Я деревнями пробирался, — смешливо заметил Хаим, — там с ювелирными лавками плохо. Это мне кузнец смастерил, из доллара".

— Самое прекрасное на свете, — Эстер почувствовала, как он надевает ей кольцо на палец. Привстав на цыпочки, обняв его, она шепнула: "Поцелуй меня еще".

— Я буду тебя целовать каждый день, Эстер, — до конца наших дней, — просто ответил Хаим. Они так и стояли, прижавшись, друг к другу, на прибранной кухне, рядом с ведром. В открытом окне шелестела зеленая ветка клена, на которой раскачивался, распевался жаворонок.

На главной дороге было шумно. Дэниел, обогнав телеги с ядрами, обернувшись, вглядываясь в ровные ряды палаток, присвистнул: "Пятнадцать тысяч человек у нас. И у Бергойна — почти столько же. Первое сражение он выиграл, теперь второе нас ждет, решающее. Британцы тут, конечно, в мешке. Помощи им ждать неоткуда, разве что с запада, — Дэниел помрачнел и посмотрел на далекие, синеватые вершины гор.

— Где же этот проклятый Кинтейл, с его индейцами? Если они ударят исподтишка…, - капитан вздохнул. Толкнув тяжелую, деревянную дверь неприметного, серого дома, он снял треуголку: "Капитан Вулф, по вызову его превосходительства генерала Арнольда".

В кабинете было накурено. Дэниел закашлялся: "Простите, ваше превосходительство".

Арнольд оторвался от карты. Его красивое, чуть обрюзгшее лицо расплылось в улыбке: "Ты же на плантации вырос, Вулф, у вас там все курят".