Сама хозяйка заведения оказалась высокой грузной женщиной за сорок, с копной жестких черных волос и вторым подбородком с красовавшейся на нем крупной темной родинкой. Под ее застегнутым на молнию цветастым флисовым халатом были надеты кислотно-розовые грязные леггинсы и резиновые тапочки на босу ногу. От нее пахло прокисшей едой и резким дымом, который едва ли был связан с обычными сигаретами, и она мне сразу очень не понравилась.

— Нахрена ты их привез, Кадо? — сварливо поинтересовалась Мартиша, оглядывая нас с ног до головы. На мне взгляд ее маленьких, глубоко посаженных глаз задержался особенно, и я отчего-то не смогла сдержать порыва поплотнее стянуть ворот пиджака Йона у себя на груди.

— Мне надо их помыть и приодеть немного, — отозвался тот, и я готова была поклясться, что слышу в его голосе льстивые, почти заискивающие нотки. — Душа моя, у меня даже и вариантов не было, к кому обратиться в такой щекотливой ситуации.

— Да прям? — сощурилась та, поигрывая зажатой в зубах зубочисткой. — Слушай, мне твое дерьмо тут не нужно. Сто раз говорила, не таскай ко мне свою шваль. Мне своей хватает.

— Ну а если, положим, я договорюсь о небольшой скидочке для тебя при следующей поставке? — расплылся в умильной улыбке мужчина. — Для самых верных друзей, так сказать.

— Скидочке, говоришь? — уточнила Мартиша, задумавшись. Было видно, что мыслительный процесс давался ей непросто — она много хмурилась, вздыхала и зубочистка, того и гляди, готова была вовсе исчезнуть у нее во рту. — Ну чтобы быстро тогда, одна нога здесь, другая там. Девчонкой сама займусь. — Снова этот взгляд, от которого у меня по спине побежали мурашки. И не те приятные, которыми я покрывалась рядом с Йоном, а те жуткие, что холодом скользнули у меня по спине в Церкви Святой Изабеллы незадолго до того, как отец Евгений предложил нам спуститься вместе с ним в его священный каземат.

— Ты просто золотце, — просиял Кадо, послав ей неуклюжий воздушный поцелуй. Женщина закатила глаза, после чего цапнула меня за плечо и потащила за собой. И вот тут мне впервые стало по-настоящему страшно. Вчера, когда мы с Йоном стояли на коленях перед боссом местной мафии, я не испытывала страха, просто старалась не думать о происходящем и держать голову в холоде. Но сейчас меня буквально захлестнул животный ужас, с которым я не знала, как справиться. Все в этой женщине было какое-то неправильное, какое-то чрезмерное и буквально кричащее об опасности. Я видела это в ее глазах — что-то озлобленное, извращенное и вместе с тем совершенно лишенное осмысленности, как у животного.

— Сама разденешься или помочь? — уточнила Мартиша, заведя меня в небольшую ванную комнатку с ржавым душем и заляпанным унитазом, который, кажется, не мыли со дня установки.

— Может быть, вы выйдете? — спросила я, отступив назад, но почти сразу уткнувшись бедром в раковину.

— Еще чего, — снова закатила глаза женщина. — Сама-то хоть понимаешь, что за глупости несешь? Раздевайся давай. Чего я там не видала-то? Было бы чего прятать, кожа да кости одни. — Однако, в противовес собственным словам, она не отводила от меня глаз. Привалившись всем своим большим телом к единственной дверце в этом тесном загаженном помещении, она одновременно отрезала мне всякий путь к отступлению и ясно давала понять, что личного пространства для меня здесь не предусмотрено. Даже в виде душевой занавески или чего-то подобного.

Я отвернулась, не зная еще, что можно сделать в такой ситуации, и медленно, неуверенно спустила с плеч пиджак Йона, уронив его на пол. Принялась расстегивать платье, но потом осознала, что не смогу сделать это сама — задние застежки были слишком неудобно расположены. От этой мысли меня словно парализовало, и на несколько секунд я просто неподвижно замерла на месте.

— Я помогу, — услышала я довольный голос Мартиши. Ее пальцы, грубые и толстые, с необыкновенной сноровкой расправились с застежками, и я не смогла сдержать всхлипа, когда оно соскользнуло вниз. Съежившись, я прикрыла руками грудь, вздрагивая всем телом от ощущения, как она стягивает с меня остатки одежды и снимает обувь. Мое тело, перепачканное пылью, потное, вонючее, сейчас казалось мне максимально далеким от того, что могло бы вызвать желание хоть у кого-нибудь, и все равно под взглядом этой женщины я ощущала себя грязной. Грязной не в физическом, но каком-то другом смысле, от которого было не избавиться с помощью мыла и воды.

— Залезай в душ, принцесса, — скомандовала Мартиша, и я, вжимая голову в плечи, повиновалась. Тогда она включила воду, какое-то время заботливо повыбирав температурный режим, а затем вынудила меня сесть на колени, принявшись поливать меня сверху. — Вот никогда не могла понять, что в вас, омежках, такого особенного. Мой первый муж ушел от меня к одной такой. Сказал, что она готова была ублажать его в любое время суток во всех позах, представляешь? Да он себя в зеркало вообще видел? Насколько сильно надо любить секс, чтобы заниматься им с таким уродом, а? Ты любишь секс, принцесса?

Она сжала мои волосы у корней, заставив меня поднять лицо и посмотреть на нее.

— Секс это просто способ… выразить свои чувства к кому-то, — сбивчиво пробормотала я, от парализующего меня страха перед этим человеком почти лишенная способности соображать.

— Да прям? — хрипло засмеялась она, направив тугую струю воды мне прямо в лицо, защищаясь от которой, я едва успела зажмуриться. — Мой-то говаривал, что от таких, как ты, омежка, пахнет сексом. Я вот и всегда пыталась понять, чем же вы настолько лучше нас, людей, что не только ваши мужики убивать готовы за ваши сладкие киски, так и наши туда же — с ума сходят почем зря. Покажи-ка мне, из-за чего весь сыр-бор.

— Что? — шокированно переспросила я, надеясь, что ослышалась или, по крайней мере, не так ее поняла.

— Щелку свою покажи, говорю, — повторила она, продолжая шарить глазами по моему телу. — Хочу лично поглядеть, что там за чудо такое чудесное.

— Нет! — Я не хотела, чтобы это прозвучало так напуганно и отчаянно, но голос сорвался, и Мартишу это, кажется, искренне позабавило.

— Ишь какая целомудренная выискалась! Да я слыхала, что вы не то что за деньги, просто за спасибо готовы ноги раздвигать, лишь бы вам хрен побольше и поглубже присунули. А еще говорят, что вы там внизу сладкие, как персики. Не то что мы. — Женщина неприятно улыбнулась, и кончик ее языка на секунду показался между губами и снова пропал.

Я не могла поверить, что все это происходит со мной. Это напоминало какой-то театр абсурда, отвратительный, гротескный, не укладывающийся у меня в голове. Я просто сидела, хлопала глазами и смотрела на нее, а она продолжала поливать мое тело горячей водой из душа, натирая его жесткой мыльной мочалкой и посмеиваясь. В какой-то момент ее рука соскользнула с моего живота вниз, и я, среагировав инстинктивно, отпрянула назад и со всей силы ударила ее по предплечью.

— Не трогайте меня! — процедила я сквозь зубы, глядя на нее исподлобья и ощущая, как горит метка на моей руке. Йон наверняка все чувствовал — надеюсь лишь, что у него достанет ума не реагировать и не ставить свою жизнь под угрозу.

— Тупая маленькая шлюшка, — ласково проговорила Мартиша, а потом вдруг снова схватила меня за волосы и с силой приложила о выложенную заляпанным кафелем стену душевой. На несколько мгновений я лишилась чувств — так мне, по крайней мере, показалось. А когда пришла в себя, то поняла, что лежу на спине на дне душевой кабинки с раздвинутыми ногами.

Меня окружала темнота — темнота лабиринта, в котором вдруг погасли разом все огни. Я чувствовала, как дрожит земля от грохота копыт приближающегося чудовища. Оно учуяло меня, оно учуяло мою слабость, и теперь мчалось на ее запах. Я ощущала лапы чудовища на своем теле и внутри него, и ничего не могла поделать — просто позволяла ему делать то, что оно хотело.

Как и тогда, шесть лет назад, позволила им.

— Да ничего особенного, — резюмировала Мартиша, выпрямившись, понюхав и зачем-то лизнув собственные пальцы. — Думаю, мой бывший придурок просто любил приврать ради красного словца. На вот, вытирайся. Я тебе сейчас принесу что-нибудь из одежды.