Решить было легко, а вот сделать — куда труднее и, как ни странно, мешал именно предыдущий проект Макса. Сергей стал втягиваться в репетиторство. Народа в балетный зал на четвертом этаже ДК Связи набивалось, как на мастер-класс к Олегу Виноградову. Турфирма, расположенная этажом ниже, регулярно жаловалась директору дома культуры, что арендаторы с четвертого обрушат потолок. Директор приходил к Лазареву, тот разводил руками, ссылаясь на договор. Занятия в студии проходили по программе, утвержденной методическим кабинетом, по части бумаг подкопаться было невозможно.

Тогда соседи снизу стали мелко гадить, началась молчаливая война.

Максу ничего не стоило призвать старых друзей, чтобы разъяснили турфирме, где берега, но время было для этого не самое удачное. До поры до времени Лазарев не прибегал к помощи бывшей крыши, понимая, что использовать её придется в более серьезном случае. И случай этот наступит через четырнадцать месяцев и двенадцать дней, ровно столько времени оставалось у него до возвращения долга.

Ремонтные работы в заброшке шли полным ходом, денег не хватало, и Макс выбивал их, где только мог. Набирал концертов, заламывал цену, по-черному обдирал заказчиков и даже ущемлял артистов. Писал письма потенциальным спонсорам, кланялся благотворительным фондам.

Макс торопился обустроить свою студию, оторваться от хвоста самодеятельности, сделать ставку на профессионалов.

И сейчас уже классы делились. Для занятий со взрослыми “девочками” Максим пригласил Ларису Заклинскую, молодую пенсионерку из балетных, в прошлом известную танцовщицу, солистку Мариинского театра, которой не нашлось места ни среди театральных педагогов-репетиторов, ни в академии Вагановой. Лазарев предложил ей хорошую зарплату, и Лариса Игоревна взялась вести классику у первого набора. В нем оказались те больные на голову девушки и женщины, которым страсть как хотелось почувствовать себя балеринами. Постоять у палки, пообщаться с педагогом, лучше мужчиной, вначале таким объектом был Сергей, но недолго, пока “девочки” не втянулись в процесс и специфику странного, ни с чем не сравнимого мира балетного класса: купальники, туники, каски, балетные прически, балетные термины, балетные разговоры. Особенная музыка экзерсиса. И запредельно дорогая плата за занятия, ни один фитнес не стоил столько.

Максим намеренно вздернул планку, отсеяв тем самым слой неплатежеспособных, которым пороху хватало на два-три занятия. Разово в студии вообще не платили, после пробного, платного же, урока с Залесским покупали абонемент на весь курс.

Происходил естественный отбор, и в результате в часы занятий по Екатерининскому каналу выстраивалась шеренга авто, как на Geneva International Motor — это ученицы балетных классов подъезжали к ДК Связи на "мерседесах" и "бентли". Не смущал ни четвертый этаж без лифта, ни чахлые интерьеры ДК, ни обычный душ без спа и бассейна. Женщин, разными путями пришедших к благосостоянию, объединяла она страсть — они хотели танцевать на пуантах! Видеть себя в зеркалах балетного зала, прикасаться к станку. Произносить восхитительное слово “балерина” не просто так, а с принадлежностью к себе. Хоть чуть-чуть.

Лазарев рассуждал так: чем дороже платят, тем значимее кажется получаемое. Хотят Залесского? Придется раскошелиться. Балет? Добавить еще столько же.

Сергей являл свой светлый лик на контрольных занятиях, ученицы млели и несли дорогие подарки, Макс ворчал “лучше бы деньгами”, но и подарки принимал.

Балетный класс продержался целый сезон и в полном составе сменил дислокацию — перешел на новое место, в студию на Петроградской стороне.

Теперь у них был свой юридический адрес, лицензия на осуществление преподавательской деятельности для детских классов, штат педагогов и головная боль в плане бухгалтерской отчетности. Залесский стал руководителем балетной школы, и это оказалось совершенно не то, к чему стремился Макс!

Тогда Лазарев распустил школу, оставил только классы, которые сдавал в аренду, раскрутил антрепризу и все-таки начал думать о современном спектакле. Сергей страстно желал этого, Максим — нет, он считал, что Залесскому надо танцевать классику.

До серьезного современного коллектива, вроде театра Манфея, им по-любому не дотянуться, нет в команде хореографа, способного создать нечто выдающееся. Так зачем становиться еще одной труппой из тех, что наводняют город второсортными постановками? Легче сдавать им классы в аренду и держаться на плаву. Плюс закрытые мероприятия, они оставались.

Сергей танцевал. С хорошими партнершами, шлягерный репертуар, зарабатывал достаточно и не переламывался, Макс не позволял, он берег Залесского для чего-то большего и уж точно не для презентаций и не для педагогической деятельности.

Школа у Залесского была вагановская, и талант учить — да, этого не отнять, на мастер-классы к нему шли, места не хватало в зале. Пусть он не обладал ни званиями, ни регалиями, но мог показать как никто другой. Так же в свое время показывал ему и Кирсанов. Парни, с которыми занимался Залесский, приобретали редкий аристократический апломб, красноречивость жеста, восхитительные кисти, премьерский взгляд и идеальные стопы. Да много чего еще. Но рано ему все это, рано! Сам он должен большие партии танцевать, а не других учить — вот что свербило Лазарева.

Они во многом были разные. Или, может быть, чего-то не хватало в их отношениях. Нежности, внимания? Сергей жил в танце, часто равнодушный ко всему остальному — не хватало ни сил, ни времени, жизнь складывалась непросто, требовала жертв, заставляла бороться за каждый успешный шанс. Танцовщик мало принадлежит себе и никак не принадлежит родным и близким. Это надо понимать и принимать.

Максим принимал, не обижался, лишь иногда пробивало, хотелось что-то взамен. Или это неправильно — ждать благодарности за любовь, не бартер же?

А Сергей привык к заботам Макса и принимал их, возможно, с благодарностью, но как должное. Или просто не замечал. Или не знал как выразить, что заметил. Опасался? Боялся близости вне постели? Разочарования?

Но и Максим, который так оберегал Залесского от житейских проблем, не замечал в Сергее главного, отмахивался от болезненно желаемого стремления быть услышанным.

Они никогда не говорили по душам.

Это касалось и секса, и быта, и деловых отношений. Допустим, Макс был прозорлив, опытен, хваток, удачлив. Все так. Но право голоса Сергею иметь хотелось. Может, он бы и пользоваться им не стал бы. Только априори быть подчиненным во всем — напрягало.

Сергей взрослел и начинал тяготиться положением "нижнего", а Максиму в голову не приходило поменяться с Залесским ролями. Да и не вышло бы, чего там греха таить. Лазарев оставался активом.

Хотя основная проблема была не в этом, позиции при занятии сексом можно согласовать или найти другие способы, приемлемые для обоих. А вот непреодолимые препятствия в представлениях о близости, о любви…

Чем дальше Сергей и Макс жили вместе, тем понятнее становилось, что их поведение в совместном быте, досуг, образ мыслей различаются.

Например, Сергею не нравилось в загородном доме, а Максим любил уединенное жилище на природе и категорически отказывался переезжать в город.

Начали полярно расходиться даже в работе. Лазарев все стремился, искал, перебирал варианты, побуждал Сергея к чему-то новому, а Залесский успокаивался, отказывался от своих прежних амбиций. То ли отчаялся, то ли сказал себе "не срослось" и смирился. Да! Он начал смиряться, и выходило, что все старания Максима напрасны.

Время шло слишком быстро! И Максим не знал, как придержать его. Неотвратимо приближался тот день, когда на мобильном должен был высветиться номер Васи Костецкого. И тогда…

А черт его знает, что тогда, ну включат счетчик, будет фору еще месяц, хорошо два. А потом? Пузо припечатают горячим утюгом? Пальцы отрежут? Колено прострелят или яйца? Так денег им это не прибавит. Обвел он их, риски в договоренность не прописал, а эти идиоты ему поверили, надежным показался, процент большой душу согрел, обратно получить рассчитывали вдвое. На самом же деле… А нечего с него и взять, кроме жизни.