Чуть поодаль в другой шатер, где окончания этой страшной битвы ожидала Барсина, вбежал юный воин.

— Мама! Скорее! Я пришел освободить тебя! Скорее, беги! Возьми коня и скачи отсюда! Где мой брат?

— Этеокл! — воскликнула Барсина, потрясенная этой встречей. — Сын! — и бросилась вперед, чтобы обнять его.

Но в это мгновение путь ей преградили двое агриан с длинными ножами. У них был приказ: никто не должен прикасаться к женщине Александра. Обнажив меч своего отца, Этеокл попытался прогнать стражей, но он был всего лишь мальчик. Один из агриан выбил у него из руки меч, а другой поднял оружие, чтобы докончить дело и убить врага.

С громким криком Барсина метнулась вперед и, приняв в грудь клинок, рухнула на землю. Этеокл, раненный, бросился на врагов, замахнувшись кинжалом, но противник легко уклонился и с убийственной точностью нанес ответный удар. Мальчик упал на бездыханное тело матери.

Отважных фессалийцев уже вытеснили из лагеря, и войска Мазея строились, чтобы напасть с тыла на педзетеров и фракийцев, которые в центре сражения все еще сдерживали натиск конницы Бесса. Для Мазея битва была уже выиграна, но вдруг снова прозвучал сигнал трубы, а за ним крик тысяч воинов:

Алалалай!

По дороге от реки приближались три отряда недавно набранной фессалийской и македонской конницы, которые ночью перешли брод. Кратер, уже получивший ранение в руку и обессилевший от долгого сражения, едва заметив их, поднял повыше знамя и крикнул:

— Воины, ко мне!

Он схватил за поводья пробегавшую мимо лошадь без всадника, вскочил в седло и поскакал им навстречу. Растянувшись широким фронтом, они устремились в атаку. Кратер занял место во главе и повел их на мидийцев и гирканцев, на касситов и ассирийцев Мазея — и снова завязалась кровавая схватка.

Исход сражения начал склоняться в другую сторону. Александр все более угрожающе налетал на вражеский центр. Он уже видел Дария на его боевой колеснице. Македонский царь взял со скобы у седла дротик и прицелился. Под прикрытием товарищей Александр с силой метнул его, но промахнулся, однако поразил возницу, и тот упал на землю. Не чувствуя правящей руки, кони помчались к северному краю персидского лагеря, и Дарий вожжами хлестал их, гоня галопом прочь с поля боя. Бессмертные, невзирая на бегство своего царя, продолжали сражаться с невероятным ожесточением, прекрасно понимая, что для них все равно не будет спасения, и только к концу дня они в изнеможении начали отступать. Многие подразделения персидского войска, сбитые с толку известием о гибели Великого Царя, бросились бежать. Бесс же, как только получил известие об исчезновении Дария, немедленно прекратил атаки на греков с левого фланга. Опасаясь, что тиара Великого Царя попадет в руки македонян, он направил свою конницу вслед за бежавшим царем — возможно, чтобы защитить его, а возможно, чтобы при данном развитии событий самому решить его судьбу. А Мазей, еще недавно находившийся в одном шаге от победы, оказался зажат между дополнительными силами фессалийцев и македонян и перешедшими в контратаку отрядами Пердикки и Пармениона. Окруженный со всех сторон, он сдался.

Александр проехал верхом по руинам своего лагеря, среди пожарищ и опустошения, в едком дыму, стоявшем в тяжелом неподвижном воздухе. Он искал шатер Барсины и тут услышал плач маленького мальчика. Это был Фраат, который сторожил тела матери и брата, все еще сжимающих друг друга в последнем объятии.

Царь слез с коня и подошел, не веря увиденному.

— О боги! — воскликнул он с полными слез глазами. — За что, за что столь горькая судьба невинному созданию?

Он опустился на колени рядом с окровавленными телами, осторожно перевернул Этеокла на спину, стараясь уложить юношу получше, и накрыл его плащом. Он убрал с лица Барсины волосы, нежно погладил ее лоб. Ее глаза еще хранили блеск последних слез и словно глядели вдаль, высматривая какую-то удаленную точку на небе, до которой не доносилось ни шума битвы, ни криков ненависти и ужаса. Казалось, они следят за таинственной мечтой, которую погибшая лелеяла так долго и которая вдруг исчезла.

В нереальной тишине, опустившейся на разоренный и опустошенный лагерь, отчаянный плач мальчика казался душераздирающим. Александр повернулся к рыдавшему Фраату и сказал:

— Не плачь. Сын Мемнона Родосского не должен плакать. Наберись сил, мальчик, прояви мужество.

Но Фраат все повторял сквозь слезы:

— Почему умерла мама? Почему умер мой брат?

И на этот вопрос не мог ответить даже самый могущественный на земле царь. Он лишь спросил:

— Скажи мне, кто убил твою мать, Фраат, и я отомщу за нее. Скажи мне, прошу тебя.

Мальчик сквозь слезы попытался ответить, но не смог вымолвить больше ни слова и только указал на агриан, снимавших одежду с одного мертвого персидского всадника. И тогда Александр понял. Он с горечью осознал, что его собственный приказ защищать Барсину любой ценой стал причиной этого двойного убийства.

В это время мимо проходили носильщики из отряда педзетеров, собирая мертвых. Они приблизились к трупу Этеокла, чтобы забрать его. Царь отдал им юношу, а после отослал их. Он сам взял Барсину на руки и отнес в свой уцелевший от огня шатер. Там он положил ее на постель, собрал ее волосы, погладил по бледной щеке и поцеловал в бескровные губы. А потом закрыл ей глаза. Она все еще была прекрасна.

— Спи, любовь моя, — тихо прошептал Александр, после чего взял Фраата за руку и вышел.

Тем временем с поля боя вернулись солдаты, и лагерь огласился победными криками. Пленных отправляли в загон, в одну сторону — греков, в другую — варваров. Пришел Гефестион и обнял Александра.

— Я сожалею о ней и ее сыне: злая судьба, которой можно было бы избежать. Очевидно, Мазею поставили задачу прорвать наш левый фланг и освободить семью Дария. Еще чуть-чуть, и ему бы это удалось: Парменион ранен, Пердикка и Кратер — тоже, и у нас много погибших.

В это время мимо провели женщин из гарема Великого Царя вместе с их детьми и царицей-матерью, чтобы доставить в более спокойное место, где установили новый шатер. Там Гефестион увидел и Каллисфена, который следовал за двумя рабами, тащившими корзину папирусов и сундук его личных вещей.

Александр кивнул племяннику своего учителя, а потом вернулся к разговору с Гефестионом:

— Сколько погибло?

— Много. По меньшей мере, две тысячи, если не больше, но и персы понесли большие потери. Тысячи трупов разбросаны по равнине, других добивает наша конница, бросившаяся вдогонку.

— А что Дарий?

— Бежал вместе с Бессом. Вероятно, в Сузы или Персеполь, не знаю. Но мы захватили Мазея.

Александр на мгновение задумался.

— Есть известия об Артабазе?

— Кажется, среди знатных персидских пленников я видел и его. Он должен быть с Мазеем, если не ошибаюсь.

— Отведи меня к нему.

— Но, Александр, солдаты ждут тебя, чтобы воздать тебе почести и выслушать твое поздравление. Они сражались, как львы.

— Отведи меня к нему, Гефестион, и распорядись, чтобы кто-нибудь позаботился о них, — сказал царь, указывая на тела Барсины и Этеокла, которого носильщики укладывали рядом с матерью. Потом повернулся к Фраату: — Идем, мальчик.

Персидских начальников, сатрапов, полководцев и родственников Великого Царя привели к Евмену, находившемуся поодаль от поля боя, и поместили в большой шатер, где проводились военные советы. Секретарь также распорядился, чтобы войсковые врачи обязательно оказали им первую помощь. Хирурги были невероятно заняты: им приходилось заниматься сотнями раненых, взывавших о помощи с поля боя.

Когда вошел Александр, все склонили головы. Некоторые подходили к нему и склонялись так, что лбом касались земли, а правую руку подносили к губам, посылая ему поцелуи.

— Что это? — спросил Александр у Евмена.

— Персидский обычай — поцелуй для владыки. По-гречески мы называем это «проскинезис». Он означает, что все эти люди признают тебя своим законным монархом, Великим Царем, Царем Царей.