Изабелла вдруг поднялась и прошлась по отшлифованным, мраморным плитам. Она присела, и, погладила кота: "Я видела мужчин, папа. В Италии. Они не обращали на меня внимания, никто. Я не хочу детей, я и не знаю — что с ними делать, — она посмотрела на свои руки и улыбнулась: "Я лучше буду строить, папа".

— Все равно, — сказал себе Мохаммед, расставляя шахматные фигуры, — надо поговорить с этим Даниялом. Он умный мужчина, он поймет, и не будет препятствовать Зейнаб, заниматься любимым делом. А для детей — даже если сотня служанок ей понадобится, мне ради Зейнаб ничего не жалко. Когда она увидит Данияла, из-за перегородки, конечно, — он ей непременно понравится. Если Зейнаб станет его женой — я буду спокоен.

— Сегодня я играю белыми, — ворчливо заметил султан. Девушка, рассмеявшись, пожала плечами: "Как хочешь, папа, но все равно — я тебя сильнее".

Она двинула вперед свою пешку и попросила: "Папа, почитай рубаи, ты так хорошо это делаешь".

— Лесть, — рассмеялся Мохаммед, — тебе не поможет, Зейнаб. Он опустил веки и начал читать, — сильным, красивым голосом:

— Вот снова день исчез, как ветра легкий стон,

Из нашей жизни, друг, навеки выпал он…,- Изабелла подхватила:

— Но я, покуда, жив, тревожиться не стану

О дне, что отошел, и дне, что не рожден.

Дэниел остановил свою лошадь на горном склоне: "Отсюда, кажется, видно море, ваше величество. Поверить не могу, — он указал на побитую инеем траву, — что на равнине в это время такая жара"

На ветвях деревьев лежал снег. Мохаммед, наклонившись, улыбнулся: "Смотрите, Даниял — тут ночью побывали медведи. Вы говорили, в Америке они тоже есть?"

— И медведи, и волки, — ответил мужчина, — вот только львов у нас не найдешь, ваше величество. Но встречаются пумы, они поменьше. Мой покойный отец очень любил охоту, я ведь тоже — в горах вырос.

— Действительно, — подумал Сиди Мохаммед, исподтишка разглядывая своего спутника, — воспитанный юноша, можно его за правоверного принять. Он не такой, как европейцы, те все — лицемеры. А этот — честный, прямой. Правильно я сделал, что решил с Америкой договор о дружбе заключить, у их страны — большое будущее.

— Ну вот, — султан мягко тронул своего гнедого коня, — мы с вами, Даниял, договорились о тексте соглашения. Так что теперь езжайте, пусть его утверждают в вашей стране, и возвращайтесь — будем подписывать.

Дэниел вздохнул и развел руками: "Подписывать буду уже не я, ваше величество, а первый посол Континентального Конгресса в вашем королевстве. Я пока даже не знаю его, мы с ним в Париже встречаемся, весной. Я просто юрист, делаю, так сказать, черновую работу, — он улыбнулся. Султан, погладив красивую, закрытую колпачком голову ловчего сокола, что сидел у него на руке, спросил: "А вы куда потом?"

— Остаюсь там, во Франции, — ответил Дэниел, направляя свою лошадь по узкой тропинке. "Не сегодня-завтра британцы окончательно уйдут из колоний. Надо будет готовить мирный договор, я буду этим заниматься. И вообще — учиться искусству дипломатии, я ведь еще совсем молод, — он встряхнул русоволосой головой: "Спасибо вам за эту прогулку, ваше величество. Я как будто очутился дома, в Виргинии, зимой".

— Мне очень приятно, что вам у нас нравится, — ласково сказал Мохаммед. Дэниел, глядя на резкий очерк смуглого, бесстрастного лица султана, хмыкнул: "Семьдесят лет. Если бы не седина — больше пятидесяти ему не дашь. Отец тоже — такой был".

— Вы же мне говорили, что не женаты, да? — старший мужчина приставил ладонь к глазам:

— Малик нам от шатра машет. Должно быть, баранина уже готова. Называется — танжия, это как таджин, только готовится не в печи, а прямо в земле, под костром.

— Не женат, — Дэниел задел головой ветку кедра, что висела над тропинкой, и стряхнул хлопья снега с мехового воротника суконного, теплого халата. "У меня есть младший брат, и младшая сестра, они оба — в Париже живут".

Сокол забеспокоился. Мохаммед, вскинул голову: "Журавль. Посмотрите, Даниял, какой красавец. Пусть летит, — он удержал птицу на руке.

Журавль захлопал крыльями, кружась над вершинами кедров. Дэниел тихо сказал: "Мне наставник говорил, еще в Париже. В Индии есть великая поэма, называется "Рамаяна". Ее автор, как говорят индусы, стал писать стихи, когда увидел, как журавль оплакивает свою убитую подругу".

— Какая трогательная легенда, — вздохнул султан. Дэниел решил: "Вот сейчас, пока мы до шатра не доехали. Лучше о таком наедине спрашивать".

— Ваше величество, — осторожно начал он, — скажите, возможно, ли узнать что-то о судьбе человека, если он был захвачен берберскими пиратами? Пять лет назад, — Дэниел взглянул на султана.

Тот недовольно поморщился: "Вы, Даниял, наверное, не представляете себе — что такое работорговля".

— Очень хорошо представляю, ваше величество, — спокойно ответил мужчина, — у нас в Америке она тоже есть, к сожалению. Я просто дальний родственник этого человека, и у нее, — это девушка, — есть семья, она волнуется, хочет узнать о ее судьбе. Ее звали Изабелла Корвино, венецианка, ей тогда было семнадцать лет, — Дэниел помолчал. "Ее привезли в Рабат".

— Не надо ему говорить о том, что Теодор — ее кузен, — подумал Дэниел. "И о том, что брат Теодора спасся — тоже не надо. Мало ли что".

— Ее, скорее всего, продали дальше, — безмятежно отозвался султан, — но я попрошу Малика разузнать — как там все обстояло. К вашему отъезду, думаю, мы получим какие-то сведения.

— Большое вам спасибо, — горячо проговорил юноша. Султан, спешился: "Раз наши страны теперь дружат — за ваших соотечественников можете не волноваться. Буде они попадут в рабство, их немедленно освободят".

— Это все ваш советник, — Дэниел ловко спрыгнул на землю, и взял лошадей под уздцы, — он внес в договор это пункт.

— Советник, — усмехнулся султан, оправляя свой отделанный соболями, бархатный халат. "У него умная голова, Даниял. Ну, — Мохаммед повернулся к Малику, — корми нас, а то мы проголодались на таком морозе.

— Вы не волнуйтесь, — успокоил его Сиди Мохаммед, входя в шатер, — Малик у нас, как говорится, песчинку в пустыне найдет.

Он посмотрел в сине-зеленые, красивые глаза юноши и ласково потрепал его по плечу.

Над горами вставал золотой закат, небо на западе было окрашено в глубокий, темно-синий цвет. Снег в саду искрился под заходящим солнцем.

— Ее высочество уже по дороге в Эс-Сувейру, — султан, что стоял на каменных ступенях, бросая семена птицам, — обернулся. Малик низко поклонился: "Я ей сказал, что у вас неотложные дела, и вы ее нагоните завтра. С ней пять десятков человек охраны, евнухи, — она в совершенной безопасности".

— Да, — пробормотал Сиди Мохаммед, глядя на щебечущих птиц, — воистину, Аллах сжалился над нами, Малик. Очень хорошо, что мы не дали им встретиться.

— Ваше величество, — Малик помялся, — Даниял может не доехать до побережья…, Если вы прикажете.

— Зачем? — султан поморщился и стянул с пальца перстень с крупным алмазом. "Мне нужен этот договор. Вернее, он нужен Марокко. Если убить этого Данияла — подписание затянется. Мы только согласовали текст, а в случае его смерти опять начнутся какие-то заминки. Отдашь ему кольцо — в знак любви и приязни и скажешь, что Изабелла Корвино умерла, пять лет назад. От лихорадки, — сам не зная зачем, добавил султан.

Серая, красивая голубка запорхала над его головой. Он, улыбнувшись, кинул птице зерен: "Так будет лучше для всех".

— Я все сделаю, ваше величество, — прошелестел Малик, склоняясь в поклоне.

— Она и вправду, — сказал себе султан, оставшись один, — умерла, эта Изабелла. Ее больше нет, и никогда не будет.

Голубка села на заснеженную, качающуюся ветвь дерева, и, отряхнувшись, застыла. Мохаммед полюбовался ей. Тихо ступая, стараясь не спугнуть птицу, он вернулся в дом.