— Я и продолжаю так говорить, — хмуро напомнил он. — Это ты ведешь себя так, будто тебя пчела за задницу укусила.

— Йон, но вдруг! — У меня подкосились колени, и я беспомощно осела на пол рядом с ним, цепляясь за его штаны. — Вдруг это что-то значит?

— Например, что вчера ты видела некоторое дерьмо и теперь твое подсознание вот так херово с ним справляется? — уточнил тот, снова втягивая меня к себе и усаживая рядом.

— Я должна убедиться! — непримиримо тряхнула волосами я. — Прошу тебя, это важно для меня. Это… это же совсем неопасно, мы… Ты ведь умеешь делать так, чтобы тебя не замечали, верно?

— Даже не проси, я не собираюсь вести тебя к ней, — категорично помотал головой он. — Почти уверен, что за ее домом с утра до ночи ведется наблюдение, а отец Евгений и его бугаи только и ждут, пока ты высунешь милый носик из своей лисьей норы.

— А меня и не надо к ней вести, — тут же с готовностью парировала я. — Мы ей просто позвоним. Из какого-нибудь уличного таксофона, идет? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — Я сложила руки в молитвенном жесте. — Я что угодно для тебя сделаю, Йон! Хочешь, возьму твою смену по чистке труб?

Его лицо вдруг неуловимо изменилось, словно вопреки собственным желаниям он подумал о чем-то, совершенно не касающемся предмета нашего разговора.

— Ты… плохо просишь, маленькая омега, — проговорил он, и его голос тоже прозвучал иначе — более низко, с мурчащей кошачьей хрипотцой, от которой у меня всегда начинала кружиться голова. — Не то предлагаешь взамен.

— А чего тогда ты хочешь? — как ни в чем не бывало уточнила я, нарочно игнорируя все свои моментально вспыхнувшие догадки.

Он смерил меня демонстративно долгим и откровенно раздевающим взглядом. Не будь я сейчас так обеспокоена судьбой Джен, включилась бы в игру куда охотнее. Но даже и в моем состоянии я ощутила привычную теплую пульсацию у себя между ног. Проклятый альфа, и когда я же наконец перестану так на него реагировать? Ведь должно же это однажды случиться?

— Я скажу тебе, когда придет время, — наконец удовлетворенно кивнул он.

— Значит, ты согласен? — радостно подскочила я, мгновенно позабыв обо всем неприятном, что случилось со мной этим утром. — О, Йон, спасибо тебе, спасибо тебе огромное! Я… У меня слов нет выразить, как я тебе благодарна!

— Я все еще считаю, что это ерунда и мы только зря подвергнем себя ненужному риску, — покачал головой он, однако в его взгляде, обращенном на меня, не было досады или недовольства. Мне даже на секунду показалось, что он любуется тем, как я, по-детски радостно хлопая в ладоши, подпрыгиваю на одном месте.

Честно говоря, я тоже уже думала, что развела бурю в стакане воды. Первое впечатление от внезапно окатившего меня своей мутной гадостью кошмара уже сгладилось, истаивая в бледном свете дня, но я была так рада возможности поговорить с подругой, что остальное уже было неважно. Мне было нужно услышать ее голос — ее непонятные испанские ругательства в мой адрес, ее досадливое цоканье и ворчание, ее заботу и теплоту, что сквозили в каждом ее слове, обращенном в мой адрес. Как ни крути, мы с ней были единственной семьей друг для друга, и сейчас я как никогда нуждалась в своей семье. Казалось, что я вплотную подошла к той самой черте, за которой заканчивалось мое самообладание, и только ей сейчас было под силу оттащить меня от нее. В одном Йон был прав — моя нервная система начала слишком откровенно сбоить. И если вчера на то были объективные причины, то сегодня я едва не упала в обморок просто из-за того, что мне приснился плохой сон. Да, реалистичный и отвратительный до дрожи, но — просто сон. Я и прежде не могла похвастать стальными нервами и стоической выдержкой, а после обилия произошедших в моей жизни перемен и вовсе расклеилась.

— Но пойдем вечером, — предупредил Йон, тоже вставая с дивана. — Так безопаснее и не спорь.

Я и не думала спорить, но должна признать, что давно уже день не тянулся так безжалостно медленно. Даже работа не слишком спасала — по локоть измазавшись в серой мыльной пене и тщетно пытаясь не продырявить второй палец на резиновой перчатке, я то и дело косилась в окно. В ноябре темнело достаточно рано, однако, по моему разумению, все же недостаточно. Я до блеска оттерла кафель над плитой на кухне, и, судя по вытянувшемуся лицу Поппи, которая принимала у меня работу, он не был таким чистым, даже когда они сюда въехали. Что и говорить, меня переполняла энергия и — радостное возбуждение от предстоящего разговора с Джен. Конечно, иногда радость в моей душе слегка горчила, когда перед глазами снова вставали уже наполовину истлевшие образы из сна. Что, если Йон все же не прав? Что, если они причинили ей вред, пытаясь вызнать нужную им информацию? Или я просто пересмотрела дешевых боевиков про шпионов и злодеев, а в реальном мире никто так не поступал? Если бы я не видела своими глазами, как Йон убил человека, а отец Евгений не попытался запереть нас в застенках Церкви, мне было бы куда проще отвечать на такого рода вопросы, но сейчас я уже не могла быть уверена, что мир так прост и безопасен, как мне казалось раньше.

Сегодня мы не стали брать пикап и двинулись пешком. С момента моего вселения в Дом это была наша первая подобного рода прогулка за его пределами, но, признаться, смотреть по пути было особо не на что. Покосившиеся деревянные домики через какое-то время сменились панельными пятиэтажками, в которых уже начинали загораться огни, но вокруг все так же продолжила царить какая-то унылая и давящая атмосфера бедности и неухоженности. В моем родном городке тоже были такие кварталы, и мы жили в одном из таких несколько лет перед тем, как я пошла в школу. Наверное, будь я здесь одна, мне было бы очень страшно, но, крепко цепляясь за локоть Йона, я ощущала себя в полной безопасности. Я по-прежнему пребывала в приподнятом настроении, и мои мысли, как часто бывало в подобных ситуациях, настроились на лиричный лад.

— Мне всегда нравились огни ночных домов, — поделилась я. — С улицы в них чаще всего видно только потолок с лампой или кусок стены. Но почему-то даже это мне кажется… уютным что ли. Вот так идешь по улице, замерзший и уставший, и представляешь, как кто-то за одним из этих окон сейчас сидит за столом или на диване, завернувшись в плед. И отчего-то на душе светлее становится.

— Разве в таком случае не полагается завидовать? — уточнил Йон. — Если ты замерз и устал, а они там сидят в тепле и в ус не дуют?

— Наверное, если тебе некуда пойти и тебя самого не ждет такой островок тепла где-то впереди, то возможно, — рассудительно проговорила я. Потом, немного помолчав и осмыслив его слова, уточнила: — Йон, сколько… времени ты провел на улице, когда ушел из дома?

— Достаточно, чтобы начать ненавидеть тех, у кого есть собственное окно с лампой за ним, — отрывисто отозвался он. — Но мне повезло, что отец нашел меня раньше, чем я обратил эту ненависть против тех, кто ее не заслуживал.

Мы пересекли полупустой перекресток, не став дожидаться зеленого сигнала светофора, и едва разминулись с подозрительного вида компанией, от которых ощутимо пахнуло алкоголем и раззадоренными феромонами. Но, по счастью, те не обратили на нас внимания, занятые выяснением отношений между собой.

— Иногда мне кажется, что я… говорю ужасные глупости только потому, что не представляю, через что тебе пришлось пройти, — проводив их взглядом, поделилась я.

— Ты и не обязана ничего такого представлять, — пожал плечами Йон, отпустив мое плечо, за которое прижал меня к себе, когда мы проходили мимо подвыпивших альф.

— Я не хочу… говорить или делать ничего такого, чтобы было бы тебе неприятно, — тщательно подбирая слова, пояснила я.

— С чего вдруг? — Он даже слегка скривился, явно не представляя, какой логикой я сейчас руководствовалась. — Мы все периодически давим друг другу на больное, маленькая омега, так уж устроено общество. Это неизбежно.

— Наверное, — неохотно согласилась я. — Но ведь можно узнать кого-то настолько хорошо, чтобы точно знать, где его больные места, и не давить на них?