— Великий Царь Дарий — нет. Он не сражается, он убегает с сокровищем и войском.

— В какую сторону?

— Туда, — ответил юноша, указывая на север. — Сатрап сдается.

Александр кивнул, что понял, и дал знак войску подойти к городским воротам, которые как раз в это время уже открывались. Все двинулись в полном порядке; была восстановлена железная дисциплина, и за малейшее нарушение наказывали плетьми, если не чем-нибудь похуже.

Парменион со своими войсками и караваном прибыл через два дня, к вечеру. Ему потребовалось пять суток, чтобы войти, разгрузить и вывести с другой стороны двадцать тысяч голов вьючного и тяглового скота, привезшего на себе сто двадцать тысяч талантов царских сокровищ, в среднем по шесть талантов на каждое животное. Этот груз значительно замедлил переход.

Когда операция завершилась и войско расположилось лагерем за городскими стенами, Александр пригласил старого военачальника на ужин. Ужин был очень легким, если не сказать скудным, и совсем не подавали вина, а только воду.

«Раскаяние за излишества в Персеполе», — подумал Парменион, откусывая испеченный в золе персидский хлеб.

— Что ты расскажешь о моем двоюродном брате, царевиче Аминте? — начал Александр. — Я спрашиваю, можно ли ему доверять или же следует по-прежнему держать его под надзором?

— В царских архивах ничего не выплыло?

— Чтобы разобраться в царских архивах, потребуются месяцы, если не годы. А пока, насколько я знаю, Евмен не нашел ничего относящегося к убийству моего отца или возможной связи Аминты с Дарием. Во всяком случае, я думаю, нам следует быть осмотрительными и продолжить надзор.

Александр отпил воды и, чуть помолчав, сменил тему разговора:

— Мне жаль, что между нами возникали разногласия…

— Я привык говорить то, что думаю, государь, как и при твоем отце.

— Знаю. Но теперь послушай меня. — Между тем повар разносил овощи, зелень и чашки с кислым молоком. — Я буду преследовать Дария, пока не догоню и не навяжу ему последний бой. После этого вся держава будет всецело принадлежать нам. Чтобы сделать это, мне нужен здесь, в Экбатане, кто-то, кто будет защищать мой тыл, и обеспечивать связь с Македонией, снабжение, посылку подкреплений и все такое, а, кроме того, позаботился о царских сокровищах. Такой человек — ты, Парменион; только тебе я могу довериться. Что касается повседневного администрирования, я возложу его на Гарпала. Это смышленый парень, и Евмен его ценит. Ну, что скажешь?

— Понятно. Я слишком стар, и ты больше не хочешь идти со мной в бой, а отсылаешь на покой, и…

— Конечно, ты стар, — ответил Александр со странной улыбкой, а потом выкрикнул: — Конечно, ты стар — учитывая, что сегодня тебе исполняется семьдесят!

При этих словах оглушительный хор позади шатра запел:

Тут ввалились все товарищи Александра, Филот, Евмен и его помощник Гарпал, волоча с собой кур, гусей, жареного теленка, огромный кратер с вином, вертел с куропатками и два — с фазанами и множество всевозможной снеди. По такому случаю пригласили и второго сына Пармениона — Никанора.

Леоннат сбросил на пол овощи и бурдюки с кислым молоком:

— Долой эту гадость! Давайте есть, есть!

Увидев приготовленный в его честь богатый праздник, Парменион растрогался и украдкой вытер глаза. Александр подошел к нему с запечатанным свитком и с улыбкой протянул его:

— А это мой подарок на день рождения.

Парменион развернул и без труда прочел, поскольку написано было специально крупными буквами: царь жаловал ему прекраснейший дворец в Сузах, еще один в Вавилоне и третий — в Экбатанах, а обширные владения в Македонии, Линкестиде и Эордее и пожизненное жалованье в сто пятьдесят талантов. В другом свитке было назначение его сына Филота командующим всей конницей. На документе стояла царская печать и удостоверяющая подпись: «Евмен из Кардии, царский секретарь».

— Государь, я… — начал было Парменион дрожащим от волнения голосом, но царь прервал его:

— Ни слова, друг мой; это гораздо меньше того, что ты заслужил. Все мы желаем тебе счастливо дожить до ста лет и дольше. Что касается твоего назначения, то тебе дается самый важный и ответственный пост к востоку от Проливов, ведь ты единственный человек, на которого я могу всецело положиться.

Парменион прочел лист с назначением Филота и сказал:

— Ты видел, сынок? Видел? Вот, покажи это и своему брату.

Царь обнял старика, а товарищи захлопали в ладоши, и пир продолжался до глубокой ночи. Друзья вернулись в свои шатры лишь во вторую стражу, все пьяные, включая и Пармениона.

Александр хотел остановиться на самый краткий срок, а затем немедленно пуститься преследовать Дария, но пришлось выполнить множество дел, а, кроме того, написать письма: матери, продолжавшей жаловаться на обращение с ней Антипатра, Антипатру, выигравшему войну со Спартой, но продолжавшему жаловаться на стычки с Олимпиадой, а также многим сатрапам и наместникам.

— Как ты собираешься решать проблему взаимоотношений Антипатра и твоей матери? — спросил его Евмен, запечатывая письмо. — Ты не можешь продолжать делать вид, будто ничего не замечаешь.

— Нет, не могу. Но Антипатр должен понять, что одна слеза моей матери стоит больше, чем тысяча его писем.

— И это тоже несправедливо, — возразил секретарь. — На Антипатра возложены тяжелые обязанности, и ему нужно сохранять спокойствие.

— Но ему также дана и вся власть, а моя мать, в конце концов, царица Македонии. Нужно и ее понять.

Евмен покачал головой, увидев, что ничего тут не поделаешь. С другой стороны, царь не виделся с Олимпиадой уже четыре года. Несомненно, он хранит о ней лишь хорошие воспоминания. А также очень тоскует по своей сестре Клеопатре, которой не прекращал посылать нежные письма.

Покончив с корреспонденцией, Александр сказал:

— Я решил уволить греческих союзников.

— Почему? — спросил Евмен.

— Мы снова прочно держим в руках всеэллинский союз, и у нас достаточно денег, чтобы нанять любое войско. Кроме того, греки, вернувшись домой, расскажут обо всем, что видели и совершили, и это окажет сильное влияние на народ. Куда более сильное, чем фундаментальная «История», которую пишет Каллисфен.

— Однако они грозные воины, и…

— Они устали, Евмен, а нас ожидает долгий поход. Когда-нибудь эллины могут почувствовать, что слишком далеко ушли от родного дома, и принять опрометчивое решение в самый неподходящий момент. Лучше избежать этого. Завтра же собери их вне лагеря.

По многим признакам греки поняли, что их ждет нечто важное: предрассветный час, приказ собрать вещи и повозки и надеть безукоризненно начищенные доспехи.

Александр выехал к ним на Букефале в полном вооружении и в сопровождении охраны. Подождав, пока первые лучи солнца заиграют на оружии гоплитов, он начал речь:

— Союзники! Ваш вклад в нашу победу был весьма важен, а в некоторых случаях сыграл решающую роль. Никто из нас не забыл греческую пехоту в день битвы у Гавгамел, сдержавшую на правом фланге непрестанные атаки Бесса с его индийской конницей. Вы проявили храбрость, доблесть и верность присяге — служить всеэллинскому союзу и его верховному командующему. Вы совершили то, чего не совершал никто из греков, даже участники Троянской войны: вам удалось завоевать Вавилон, Персеполь, Экбатаны. И теперь для вас настал момент насладиться плодами ваших дел: я освобождаю вас от присяги и отпускаю. Каждый из ваших командиров получит по таланту, каждый солдат — по тридцать мин серебра, не считая денег на дорожные расходы, чтобы добраться до Греции. Я благодарю вас. Возвращайтесь к вашим семьям, к вашим детям, в ваши города!

Александр ожидал взрыва радости и аплодисментов, но вместо этого услышал ропот, быстро переросший в ожесточенные споры.