— Еще два сеанса и все, — поняла Изабелла. "Отлично, что я сняла эту студию, почти как моя в Венеции".

— Чуть-чуть повыше голову, ваше сиятельство, — попросила девушка.

— Это прелестное место, — женщина в кресле чуть пошевелилась. Тяжелые, угольно-черные, роскошные волосы падали на отделанное серебристым кружевом, шелковое, серое платье. "Какая у нее кожа, — восхищенно сказала себе Изабелла. "Добиться бы этого лунного сияния, она же вся — светится. И глаза — как дым, неуловимые, как будто тучи над морем".

— Вам, оно, наверное, напоминает о родном городе, синьора Изабелла? — алые губы чуть раздвинулись в улыбке.

— Этот район Ливорно так и называется: "Маленькая Венеция", — вздохнула девушка.

— А почему вы уехали? — поинтересовалась графиня Селинская. "Ну, из дома?"

— Мой покойный отец строил во Флоренции и взял меня с собой, — сердито ответила Изабелла. "Он был архитектор, я у него училась. Два года назад он умер, и с тех пор я в мастерской синьора Грисони, он преподает в Академии Изящных Искусств, он меня и порекомендовал графу Орлову, для вашего портрета".

— А вы? — женщина подперла длинными, сухими, красивыми пальцами решительный подбородок. "Не можете учиться в Академии? Ведь Артемизия Джентиллески была туда избрана, я помню".

— А синьора Лавиния Фонтана — была избрана в римскую академию, — Изабелла почесала нос кончиком кисти. "Нет, ваше сиятельство, женщины могут учиться только частным образом, что я и делаю. Потом, — она пожала стройными плечами, — когда мне будет за сорок, и я напишу две сотни портретов — может быть, и меня изберут. Но вообще, — она стала прорисовывать складки платья, — я хочу стать архитектором. Что, — смешливо добавила Изабелла, блеснув зеленовато-серыми глазами, — для женщины невозможно.

— Дикость, — сочно заметила графиня Селинская. "Когда я взойду на российский престол, я открою женщинам путь к образованию".

— Было бы очень хорошо, — пробормотала Изабелла.

— А вы ведь тоже, — усмехнулась графиня, — хороших кровей, синьора. Не вы ли мне говорили, что ваша мать — дочь графа?

Девушка рассмеялась. "Это предание, ваше сиятельство. Какой-то мой предок, англичанин, его звали Ноттингем, был на стороне короля Чарльза в гражданской войне, того, которого казнили. Когда всю его семью — жену и детей, — вырезали, он бежал во Францию, принял там католичество и потом уехал в Рим. Мой дедушка зарабатывал на жизнь тем, что писал прошения, сидя в трактире напротив входа в курию. Не думаю, — Изабелла стала чистить кисти, — что он был граф.

— А ваш старший брат, — графиня Селинская сладко потянулась, — он ведь священник.

— Иезуит, — сухо ответила Изабелла. "Он меня на восемь лет старше, мы давно не виделись. Пьетро, кажется, сейчас в Польше. Где-то там, во всяком случае".

Он обернулась к двери и, жарко покраснев, сказала: "Капитан Стефано!"

Высокий, изящный молодой человек в форме моряка коротко поклонился, и тоскливо поглядел на графиню Селинскую: "Я позволил себе смелость, ваше сиятельство, явиться без предупреждения. Может быть, вы хотите пройтись пешком, такой прекрасный день…"

Селинская лениво протянула ему унизанную перстнями руку и юноша, наклонившись, благоговейно припал к ней губами.

— Мы, — графиня сошла с подиума, — сможем выпить кофе у меня на балконе, капитан. Вы же знаете, я не могу ходить пешком, добрые жители Ливорно осаждают даже мою карету. А где ваш адмирал? — от черных волос пахло розами, — тонко, едва уловимо.

— Уехал в Пизу, — весело ответил капитан-поручик. "Там у него какие-то встречи. Политика, — он отмахнулся, и, мельком посмотрев на Изабеллу, — серыми, прозрачными глазами, — добавил: "Конечно, никакой живописец не может передать вашей красоты, графиня. Кисть просто бессильна".

— Синьора Изабелла удивительно талантлива для своего возраста, — покровительственно сказала Селинская. "Ей ведь всего семнадцать, капитан. До завтра, синьора, — графиня лениво прошла к большому, в резной оправе зеркалу. Взяв с комода небрежно брошенную соболью шубку, она подняла тонкую, черную бровь.

— Позвольте, ваше сиятельство, — юноша склонил золотисто-рыжую, непокрытую голову. На мгновение, задержав руки на плечах Селинской, он окутал женщину мехом.

Зашуршал шелк, Изабелла увидела тонкую, в кружевном чулке, щиколотку, и высокая дверь мастерской захлопнулась. Девушка присела на каменный подоконник у открытого окна. Сняв, берет, она встряхнула каштаново-рыжими, волосами.

Они шли к карете, оба высокие, вровень друг другу. Изабелла заметила, как Селинская, улыбаясь, что-то говорит на ухо капитану. Тот кивнул головой, и, устроив ее в позолоченной карете, вскочив на красивого, серого коня, велел кучеру: "Трогай!"

— Даже не попрощался, — Изабелла почувствовала, как в ее глазах закипают слезы. "А скоро я закончу портрет, и тогда вообще — его не увижу".

Она шмыгнула носом. Вытерев лицо, рукавом платья Изабелла прошла в соседнюю комнату. Узкая, простая кровать стояла у стены, кувшин с медным тазом для умывания красовались на деревянном табурете. На огромном столе были разложены чертежи, и расставлены аккуратные модели домов. Изабелла потянула к себе перо. Открыв большую тетрадь с математическими вычислениями, она, нарочито весело сказала: "А сейчас я займусь этой виллой, что мне сосватал синьор Грисони".

Девушка бросила взгляд на доску с приколотым к ней чертежом и вспомнила сухой смешок отца: "Ты хоть из кожи вон лезь, дорогая моя — все равно, всю черновую работу будешь делать ты, а таблички — получать другие люди, — он потрепал ее по голове. "Жалко, конечно, что ты не родилась мальчиком".

— И мне жалко, — злобно сказала Изабелла, разводя тушь. "Если бы я была мальчиком — плевать бы я хотела на этого капитана Стефано".

Она сняла передник, засучила рукава платья, и стала чертить — медленными, точными, аккуратными движениями.

Священник посмотрел на Пьяцца деи Мираколи, — площадь освещало нежное солнце. Обернувшись, он потрещал пальцами: "Значит, Пьетро пишет, что этого Пугачева и казнили уже?"

— Больше месяца назад, — кивнул головой второй, раскинувшийся в уютном кресле, укрывший ноги меховой полостью. "Обезглавили и колесовали, в Москве".

— Ну-ну, — вздохнул аббат. Налив себе вина, он бросил взгляд на изящную подпись внизу листа: "К вящей славе Господней, ваш брат во Христе Пьетро Корвино. 20 января 1775 года, Санкт-Петербург".

— Как ты понимаешь, — священник выпил, — его Святейшество более не заинтересован в этом, — он повел рукой, — проекте. Надо его закончить, быстро и без лишнего шума. Незачем ссориться с императрицей Екатериной, раз она привечает орден в России.

— Сколько денег потрачено, — криво усмехнулся первый аббат, — и все впустую. Совсем как та авантюра с якобы сыном царя Ивана.

— Тогда мы тратили свои деньги, — поправил его гость из Рима, — а сейчас — золото его светлости Кароля Радзивилла, пусть даруют ему Иисус и дева Мария, долгие годы жизни. Он так и не вспомнил, где ее купил, кстати?

— Он не покупал, — зевнул священник, — его управляющий купил, где-то в Галиции, у бедняков, в горах. Ей тогда два года было.

— И она ничего не помнит, — аббат погладил чисто выбритый подбородок. "Я же ее исповедовал, и не один раз. Да и что упомнишь, в два года? А ты убери это письмо, убери, — он кивнул на конверт, — незачем нашим гостям знать о том, что у Ордена есть доверенный человек в Петербурге. Ты его скопировал, для архива?"

— Сейчас, сейчас, — аббат взял чистый лист бумаги, и, сильно нажимая на перо, стал писать.

— Вообще-то, — обиженно заметил он, — Пьетро и не прячется, как ты сам знаешь, служит в этой их временной церкви, собор-то еще не достроили.

— Я не об этом, — римлянин со значением поднял бровь. Его собеседник, закончив, тяжело поднявшись, открыв тайник в каменной стене, вздохнул: