Кэйт бросила грустный взгляд на неподвижного Айкейнури и снова погладила мужа по распущенным волосам, пропустив прядки между пальцев. Эйн неслышно вздохнул, и лишь по легкому движению плеч было понятно, что он среагировал на скупую ласку. А вот дотронуться до второго, чтобы хоть как-то дать понять свое отношение к произошедшему инциденту, не поднималась рука. Девушка так и не могла для себя решить — выпороть его хочется или пожалеть…

Айрин тоже переживала за брата. И ей ничто не мешало злиться на Айкейнури, так что она отрывалась по полной, придумывая кучу "лестных" эпитетов для любимчика Кэйт. Пока не обратила внимание на источник ее "положительных" эмоций, сидевший застывшей ледяной статуей и полностью игнорируемый своей госпожой. Брат уже оклемался давно, и теперь именно его соперник вызывает жалость, как это ни странно.

— Не обманывайте себя, Эйну хуже сейчас, чем этому наглому выскочке, — прошептал Дэйниш, как всегда, удивительно точно угадавший ее мысли. — Он страдает и из-за того, что произошло с ним, и из-за того, что он вынужден был сделать с этим кретином. Переживает, не понимая, как на все это отреагировали вы, я и даже его жена. А ему сейчас выступать, между прочим.

Да, приближались последние выступления и конкурсы, придуманные для этой вечеринки. Из-за потери времени, уложиться до приезда первых гостей к ужину не получилось. Но показать задуманное очень хотелось, так что, посоветовавшись с Лейхио, девушка решила рискнуть.

Сначала выпустили Нэйклийанэ, давая Эйнри шанс еще немного прийти в себя.

Рыжик все то время, пока Айкейнури, Шайн и госпожа отсутствовали, видел перед собой одну и ту же картину. Двое мужчин замерли друг напротив друга, глаза в глаза. Два соперника. И пытаясь представить, что сейчас происходит там, в соседней с залом комнате, искусал губы до крови, переживая за Айка. Когда же он увидел вернувшихся парней, то совсем стало тоскливо на сердце. Постоянно так раздражающий и достающий его Верхний… Хотелось заплакать, или схватить это застывшее тело и трясти, пока оно не подаст признаков жизни, и в него не вернется прежний Айк!

Как же растормошить-то его?! Как дать понять, что он нужен ему, Нэйю? Что за вспыльчивым, наглым, самовлюбленным позерством он сумел разглядеть множество его скрытых достоинств!

Парень вспомнил вечер, когда госпожа забрала Шайна, а Айкейнури тогда спас его от какого-то особо настырного Верхнего и полночи слушал грустные песни под гитару.

Одна особенно чем-то запала Айку в душу и он в ту ночь попросил исполнить ее раза три, пока не выучил наизусть. И потом напевал иногда, особенно когда думал, что его никто не слышит.

Это была явно не очень подходящая для данной аудитории песня, прямо надо сказать. Старинная баллада о любви раба к своей госпоже, настоящей, искренней, всепоглощающей. Когда мужчинам еще дозволялось слишком многое. Говорят, были и такие времена на Венге. И вот этот раб застает свою госпожу — причем, в балладе о ней поется не как о хозяйке, а как о просто любимой женщине — с другим. И, вместо того, чтобы тихо уйти и не мешать, он врывается и убивает соперника. И потом падает перед госпожой на колени и протягивает ей меч, острием на себя. И просит пронзить и его этим же мечом, если она не сможет простить, принять и полюбить. И госпожа понимает, что так сильно ее никто любить не будет и соглашается быть только с этим рабом. Вообще только с ним одним. Красивая эмоциональная сказка для тихого вечера в гареме, так и не потерявшая со временем своего очарования, хотя уже вряд ли кто вспомнит имя автора…

Нэйклийанэ собрал в кулачок всю свою храбрость, закрыл глаза и представил, что они с Айкейнури снова одни, в его комнате. И даже "увидел", как тот сидит напротив него на кровати с ногами, а он сам — на полу, на ковре, играет эту балладу… Только для него. Только для Айка. Так, зажмурившись, и отыграл всю песню, до конца. И только услышав звуки аплодисментов, рискнул распахнуть глаза.

Нет, были, были строгие взгляды, но молодежь, разогретая постановкой Вилайди, аплодировала. И потом, баллада была спета с такой душой, с таким надрывом в голосе, что осуждать певца явно никто не стал.

Зато Айкейнури при первых же словах ожил и не отрывал взгляда от Нэйя ни на секунду, боясь поверить в то, что ради того чтобы просто сделать ему приятное, Рыжик рискнул собой, и рискнул не при трех госпожах, а при полном зале. Значит, он тоже кому-то дорог? И… Эйн дает ему зеленый свет? Теперь бы снова попасть в спальню госпожи, после всего того, что он натворил. Матерь Сущего, помоги мне, пожалуйста!

Потом поднялся Эйнри, подошел к Нэйю, взял у него из рук свою гитару, улыбнувшись, одобрительно потрепал парнишку по плечу и чуть подтолкнул в сторону кресла Кэйтайрионы. А сам подтянул струны, подстраивая инструмент под себя, и задумался, выбирая, чтобы такое спеть.

С утра он хотел исполнить одну песню для Айрин, одну — для жены. А сейчас… Сейчас хотелось спеть для Дэйна, причем как для друга, а не любовника. Для человека, который сегодня очередной раз дал ему понять, что они уже давно не соперники, что они переросли все эти иерархические глупости, и что именно на этого парня он может рассчитывать, что бы с ним не случилось.

К сожалению, все его стихи Дэйнишу очень мало затрагивали их дружеские отношения. Но есть же старинные баллады, одну из которых сейчас сыграл этот медноволосый заяц, причем, — Эйн был готов поставить на кон самого себя, так был уверен в своей правоте, — пел Рыжик для Айкейнури. Не зря у того от волнения кадык заходил вверх-вниз, как поршень.

Что ж, а он сейчас споет для своего лучшего друга. Подходящая по смыслу песня наконец-то всплыла в памяти.

Сначала осторожно улыбнулся своей госпоже и, поймав ответную улыбку, расслабился. Опустил голову чуть ниже и пересекся с черно-синими, как небо перед грозой, глазами Дэйна. Постарался своими передать все эмоции, всю благодарность за то, что рядом с ним есть такой замечательный парень, крутанул между пальцев медиатор, и, не разрывая слияния взглядов, запел.

В балладе было всего три куплета, но в них пелось как раз именно о том, о чем он никогда не говорил с Дэйном раньше, и что хотелось прокричать на весь белый свет сейчас. Про мужскую верность, мужскую дружбу, бескорыстную, преданную, надежную… О всем том, что забылось, перестало быть уместным среди гаремных иерархических разборок, среди попыток по трупам пробиться к телу госпожи, успеть обратить на себя внимание, получить шанс выжить…

Эйнри с удовольствием наблюдал, как меняется лицо Дэйниша. Вот тот понял, что песня посвящается ему, напрягся. Ну конечно, ведь тему всех предыдущие стихов Эйна можно было выразить одной фразой "Я возьму тебя, мордой размазав по полу". Вот понял, что уже пропели куплет, а про "морду в пол" не прозвучало. Удивился, начал вслушиваться в текст внимательнее. Дальше вообще сплошное удовольствие, и кретин он был, никогда не говоря Дэйну, насколько тот для него ценен и дорог именно как друг. Сподобился наконец, и то хорошо. Темно-синие глаза подозрительно заблестели. Вот госпожа решила приласкать своего мужа, на которого сейчас смотрит весь зал. А Дэйн смотрит на него и — тля! — все же кроме дружеских чувств он испытывает к нему и другие. Но про них он напишет еще одно стихотворение и передаст как-нибудь хитро, как обычно.

Женщины похлопали, не так бурно, как медноволосому зайцу, но и не для них пелось.

А сейчас надо что-то спеть жене, уж больно тяжело на сердце, хотя и не виноват вроде. Песня, подобранная утром, сейчас не казалась уже подходящей. В голове крутились строчки нового стихотворения, но гнать экспромт? Прямо здесь и сейчас? Рискованно…

Спел ту, которую и собирался. Кэйтайрионе она очень нравилась.

А одно из сложившихся четверостиший записал на салфетке и положил своей жене на колени: