— Бедный папа, — покачал головой Максим.

— А нечего запрещать, условия ставить. Я сама решу, когда и за кого мне замуж выходить… Уже решила! За Мотю… ха-ха-ха… Макс, ну ты куда, съешь еще что-нибудь.

— Не-е-е-ет! Мне и так три дня теперь железо в тренажерном зале кидать за этот завтрак. Пошли, пошли…

— Ладно, идите, я тут уберу все, а потом наверх сходим, посмотрим пентхаус. Вам понравится.

— Да уж лучше, чем снег грести, — заранее согласился Сергей.

Квартира им не просто понравилась, она поразила, восхитила, притянула. Гостиная, спальня, гардеробная, полноценная — не студийная — кухня, огромная ванная, за стеклянными дверями выход на террасу с зимним садом и зоной отдыха. Приглушенный синий в сочетании с серым и стальным доминировал в интерьере. Стильная лаконичная мебель, дизайнерские светильники.

Пентхаус был полностью обставлен и подготовлен для жизни. Белье, посуда, спальные принадлежности, кухонная техника.

— Нет, Феля, боюсь это нам не по деньгам, — усомнился Максим.

— Так не покупать же вы будете.

— Чтобы такую купить, это надо полжизни горбатиться или ехать на Аляску на прииск работать.

— Точно, или в Якутию еще лучше, там алмазы, — поддержал Игнаша. Они с Максом отлично сошлись на шуточках.

— Игнатий, перестань! — Феля рассердилась всерьез, сдвинула брови, и сразу стало понятно, чья она дочь.

Офелия Ильинична Куприянова отказов не принимала. Она могла выглядеть как обычная девушка, могла провести полдня у плиты, занимаясь приготовлением обеда, вероятно, не держала горничных, но невыполнения своих задумок не терпела.

Об этом Макс и говорил с Сергеем. Они составили бумаги, обсудили детали работы Игнаши в театре-студии и аренду пентхауса и наконец поднялись наверх. Остались одни.

Феля чуть не силком остановила Игнатия после ужина. Тот по простоте душевной и на ночь бы увязался с Сергеем и Максом, особенно с Сергеем. И не для интимных игр, этого и в мыслях не было, им хотелось танцевать или хотя бы говорить о танце. В течение дня пару раз мелькнула идея вернуться в студию, но Максим туда не собирался, а без него не пошел и Сергей.

В гостиной был камин настоящий, не электрический, горкой лежали дрова, нашлись и спички.

— Хочешь, разожжем? — предложил Макс.

— Давай, я люблю огонь, — Сергей опустился на пол перед камином. — Сюда бы шкуру, и будет как в кино.

— Здесь лучше, чем в кино, — Максим рассматривал светильник с дельфинами. Они резвились вокруг шара, огромной жемчужины или, может быть, Луны.

— Странно все это, бывает, подумаешь, и жизнь подсунет вариант. Не зевай только. А иногда годами ждешь… Ну ладно, давай устроим огонь, может, и выпить найдем, наверняка тут бар есть. Мы же собирались доделать начатое.

Сухие дрова сразу занялись, и комната наполнилась ни с чем не сравнимым теплом и энергией живого огня.

— Хорошо, — Сергей засмотрелся на пламя. Максим сел рядом. — А ты правда думал, — продолжал Залесский, — что хочешь вот так, в городе?..

— Думал, Сережа, — озноб липкой змейкой скользнул по спине Лазарева, когда он вспомнил их вчерашний разговор, — если бы я только знал, то не потянул бы тебя в коттедж…

— Ты любишь тот дом, чтобы без соседей, я понимаю…

— Ничего ты не понимаешь…

Много раз потом Лазарев сожалел о невозвратности момента, о том, что не сказал тогда простые и ясные слова, которые бы раз и навсегда все решили между ними. Он не сказал Сергею “я люблю тебя, хочу быть с тобой сейчас и всегда”, а только осторожно провел пальцами по его губам и попросил:

— Идем кровать застелим. И знаешь что, а давай не будем сегодня пить…

— А давай, — Сергей не двигался с места.

Ждал. Знал, что после привычного касания последует поцелуй. Светлые ресницы затенили глаза, улыбка тронула губы. И да, Макс поцеловал, осторожно, как в первый раз. Не обнял, слияние губ было мимолетным, Лазарев тут же отстранился. Обвел взглядом красивый подбородок с ямочкой, шею, грудь в треугольнике распахнутой рубашки. Желание трепетом прокатилось и отяжелило пах. Максим не позволил себе заводиться — прежде чем они лягут в постель, он должен был поговорить.

— Я бы хотел, чтобы здесь все было по-другому, а ты?

Сергей отозвался не сразу, после паузы тихо произнес:

— Не знаю, Макс, я много думал о нас. Может, тебе кажется, что наша жизнь для меня — это только фон к танцам. Наверно, так было бы, да, если бы я в театре работал.

Максим с удивлением взглянул на Залесского, о чем он говорит сейчас? СЕЙЧАС? При чем тут театр, танцы…

— А если бы ты совсем не танцевал? И не заканчивал академию, был как все?

— Тогда мне не встретились бы ни Яков, ни ты.

— Вот так! И на одну доску нас, — усмехнулся Максим.

— Не сердись, я имел ввиду, что как все я вряд ли заинтересовался бы вас. Ведь тогда на подиуме ты на меня смотрел, потому что я танцевал. Разве нет?

— Да, — не стал отпираться Максим. Вечер из романтическо переходил в философский. Конечно, говорить лучше, чем в молчанку играть. Но зачем сейчас? — Ты не такой, как все. И не такой, как многие из тех, что танцуют. Раньше я мало понимал в балете, теперь могу судить. Благодаря тебе. Я много узнал, и это стало частью моей жизни.

— Вот видишь, и снова “если бы”. Не встреться мы — ты стал бы преуспевающим юристом, директором фирмы. Завел себе подчиненных-любовников, которые тебя боготворили и облизывали пятки и яйца.

— Вот зачем ты так, Серж?! Иной раз кажется, что ненавидишь меня.

— Нет, это от любви до ненависти один шаг, а я… Нет! Я не то хотел сказать!

— Именно то. Я понял.

Максим поднялся, подошел к окну. Панорамный вид на город. Крыши Петроградской стороны. Снег, снег, снег…

Сергей тоже встал, пошел следом. Теперь они стояли рядом. Макс злился и одновременно хотел Залесского так, что член вздыбился колом. Причем не ласк, заменяющих траханье, а полного и глубокого обладания. А, ну его все к ебаной матери, не первый же день они вместе. Максим развернулся и обнял Сергея, вжался бедрами. Был готов к сопротивлению, ждал что оттолкнет, но, к удивлению, почувствовал ответное движение, Сергей прильнул теснее, он был непривычно податлив.

— Сереж… я так хочу…

— Я уже понял…

— Пойдем…

— В ванную сначала. Я хочу, чтобы ты сделал это для себя… как со своими любовниками…

Сергей шептал это между поцелуями Максу в губы.

Они горячо желали друг друга, но не торопились. Томительное вожделение застилало мысли и под монотонными теплыми струями душа, где они продолжали целоваться и ласкать друг друга. И в спальне, когда легли на прохладные шелковые простыни.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Максим уже умирал от стояка и боялся кончить, не начав, Сергей легко мог подвести его к этому одними руками. Но Залесский стремился к другому.

— Будь со мной, как с ними, — стонал он под руками и губами Макса, — прошу тебя.

Лазарев не мог думать и лишь мельком, краем сознания отметил, что с Сержем что-то не так, не был он таким. Но что с того… если он наконец решил отдаться весь.

— Да, Сережа, да, — Макса трясло, пока он возился с тюбиком смазки, мешая нежные слова с ругательствами, готовил путь, наконец вошел в тугую тесноту, замер, вбирая содрогания и трепет Сергея. Как же долго ждал этого… как долго…

Начал двигаться осторожно, продлевая близость, удивляясь себе. Он не трахался сейчас, а занимался любовью. Вот как это бывает… Не сорваться только. В глазах темнело и плясали огненные вспышки, не повиновалась речь, отказывал слух. Под руками было влажное от пота тело Сергея. Залесский дрожал, выгибался, ухватил руку Макса и потянул её к твердому члену, Макс понял и, продолжая входить, перехватил возбужденный ствол любовника. Сжал, передернул, Сергей, не сдерживая крика, начал кончать, отдался и Максим. Оргазм не принес облегчения, только распалил обоих.