Ратонеро лаял, то запрыгивая в карету, то выскакивая из нее.

Ханеле стояла, зачарованно смотря на играющее закатными красками небо. Утром ей сняли повязку — медленно, аккуратно. Человек с мягким голосом, — дядя Иосиф, — напомнила себе девочка, — ласково сказал: "Теперь можешь открыть глаза, милая".

Ханеле и не знала, что мир — такой красивый. У женщин были яркие, как цветы, платья, камни на их пальцах переливались, играли в солнечном свете. К ней привели познакомиться мальчика — младше ее. Его тоже звали Теодор — как дядю. Ханеле посмотрела на него: "Белое и черное. Бедный, как ему плохо будет. Не надо говорить".

Она погладила большую, теплую ладонь: "Надо, чтобы сказал. Он на нее смотрит, и не говорит. Я пойду, поиграю".

Аарон присел рядом с ней: "Тут есть крокодил, попугай и еще кое-что".

— Корабль, — обрадовалась Ханеле и Аарон подумал: "Она же никогда корабля не видела, даже на картинке". Девочка положила ручку на медальон и важно добавила, разглядывая Аарона дымными, серыми глазами: "К папе поплывем, на корабле".

Она стояла совсем рядом. Федор, наконец, подняв голову, тихо сказал: "Мадемуазель Бенджаман…"

— Мне сегодня розы доставили, — она куталась в кашемировую, цвета гранатов, расшитую золотом шаль. "Белые розы, месье Корнель".

— И будут, — Федор внезапно улыбнулся, — будут доставлять, каждую неделю. Она, было, хотела что-то ответить, но Федор поднял руку: "Вы вправе жить прежней жизнью, мадемуазель Бенджаман. Я не смею чего-то просить. Просто знайте, что я вас люблю, и буду любить всегда, пока я жив. И, конечно, у вас нет более преданного слуги".

Ветер ерошил его рыжие волосы. Тео, взглянув в голубые глаза, вздохнула: "Спасибо, месье Корнель. Возвращайтесь к нам, Париж будет вас ждать".

— А вы? — хотел спросить Федор, но, вместо этого, подхватив на руки племянницу, велел: "Все, садимся".

— Ну, хоть так, — подумала Ханеле и вслух спросила: "Дядя Теодор, а от вас, чем пахнет?"

— Я еще успел с утра в лаборатории побывать, вот сейчас тебе все и расскажу! — он подошел к Марте. Та, перекрестив его, велела: "Ну, с Богом, осенью жду тебя".

Джо все махала им, пока карета ехала по набережной Августинок. Потом экипаж исчез из виду, и Тео грустно сказала: "Вот мы и одни остались. Переночуешь у нас с Тедди, раз сегодня спектакля нет?"

Марта кивнула, все еще глядя в сторону Нового Моста. Жанна, забирая у нее ребенка, улыбнулась: "Я его уложу, а потом в карты поиграем. Холодная куропатка у нас есть, сыры тоже, и шампанского выпьем".

Пьетро открыл глаза и огляделся, ожидая услышать рядом дыхание Евы, ее шаги — где-то неподалеку. Он добрался до Парижа только ранним утром — ее не было, на столе лежала записка. Прочитав ее, Пьетро сел, и, уронив голову в руки, заплакал.

— Знай, что я всегда тебя любила, — повторил священник. "Господи, счастье мое, ну зачем ты так, зачем? Я поеду за тобой, сделаю все, что ты хочешь — только не бросай меня".

Он поднялся. Тщательно вымывшись, надев сюртук, он стал собираться. Укладывая сутану и пистолеты, Пьетро подумал:

— Ну, какая из нее монахиня? Господи, да если она мне скажет, — я сложу с себя сан, брошу карьеру, стану евреем, магометанином, да кем угодно — только бы Ева была со мной.

Идя к дому причта, по утренней, еще пустынной площади, Пьетро обернулся и посмотрел на окна квартиры Корнеля — они были задернуты тяжелыми портьерами.

— Я уезжаю, по делам ордена, — сухо сказал Пьетро, передавая ключ отцу Анри. "Присматривайте тут за нашим подопечным".

— Он появлялся, не далее, как вчера, — захлопотал отец Анри. "Сказал, что по заданию Школы отправился искать месторождения селитры. В Пиренеях, до осени. Мол, осенью увидимся".

— Хоть бы он там голову себе свернул, дорогой кузен, — с неизвестно откуда взявшейся злостью подумал Пьетро. Он прошел к неприметной таверне рядом с аббатством Сен-Жермен де-Пре.

Пьетро присел на деревянную скамью. Слушая, как шелестят листья тополей над головой, приняв у хозяина стакан вина, он сказал: "Вот, что дружище. Мне нужна самая быстрая лошадь, какая только есть в этом городе. Ради вящей славы Господней, разумеется, — Пьетро поднял рыжую бровь. Достав из кармана сюртука туго набитый кошелек, он попытался передать его кабатчику.

Тот, усмехнувшись, отстранил деньги: "Вы пейте, святой отец, это за счет заведения".

Пьетро сидел, закрыв глаза, незаметно перебирая четки, пока его не тронули за плечо. Он легко вскочил в седло гнедого, кровного жеребца. Пристроив свою суму, наклонившись, Пьетро велел ему: "А теперь — в Ливорно".

Маленькая, белокурая девушка выжала тряпку. Она весело сказала, глядя на вымытый пол: "Ну вот, Лея, сейчас суп доварю, и все будет готово!"

В комнате пахло молоком, за перегородкой чуть побулькивал горшок, что стоял на очаге. Лея Судакова отложила шитье. Привстав со своей кровати, заглянув в колыбель, она ласково улыбнулась: "Спит еще. И что бы я без тебя делала, Дина?"

Девушка подхватила ведро с грязной водой: "Сейчас пеленки сниму, они уже и высохли, наверное. Тепло на улице".

— Хорошая осень, — подумала Лея, покачивая колыбель, глядя на спокойное личико мальчика. Из-под холщового чепчика были видны рыжеватые завитки волос. "Суккот неделю, как прошел, а пока еще ни одного дождя не было. Не след так говорить, но хоть бы подольше они не шли. Прошлой зимой, как сыро тут было, все, же подвал. Хоть бы Моше не заболел, три месяца ведь всего".

Мальчик заворочался, зевнул, и захныкал. Лея расстегнула строгое, с глухим воротом платье. Оглянувшись на дверь, накрывшись шалью, девушка стала кормить.

— Ест, — восторженно сказала Дина, встряхивая сухие пеленки, аккуратно их складывая. "Такой он большой у тебя, Моше, чтобы не сглазить".

— Так отец у нас высокий, — нежно сказал Лея, глядя на мальчика. "Да и я немаленькая". Она вздохнула и удобнее пристроила ребенка у тяжелой груди.

— Так, — Дина сняла горшок с очага, — обед у тебя есть. Я завтра к госпоже Азулай пойду, ей рожать вот-вот, помогу ей с детьми. Сегодня еще в двух домах убраться надо. Отдыхайте, — девушка оправила бедное, заштопанное шерстяное платье, и перекинула на спину белокурые косы.

Она вышла. Лея, проводила взглядом стройную спину: "Славная она, Дина. Только сирота, бесприданница, еще и не еврейка. Учится, конечно, но это дело долгое. А так — кто ее за себя возьмет, только если вдовец с детьми. И то, конечно, ей счастье будет".

— Сейчас пеленки поменяем, — ласково сказала Лея сыну, — ты полежишь в колыбельке, а мама постирает. Потом ты будешь спать, а я за шитье возьмусь.

Она ловко переодела сына. Опустив Моше на кровать, — мальчик весело улыбался, — Лея поставила на треногу в очаге медный таз с водой.

— Постирать, — напомнила себе Лея, — потом работу доделать. Вечером пойду с ним погулять, и заказы отнесу. Потом у папы убраться, так день и пройдет.

Она развела в горячей воде грубое мыло и оглянулась — Моше дремал, чуть позевывая. Лея стерла пот со лба, и принялась оттирать пеленки.

Во дворе было тихо, и солнечно. Лея, одной рукой придерживая сына, развесила белье. Подхватив холщовый мешок с готовым шитьем, открыв калитку, она пристроила ребенка в шали. Девушка повесила мешок на плечо. Подоткнув край туго замотанного вокруг головы платка, она поспешила вниз по улице — узкой, вымощенной вытертыми каменными плитами.

Она вернулась домой уже вечером. Зайдя в пустую комнату, Лея сказала сыну: "Видишь, как? До рассвета еще он уходит, и в полночь домой возвращается. Скучаю, конечно, но что, же делать — Лея помолчала и, покачала мальчика: "Сейчас мама поест, а потом и ты, конечно, захочешь".