— На Ниле купцы говорили, что после разгрома махдистов наступит мир и торговля будет процветать.

— Мой товар — рабы. Но еще в старину говорили, что торговец рабами никогда не разбогатеет. Очень уж это сложное и ненадежное занятие, требует постоянного внимания и заботы. Товар надо выследить, поймать, доставить на рынок вовремя и в хорошем состоянии, а он хитрит, сопротивляется, поднимает восстания, да еще болеет и умирает. С дикими зверями гораздо легче. Больше всего хлопот с мужчинами, они непокорны, упрямы, много едят и не желают ничему учиться.

— Разве рабов чему-то надо учить?

— Разумеется. Мы добываем их в лесах, а продаем в города. Поэтому они должны уметь обращаться с самыми простыми инструментами, понимать, что им говорят. Цена необученного раба не покрывает расходов на его содержание. Лучший товар — это женщины и дети, их легче обучать и охранять. Одно только плохо, после перехода по саванне и пустыне из них до рынка добирается меньше половины. Да и тех потом долго приходится лечить и откармливать, чтобы они получили настоящий товарный вид.

— Много рабов в зерибе?

— Сейчас сотни две, а раньше меньше пятисот никогда не бывало. Хорошего товара становится все меньше. В старину негритянские деревни были совсем рядом, а теперь после набегов разбойников баккара там пустая земля. Приходится посылать этих бездельников в дальние края. Вот и сейчас для охоты настало самое время, чернокожие копаются на полях, а в саванне для конных раздолье, везде есть вода и трава. Чтобы хоть что-нибудь добыть в этом году, разослал всех на охоту, в зерибе остались только мои нубийцы и три десятка баккара.

— Мой отец вспоминал, что раньше только в Каире продавались тысячи черных рабов, которых потом отправляли в Турцию, Сирию и Аравию.

— Давно это было. Сейчас эти проклятые франки запрещают торговать рабами. Они хотят, чтобы чернокожие работали в их собственных африканских колониях. Всем известно, что в старину они сами увозили рабов в Америку целыми кораблями. Вот это была действительно выгодная торговля — с корабля не убежишь, кругом море, а хозяину надо только товар кормить и следить, чтобы не началась лихорадка… Сегодня еще можно перегонять рабов тайными тропами и сбывать их старым надежным покупателям, но расходы стали очень уж большими. С махдистами кое-как можно было договориться, но теперь в наших краях появились эти «инглизы».

— Где?

— Три дня назад их разъезд прошел по караванной тропе и попал в нашу засаду. Всех положили, а офицера я сам подстрелил. Теперь имею этот мундир и маузер. Смотри, какая игрушка!

— Я в оружии ничего не понимаю. Боюсь на него даже смотреть, уповаю только на силу молитвы.

— Ну тогда пойдем взглянем на мой товар. Хотя особо гордиться нечем.

Зрелище было ужасным. В нескольких клетках под легкими навесами, тесно прижавшись друг к другу, сидели женщины и дети. Отдельно содержались немногочисленные мужчины, на одних надеты ножные колодки, другие просто привязаны за шею к толстому бревну. Все худые и грязные, совсем голые. На специальном помосте над клетками возвышался надсмотрщик, старый нубиец с плетью в руках. Неподалеку, на самом солнцепеке, у всех на виду, лежал привязанный к скамье мужчина. Над его исполосованной плетью спиной вились тучи мух.

Паша взглянул на клетки, указал на мальчика лет семи. Внимательно осмотрел его со всех сторон, ударил по щеке. С видом знатока послушал плач, удовлетворенно кивнул, приказал вымыть и накормить.

— На ночь возьму его к себе, — пояснил Дмитрию. — Люблю, когда они при этом еще и звонко визжат.

Ночью, в тесной каморке, которую отвели паломникам, Хасан шептал в ухо Дмитрию:

— Что же ты наделал! Пропали мы с тобой!

— Что случилось?

— Как ты пил кофе у паши?

— Как ты меня учил — пил и кофе, и холодную воду. Хотя это совсем невкусно и у нас так кофе не пьют.

— Так следовало не пить воду, а только рот ею споласкивать. И делать это надо до того, как пьешь кофе, а не после. Этот вонючий старикашка обратил на это внимание и понял, что ты не настоящий паломник. Не сомневаюсь, что он донесет об этом паше.

— Из этой зерибы надо уходить при первой возможности.

— Много встречал торговцев рабами, знал, что это жестокие люди. Но не верил рассказам о зверином нраве этого Бегит-паши. Теперь вижу, все это правда.

В соседнем здании раздавался стук пестов в ступках. Служанки толкли зерно для утренней каши, протяжно пели:

Порой их пение заглушал детский плач.

Караван с рабами прибыл в зерибу, когда солнце поднялось уже довольно высоко. Еще издали стали слышны крики и хлопанье бичей. Четверо смуглолицых всадников баккара гнали десятка три людей, на шеи которых были надеты веревочные петли или привязаны толстые рогатки. Кроме того, все они несли какие-то корзинки и мешки.

Увидев пленников, едва передвигавших ноги от истощения и усталости, паша пришел в ярость:

— Это все, что вы нашли в саванне, грязные собаки? Где Абдулла!

— О, великий паша, он просил сообщить тебе, что продолжает охоту в новых долинах. Он…

— Он лжец, как и все баккара! Добывает ценных рабов, а потом тайно сбывает их другим торговцам. Своему же хозяину присылает ходячую падаль! Сколько дней мне придется откармливать этих покойников перед тем, как выставлю их на продажу! Сейчас отправить всех их под замок, а с вами, бездельники, я еще разберусь!

— О, могучий Бегит-паша, не гневайся! Абдулла посылает тебе редкий подарок — девственницу из южных лесов!

Перед пашей поставили небольшую деревянную клетку, в которой сидела, сжавшись словно испуганный зверек, голая пигмейка. Взглянуть на это крохотное создание с вполне развитыми женскими формами быстро собрались все обитатели зерибы. Воины баккара встали отдельно, с плохо скрываемым презрением смотрели на происходящее.

— После этой ночи меня на малышей не тянет, — объявил паша. Попыхивая трубкой, он обошел клетку и повернулся к одному из своих телохранителей-нубийцев. — Ты у нас самый длинный. Позабавься с ней, а мы поглядим. Думаю, она тебе как раз до пупка достанет! Ха-ха-ха!

Девушку выпустили из клетки. Под шутки и хихиканье слуг нубиец опустил руку на ее плечо, другой начал распускать пояс своих шаровар.

— Сейчас увидим танец слона и обезьяны, — произнес один из баккара и добавил совсем уж неприличное.

Услышав это, нубиец повернулся и зло оскалился.

— Я с тобой еще посчитаюсь за такие слова!

Для внушительности показал обидчику громадный кулак. На какое-то мгновение пигмейка оказалась свободной и тут же юркнула в толпу зрителей. Все с криками бросились ее ловить, но только без толку толкались и падали на узких проулках. Нубиец, как разъяренный буйвол, мчался за ней следом, сбивая с ног встречных. Через дыру в ограде девушка проскользнула в загон для скота, вскарабкалась на стоящее рядом дерево и с его ветвей спрыгнула на земляной бастион. Сидевший на пушке часовой только рот открыл от изумления, когда она сбежала вниз по брустверу и миновала ров, ловко прыгая по набросанным сверху колючим ветвям. Вбежавший следом за ней на бастион нубиец яростно зарычал, отвесил затрещину часовому и тоже начал скакать с ветки на ветку. Но они не выдержали его тяжести, и великан рухнул вниз.

Пигмейки и след простыл, а обитатели зерибы с ужасом слушали доносившийся из рва звериный вой. Пробитый острыми кольями нубиец бился на дне, разбрасывая зловонную грязь.

В ров послали троих рабов, и хотя им была обещана свобода и они старались изо всех сил, но вытащить огромного нубийца так и не смогли. Один из них поскользнулся и сам напоролся на острый бамбуковый шип. Издал пронзительный крик, а потом начал проклинать самого Бегит-пашу и призывать страшные кары на всех его родных и близких, не оставил в покое и предков.