— Империи служить можно по-разному. Кто-то ищет кормное место и сидит на нём, кто-то карьеру делает, а я вот решил здесь обосноваться. Как говорится, где родился, там и пригодился.

Я старался уловить интонации собеседника: не лукавит ли? Речи речами, но кто знает: может, Абрамсон просто не смог устроиться в столице или другом месте попрестижней Доркинга. Но, кажется, полковник, и правда, был доволен своим положением.

Из-за разговора об угасании дворянских родов я вспомнил картину, висевшую в гостинице.

— А что стало с родом Зальм? Немецких князей, которые здесь жили в семнадцатом веке.

— Кажется, догадываюсь, почему вы спрашиваете, — усмехнулся Абрамсон. — На кладбище есть их фамильный склеп. В южной стороне. Та ещё, говорят, была семейка. Дочка влюбилась в отца, а мать из ревности её отравила. Это, конечно, только легенда, но вы же понимаете: не бывает дыма без огня.

— А что стало с родителями девочки?

— Они оставались здесь, пока не умерли. Детей у них больше не было, и род прервался. По крайней мере, в Британии. Впрочем, это, опять же, только легенда. История семьи Зальм довольно популярна в наших краях. В детстве мы с мальчишками бегали по кладбищу, играли среди могил. Я видел склеп Зальмов, и даже однажды пытался забраться в него.

— Мать не судили? — спросила Глория.

— Официально считалось, что девочка умерла от нервного истощения. Тогда ещё не умели находить в телах редкие яды. Это сейчас возможности судебной медицины продвинулись настолько, что уличить виновного не составляет труда.

Автомобиль свернул на просёлочную дорогу, вившуюся между рядами старых раскидистых дубов, чьи золотистые кроны смыкались над нашими головами.

Справа за деревьями показались едва заметные длинные низкие строения, потемневшие от времени. Они выглядели нежилыми и давно заброшенными.

— Что это? — спросила Глория. — Похоже на рабочие бараки.

— Они и есть, — кивнул полковник. — В них поначалу жили строители железной дороги. Ну, и полегло же их здесь! Вдоль насыпей, должно быть, сотни костей откопать можно.

Машина свернула, оставив бараки позади.

— Вот и приехали, — объявил Абрамсон, тормозя. — Придётся немного пройти. Видите вон там людей?

Среди деревьев копошились человеческие фигурки. Большая часть была в полицейских мундирах.

Мы пошли, раздвигая свешивающиеся до земли тяжёлые еловые ветки. Напитанный дождём мох чавкал под ногами. Через несколько шагов нам встретился констебль. Увидев Абрамсона, он вытянулся и взял под козырёк фараоновского шлема.

— Это оцепление, — пояснил полковник. — Я поставил по человеку через каждые двадцать шагов. Никто посторонний не пытался пройти? — обратился он к констеблю.

— Никак нет, господин полковник, — ответил тот, ещё сильнее вытягиваясь во фрунт.

Похоже, Абрамсон держал подчинённых в чёрном теле.

— В оба глядите, — велел он, проходя дальше. — Любого, кто попытается подобраться к месту преступления, задерживать до выяснения.

Вскоре мы добрались до маленькой полянки, окружённой вязами. Я сразу увидел среди мундиров доктора Морса, сосредоточенно разглядывавшего что-то на груди лежавшей на земле женщины.

Когда Абрамсон его окликнул, он обернулся и молча кивнул в знак приветствия.

— Кто все эти люди? — тихо спросила Глория. — Некоторые выглядят как штатские.

— Это санитары из нашей больницы, — ответил Морс, стягивая резиновые перчатки и бросая их в целлофановый пакет. — Они согласились помочь. А это, — он указал на невысокого, совершенно седого старичка, одетого в коричневый, наглухо застёгнутый плащ, — доктор Эдвард Фэлпс, главный врач нашей больницы.

Я представился старику. У него было вытянутое желтоватое лицо и глубоко посаженные глаза, очень тёмные. Кустистые брови нависали над ними, придавая доктору суровый вид. Я подумал, что он, наверное, гроза всех здешних больных и медицинского персонала.

Затем перевёл взгляд на труп, возле которого уже присела Глория.

Молодая женщина лежала на спине, с левой стороны груди белое платье насквозь пропиталось кровью. Тёмно-рыжие завитые волосы в беспорядке рассыпались по влажной траве.

Я заметил на земле небольшую заколку в виде древесного листа, рядом с которой торчал колышек с табличкой: «Улика №1». Я обвёл взглядом пространство вокруг, но никаких других табличек не заметил. Либо остальные улики уже собрали, либо их не было.

— Вы закончили осмотр? — спросила Глория доктора Морса.

— Пока да, но в морге сделаю вскрытие. Составлю подробный отчёт.

Я обратился к Абрамсону:

— Полковник, кто обнаружил труп?

— Человек по фамилии Кенвуд. Он, кстати, остановился в той же гостинице, что и вы. Прибыл в Доркинг вчера вечером по делам. Какая-то операция по продаже земли, ранее принадлежавшей Зальмам. Мы как раз говорили о них по дороге сюда.

— Я думал, последние представители этого рода умерли в конце семнадцатого, самое позднее — середине восемнадцатого века.

— Совершенно верно, — кивнул Абрамсон. — Я тоже так считал и спросил об этом Кенвуда. Он ответил, что Вольдемар и Астрид Зальм действительно были последними представителями рода Зальм, но лишь той ветви, которая переехала в Британию. В Гегемонии же существует другая линия, процветающая и поныне. По словам Кенвуда. Перед смертью князь Вольдемар (а он умер после жены) завещал земли и вообще всё движимое и недвижимое имущество представителю немецкой ветви Фридриху Зальму, своему двоюродному брату. С тех пор имение Зальмов переходило по наследству в течение почти двухсот лет и теперь принадлежит внуку Фридриха -Августу Зальму. До сих пор никто не интересовался имением, поскольку оно находится в Британии, но теперь на него нашёлся покупатель. Кенвуд, являясь представителем известной фирмы по торговле недвижимостью, прибыл специально, чтобы оформить документы по купле-продаже. Доверенность на проведение торговой операции от Августа Зальма у него есть, и она в полном порядке.

— Кому продаётся имение? — спросила Глория.

— Его хотели купить Генбахи, однако Кенвуд не уверен, что сделка совершится после того, как граф потерял жену. Сам он приехал только вчера и не знал о трагедии. Кенвуд полагает, что для себя граф имение приобретать не станет. Выглядел он весьма расстроенным, что неудивительно: надо полагать, намечалась чрезвычайно выгодная для его фирмы сделка. Ну, и для него тоже, если он, конечно, получает процент.

— А почему он не приехал вместе с клиентами? — спросила Глория. — Почему прибыл в Доркинг позже Генбахов?

— Этого не знаю, но вы сами можете его спросить, — полковник указал на приближающегося к нам высокого молодого человека, одетого в лёгкую серую куртку, голубые джинсы и белые кроссовки.

Каштановые волосы были зачёсаны назад, а бледное лицо выглядело сосредоточенным. Большие тёмные глаза с миндалевидным разрезом были посажены довольно глубоко, отчего казалось, будто молодой человек смотрит немного исподлобья.

— Доброе утро, — сказал он, подойдя. — Меня зовут Николас Кенвуд. Хотя вам, наверное, это уже известно.

Мы с Глорией представились.

— Значит, следователь из Лондона, — кивнул агент. — Тоже станете меня допрашивать? Я уже дал показания.

— Почему вы приехали в Доркинг не вместе со своими клиентами, а лишь вчера? — спросила Глория.

— Вы, наверно, полагаете, что Генбахи приехали в Британию, уже имея целью купить поместье Зальмов. Это не так. Графиня Матильда узнала о нём только два месяца назад. Ей захотелось им завладеть, и граф обратился в нашу фирму, поручив договориться с хозяевами о продаже.

— А откуда графиня узнала о существовании поместья? — спросил я. — Ведь, насколько я понимаю, за двести лет дом должен был сравняться с землёй.

— Этого я не знаю. Не расспрашивал своих клиентов. Всё, о чём я вам сообщил, мне известно со слов графини.

— Вы пока не собираетесь покидать Доркинг? — спросила Глория.