Домой вернулись под утро понедельника, и, неплохо отоспавшись в самолете, сразу отправились по делам. Конкретно мы с Хэруки («Я тоже по тебе очень-очень-очень соскучился!») — в школу.

Молчание затягивалось, поэтому лучшая девочка мне улыбнулась:

— Так и быть — можешь похвастаться!

Следующие десять минут ушли целиком на рассказ о фестивале. Где нужно, девушка вставляла «Молодец!» и «Я так тобой горжусь!». Когда я закончил, начала делиться школьными новостями:

— Наши выпускники вошли в десятку лучших по Японии!

— Какие молодцы! — Порадовался я за них.

— А еще, пока тебя не было, Кейташи занял позорное последнее место на турнире префектуры! — Не без злорадства добавила новость Хэруки.

— Посыпался, значит! — С еще большим злорадством потер я ручки.

— Даже не представляешь, насколько! — Хихикнула лучшая девочка.

Я и впрямь не представлял — в школьном дворе зачем-то выстроились все ученики и преподаватели.

— Ой, это из-за Кейташи? — Втянув девушку за угол — чтобы не заметили! — спросил я.

— Нехорошо заставлять людей ждать! — Улыбнулась она и потянула меня за руку.

— Ну нет! — Втянул я легенькую Хэруки обратно, заодно обняв, чем пресек дальнейшие попытки побега, — В этот раз я хочу заранее узнать, что я пропустил!

— Вот как! — Хихикнула лучшая девочка, обняла в ответ и поведала страшное: — Пока ты занимался делами и отслеживал слухи о «гареме», — Снова хихикнула, — Пропускал все самое интересное!

— Это какое? — Не понял я.

— Фанатские войны! — Торжественно возвестила она.

— А?!

— Твои фанаты немного перестарались, попортив немало обуви и парт поклонникам Белой Молнии!

— Какие нехорошие! — Искренне расстроился я, — Это те, что из фан-клуба?

— Нет, неизвестные! — К немалому моему облегчению покачала головой Хэруки.

— И мне теперь придется извиняться? — Предположил я, кивнув в сторону школы.

— Нет! — Злобненько улыбнулась лучшая девочка, — Извиняться придется Белой Молнии!

— А?! — Совсем потерял я понимание ситуации.

Хэруки посмеялась над моим озадаченным видом — милаха! — и сжалилась:

— Пока тебя не было, во время соревнований, кто-то налил уксуса в кроссовки Кейташи, а ему хватило ума, судя по слухам, выдать что-то вроде: «Такая мелочь не способна остановить Белую Молнию!» — Спародировала она нынешнего, пафосного до зубной боли Кейташи, — И храбро отправился бежать прямо в них! Само собой, ему быстро разъело ноги, и он едва доплелся до финиша, откуда его сразу унесли в медпункт!

— Однако он все-таки доплелся, — Заметил я, — Такую силу воли можно только уважать!

— Просто он идиот! — Фыркнула Хэруки и продолжила рассказ: — По пути он при всех орал, что кроссовки испортил лично ты!

— Так меня же не было!

— Вот именно! — Хихикнула Хэруки, — Однако ослепленный гневом Кейташи совсем об этом забыл!

— И потерял лицо! — Покивал я.

— Полностью! — Подтвердила Хэруки, взяла меня за руку и потащила к школе — в этот раз я покорно пошел за ней.

Заметив наше приближение, школьный двор разразился настоящим ликованием — повод для сбора грустный, но деточкам плевать — по телеку уже показали репортаж со скромно толкающим хвалебные речи всем, кому только можно со сцены в Берлине мной.

Директору удалось навести порядок только через полчаса — на начало первого урока всем оказалось плевать, и мстительный Ока-сенсей сегодня заставит всех сидеть в школе дольше. С горем пополам ребята построились, и вокруг нас с донельзя уныло выглядящим, прихрамывающим Кейташи, образовалась пустота.

Блондин сделал пару шагов ко мне и низко поклонился:

— Прости, что публично оболгал тебя! Моему проступку нет оправданий!

Народ осуждающе бурчал — ишь какой нехороший мол, почему не «большой сорян»? А я что? А я твердо знал, что что-нибудь такое произойдет, поэтому спокойно поклонился в ответ:

— Прости, что не уследил за моими фанатами!

Выпрямившись, протянул не верящему в такое милосердие падшему блондину руку, тот ее пожал под скорбно-умиленный вздох окружающих — опять этот Одзава проявил неземную доброту! И теперь в его компании еще один отщепенец!

Отпустив руку Кейташи, двинулся к директору, у которого одолжил мегафон — его принесли, чтобы привести школьников к покорности, пока они меня радостно тискали и воровали пуговицы. Заодно директор уступил мне стул, на котором доселе стоял — пришлось снять ботинки, я же японец! Поднявшись на «подиум», откашлялся и толкнул десятиминутную речугу о том, насколько осуждаю хулиганство и травлю во всех ее проявлениях. К публичному покаянию виновных призывать не стал — ну его нафиг, они же признаются! — попросив в дальнейшем жить дружно. Семена, судя по всему, упали на благодатную почву, потому что провожали меня бурными аплодисментами. Или я вру себе, и реакция на слова кумира была бы точно такой же, даже неси я полную чушь? Тяжело быть маскотом Японии!

Конец седьмого тома.