И все же такие разрядки становились все реже и короче. После игры на друзей снова падала тень власти и богатства.

Однажды Евмен решил поговорить с Александром наедине и нашел его в царских апартаментах во дворце.

— С каждым днем все хуже и хуже, — начал он.

— О чем это ты?

— Я говорю, что я их уже не узнаю. Птолемей выписывает девиц аж с Кипра и из Аравии. Леоннат больше не может упражняться в борьбе, если ему не привезут на верблюдах из Египта мешки с мельчайшим ливийским песком. Лисимах соорудил себе золотой ночной горшок, инкрустированный драгоценными камнями. Понимаешь? Ночной горшок из золота. Селевк завел себе рабыню, которая завязывает ему сандалии, другая его причесывает, третья умащает благовониями, четвертая… Это опустим. А Пердикка…

— Как, и Пердикка тоже? — не веря собственным ушам, спросил Александр.

— Да, и Пердикка. Он стелет себе на ложе пурпурное покрывало. А еще есть Филот. Он всегда был высокомерным и самонадеянным, а теперь и вовсе испортился. До меня доходят слухи, что…

Но царь прервал его:

— Довольно! Хватит! Позови вестового, быстро!

— Что ты собираешься сделать?

— Ты слышал? Я сказал: позови вестового! Евмен вышел и вскоре вернулся с вестовым.

— Тебе надлежит сейчас же отправиться в дома Птолемея, Пердикки, Леонната, Лисимаха, Гефестиона, Селевка и Филота, — велел ему царь, — и сообщить им, чтобы немедленно явились ко мне.

Вестовой бросился на улицу, вскочил на коня и доставил сообщение, кому следовало. Если он не находил их дома, то передавал слугам приказ для их господ — явиться немедленно, а заодно рассказывал о настроении царя, чтобы те скорее разыскали своих хозяев.

— Собрался на прогулку, — попытался угадать Леоннат, вместе с Пердиккой поднимаясь по лестнице.

— Сомневаюсь. Ты когда-нибудь видел, чтобы посылали вестовых из ударной конницы, чтобы передать приглашение переброситься мячом?

— По-моему, он готовится к походу, — вмешался подъехавший Лисимах.

— К походу? Какому походу? — присоединился запыхавшийся Селевк.

Евмен с лицом сфинкса собрал их в приемной и ограничился словами:

— Он там.

— А ты не идешь? — спросил Птолемей.

— Я? Нет, не пойду.

Секретарь открыл дверь и впустил друзей, после чего закрыл ее и тут же, нагнувшись, стал подслушивать.

Но Александр принялся вопить так громко, что пришлось оторвать ухо от замочной скважины.

— Пурпурная простыня! — орал он. — Ночной горшок из чистого золота! Песок из Египта для борьбы! Почему не взять здешний, он что, неправильный? Или недостаточно мягок для твоей нежной задницы? — усмехнулся царь, подойдя к Леоннату. — Неженки! Вот в кого вы превратились! Вы что, считаете, я вас привел сюда, чтобы полюбоваться, как вы дойдете до такого состояния?

Птолемей попытался успокоить его:

— Александр, послушай…

— Молчи, ты, который выписывает шлюх с Кипра и из Аравии! Я привел вас сюда не ради того, чтобы нежить в роскоши! Мы должны были изменить мир. Может быть, мы начали войну, чтобы перенять образ жизни побежденных? И для этого мы совершали походы, страдали от жары, холода, голода и ран? Чтобы разложиться подобно тем, кого мы покорили? Чтобы жить так, как теперь живете вы?

— Но тогда зачем же… — начал было Пердикка, желая сказать: «Зачем же ты оставил на своих постах правителей-персов?»

Но царь прервал его на полуслове:

— Молчать! С завтрашнего дня все — в лагерь, в шатры, как раньше. Каждый будет собственноручно скрести своего коня и наводить блеск на доспехи. А послезавтра все приходите ко мне, отправимся в горы на львиную охоту, и если вас с вашими отяжелевшими задницами растерзают звери, я пальцем не шевельну, чтобы вас спасти. Вы хорошо меня поняли?

— Поняли, государь!

— Тогда сгиньте с глаз моих! Вон!

Все поспешили к двери и исчезли, бегом спустившись по лестнице. В это время появился гонец с известием, что Филота найти не удалось, но что он, несомненно, вот-вот явится. Евмен кивнул и знаком велел ему удалиться вслед за товарищами, но тут Александр позвал и его.

— Я здесь, — ответил секретарь, входя.

— Я не видел Филота, — первым делом заметил царь.

— Его не нашли. Хочешь, чтобы поискали еще?

— Нет, оставь. Думаю, что моя музыка сама донесется до его ушей. А ты? — спросил он чуть погодя. — Что делаешь ты со своим золотом?

— Я живу хорошо, но без излишеств. Остаток откладываю на старость.

— Молодец, — сказал Александр. — Кто знает, что нас ждет. Если когда-нибудь мне понадобятся деньги в долг, я буду знать, к кому обратиться.

— Я могу идти?

— Да, конечно.

Евмен двинулся было, но царь остановил его:

— Минутку.

— Что такое?

— Приказ, естественно, касается и тебя.

— Какой приказ?

— Ночевать в лагере, в шатре.

— Естественно, — сказал Евмен и вышел.

Спустя недолгое время Александр еще раз вызвал друзей, чтобы сообщить им о своем намерении во время похода на север перевезти сокровища из Персеполя в Экбатаны. Евмен немало удивился такому решению: оно показалось ему совершенно бессмысленным, не говоря уж о страшной дороговизне подобного предприятия. Он попытался высказать свое мнение, но увидел, что решение царя непреклонно.

Только для этой операции, продолжавшейся два месяца, пришлось организовать караван из пяти тысяч пар мулов и десяти тысяч верблюдов, так как на горных дорогах Мидии использование повозок было почти невозможно.

Евмену так и не удалось узнать мотив этого поступка, казавшегося столь странным и рискованным. Каждый раз, когда он просил объяснить, Александр отвечал смутно и уклончиво и все его слова звучали неубедительно. Наконец секретарь отказался от дальнейших расспросов, но в глубине его сердца осталось какое-то мрачное предчувствие.

Некоторое время товарищи подчинялись приказам Александра, но потом Гефестион попросил разрешения вернуться во дворец, так как хотел быть рядом с царственным другом, и Александр не смог ему отказать. Потом он не решился отказать в возвращении и прочим, которые под тем или иным предлогом добились позволения снова занять свои жилища в городе, дав торжественную клятву вести более простую и воздержанную жизнь. Так прошла почти вся весна. Опустошенный город начал понемногу залечивать самые тяжелые раны, но было ясно, что таким, как раньше, ему уже не бывать. Тем временем из северных, еще не покоренных провинций великого царства пришло известие о том, что Дарий собирает новое войско и готовится к обороне в горах Кавказа у Каспийского моря, и Александр решил, что пора выступать. Для достойного завершения этого затянувшегося отдыха он устроил праздник и пиршество, которое надолго всем запомнилось.

Все залы необъятного дворца осветили, как днем, сотнями ламп; повара царской кухни принялись за работу, стряпая самые изысканные кушанья; дворцовые евнухи отобрали самых красивых юношей и самых привлекательных девушек, чтобы те в полуголом виде, по греческому обычаю, прислуживали за столом, а в центре пиршественного зала установили массивные золотые вазы, взятые из сокровищницы Великого Царя, чтобы использовать в качестве кратеров для вина и ароматных пряных напитков, приготовленных по восточным рецептам.

На столы выставили золотые и серебряные кубки из утвари Великого Царя и повсюду расставили вазы с розами и лилиями, срезанными в дворцовых садах, единственных сохранившихся во всем городе.

Праздник начался вскоре после захода солнца, и Евмен отметил, что симпосиархом назначили Гефестиона, и тот, воспользовавшись этим, объявил, чтобы вино подавали по-фракийски, то есть не разбавляя.

— Ты не принимаешь участия в празднике? — вдруг спросил Каллисфен, возникая у секретаря за спиной.

— Я не голоден, — ответил Евмен. — И потом, нужно следить, чтобы все шло, как положено.

— А может быть, ты просто предпочитаешь оставаться трезвым, чтобы полюбоваться представлением?