На другое утро, в сопровождении подобающего «дэджазчаму» эскорта, Теодорос медленно ехал по городским улочкам. Рядом с ним Дмитрий, в черном плаще, с лицом, прикрытым на бедуинский манер пестрым платком. У него за поясом целая коллекция пистолетов и кинжалов, а сбруя коня богатая, заметная издалека. У стремени бежит раб с опахалом — прикованный серебряной цепью к седлу негритенок, одетый в итальянский офицерский мундир со всеми знаками отличий и наград.

Теодорос останавливался у лавок знакомых купцов, благосклонно отвечал на приветствия, заводил разговор. Дмитрий молчал, лишь изредка кивал в ответ на приветствия, с интересом поглядывал по сторонам. Обратил внимание на рябого чернокожего торговца дешевыми украшениями, пристроившегося со своим лотком на оживленном перекрестке. Узнал в нем того самого паломника из Мекки, который предупредил о засаде в горах. В руках торговец вертел небольшое зеркальце и как бы случайно несколько раз направил солнечный зайчик в глаза Теодоросу. Казалось, тот не обратил на это никакого внимания.

После прогулки по Адуа остались вдвоем и Теодорос сказал:

— Теперь тебя все видели. Знают, что ты турок и командир галласов. Видел тебя и начальник итальянской разведки.

— Он в городе?

— Да, мне дали знак.

— Почему ты его не арестуешь?

— Он должен все сам увидеть и сообщить своему командованию. Теперь слушай, что тебе надо сделать дальше. Айчак уже прибыл в лагерь, и после полудня ты во главе всех галласов проскачешь через город. Шумите, стреляйте в воздух. Пусть Айчак и другие кричат, что они недовольны оплатой и оставляют войско негуса. Если по дороге немного пограбят торговцев — не мешай. Потом соберетесь у монастыря Святого Георгия и ждите дальнейших распоряжений.

Этот план был исполнен в самом лучшем виде. Галласы произвели такое впечатление, что весь город долго не мог успокоиться. Пересудам не было конца. Значит, у негуса совсем плохи дела, если одна из лучших конных частей покинула его лагерь. Мало кого успокоили срочно выставленные у городских ворот сильные караулы, которые запретили жителям покидать город. Говорили, что в Адуа торговцы прячут все ценное, а некоторые из них уже тайно бежали под покровом ночи…

Прошел еще день, и в полночь на склоне дальней горы зажглись четыре костра. Через несколько минут такой же огненный крест появился ближе, на склоне другой горы. К утру стало известно, что итальянцы тремя колоннами движутся на Адуа.

Рассвет первого марта 1896 года господин Леонтьев и Дмитрий встретили на одном из отрогов Шелиоды, с которого открывался отличный вид на окрестности. Справа крутыми уступами вздымалась серая громада Абба Гарима, а слева в утренней дымке слабо различались уходившие на восток цепи гор. Их зубчатые вершины поднимались над обрывистыми склонами, поросшими редким кустарником, над переплетением извилистых долин и холмистых плато. Местность дикая и живописная, но трудная для наступления и весьма выгодная для обороны.

Не разводя костров и не поднимая обычного шума, эфиопские отряды в строгом порядке покидали лагерь и один за другим исчезали в ущельях, над которыми клубился предрассветный туман.

— Где во время боя будет находиться сам Менелик? — поинтересовался Дмитрий.

— Где-то в центре, — ответил Николай Степанович. — Судя по последним данным, итальянцы попытаются окружить лагерь и уничтожить эфиопское войско. Что задумал сам негус — сказать трудно, он предпочитает ни с кем не делиться своими планами. Сегодня мы все, казак, просто наблюдатели. Эфиопы все сделают сами.

Солнце выкатилось из-за горизонта. Теперь в бинокль можно было различить какое-то движение на дальних перевалах. Вереницы медленно бредущих солдат в одинаковом серо-желтом обмундировании, кучки всадников, навьюченные мулы. Все они то появлялись на горных склонах, то исчезали в лощинах. Как-то странно скапливались в одних пунктах и в весьма малом числе появлялись в других. Часть итальянских батальонов все сильнее уклонялась в южном направлении и приближалась к подножию Абба Гарима. Между ними и основными силами уже было не менее шести километров. В этом горном лабиринте такой разрыв означал потерю связи с соседями и мог стать весьма опасным.

— Да они же заблудились! — догадался Дмитрий.

— В этом нет ничего удивительного. Что еще можно ожидать от ночного марша по незнакомой местности, имея неточные карты и проводников, многие из которых являются агентами негуса. Командир южной колонны к тому же честолюбивый осел. Он явно хочет первым ворваться в Адуа.

— Если бы он видел, что ожидает его за ближайшей горой, — Дмитрий указал на густые массы эфиопских воинов и изготовившиеся к стрельбе батареи, расположившиеся на обратных склонах Абба Гариме.

— Замечательный народ, эти итальянцы — талантливые, трудолюбивые, — философски заметил Николай Степанович. — Какие строители, художники, музыканты! А вот вояки… жалко!

— Да. Сейчас их начнут истреблять батальон за батальоном.

Тем временем совсем рассвело. Прогремели первые выстрелы, и солдаты пошли в атаку. В воздухе лопались разрывы шрапнели, и передовые отряды эфиопских воинов были уничтожены. Казалось, еще несколько залпов и вся армия негуса дрогнет. Но тут ответный огонь открыла эфиопская артиллерия. Первые разрывы ее снарядов не были точными, но каждый из них воины приветствовали восторженными криками.

Теперь они сами ринулись на врага, ведя непрерывный винтовочный огонь. Их первые атаки были отбиты, но подходили новые отряды. Они появлялись на флангах и в тылу итальянцев, которые теперь перешли к обороне. Итальянские батареи стреляли непрерывно, и только их картечные залпы не давали эфиопским воинам приблизиться для решительного броска.

— Сейчас у итальянцев закончатся снаряды, — сказал Дмитрий.

— Почему так думаешь?

— По уставу на каждое орудие у них положено иметь семьдесят четыре снаряда в зарядных ящиках и столько же в передовом обозе. Судя по количеству мулов, которых они привели с собой, на позицию доставлено гораздо меньше положенного.

— Их обоз теперь далеко за горами, позади главных сил.

— Там тоже начался бой.

В бинокль хорошо было видно, как эфиопы окружают разбросанные по горным склонам остальные итальянские части. В центре и на левом фланге все громче звучала стрельба.

Но на Абба Гарима итальянская артиллерия замолчала. Еще какое-то время раздавался треск винтовочных выстрелов, а затем все заглушил торжествующий рев воинов негуса.

23

К заходу солнца итальянский экспедиционный корпус в Африке перестал существовать.

Разгром был полным. Только убитыми итальянцы потеряли свыше одиннадцати тысяч человек, среди них двух генералов и двести пятьдесят офицеров. В руках эфиопов оказалась вся артиллерия, многочисленные обозы и склады с военным имуществом и боеприпасами. Потери эфиопов были значительно меньшими, но обширный район, на котором произошло сражение, представлял страшную картину. Оставшиеся в живых хоронили тела павших и спешили уйти с места побоища. По ночам на могилах пировало зверье, а днем стервятники с голыми синими головами и змеиными шеями шумно ссорились из-за добычи. Обнаглевшие от сытости гиены подходили к самой дороге, с интересом наблюдали за бесконечными колоннами раненых.

А число раненых было огромным. Несколько миссионеров, срочно прибывших из столицы, и семеро пленных итальянских врачей работали круглые сутки, но не могли обеспечить необходимую помощь. Местные целители, имевшие опыт лечения ран, нанесенных копьями и саблями, мало чем могли помочь в обработке огнестрельных ранений.

Военные действия временно как бы приостановились. Остатки итальянских войск укрылись в фортах на побережье. Их командование составляло оправдательные депеши и молило о новых батальонах и батареях. В Риме не хотели расстаться с колонией на Красном море, содержание которой обернулось такими потерями, но также не спешили посылать крупные силы. Эфиопы праздновали победу, радовались щедрым наградам и расходились по домам, но в ставке негуса хорошо понимали, что для окончательного разгрома итальянцев требуются новое войско, деньги, оружие. Казна и склады уже были в значительной степени опустошены, и еще одной чрезвычайной мобилизации страна могла не выдержать. Тем более что на западе, в долине Нила, оставался старый враг — махдистское государство, которое вот уже семнадцать лет безуспешно пыталась разгромить английская колониальная армия. И в Риме, и в Аддис-Абебе все чаще звучали осторожные слова о том, что продолжение войны не приведет ни к чему хорошему, что пора начинать мирные переговоры.