Кто бы мог подумать, что так сильно зацепит обида. Максим в первый раз оказался в положении брошенного любовником. До этого всегда первым бросал.

А может, и не так все? Просто нет ничего и бросать нечего? Сколько раз он пытался по-другому, готов был бросить все. Но если это не нужно от слова “совсем”, и не существует другого интереса в жизни, кроме танца. Максим понимал — возможно, защита, надо подождать, может быть, оттает. Может быть… Но он же не чурбан бесчувственный, близость Сержа заводила, а выхода этому не было, вот Макс и искал. И находил — игрушку на вечер или ночь, ни с кем не оставался дольше одного раза, сбросит пар — и домой. К холодному и недоступному Залесскому, который раскрывался только в танце.

Проникнуть через кордон охраны академии было непросто, но Лазарев использовал проверенные методы для решения таких задач. В конце концов, могло помочь и удостоверение члена коллегии адвокатов Санкт-Петербурга, но в этот раз подключать тяжелую артиллерию не пришлось, охранник поверил искреннему взгляду и внял просительным интонациям.

Максим шел по длинному коридору академии мимо балетных залов. В одном из них должна была заниматься со старшими девочками Нинель Дмитриевна. Или он ошибся этажом. Если не в том, дальнем зале, дверь которого приоткрыта, то, значит, ошибся… Так и есть, голос не её, Нинель так на учениц не орет. Максим прислушался.

— Вы дуры! Дуры набитые. Идиотки. Я же не прошу на голову встать, только на ногу. На опорную ногу. И руки вот так. Что ты сопротивляешься. Пошла вон! Вон пошла, я сказала, выйди из класса. И не делай из себя жертву! Жертва здесь я!

В дверь выскользнула девочка, закрыла лицо ладонями, привалилась к стене, прилагая усилия, чтобы не рыдать в голос, она не замечала никого.

— А мы продолжаем! — приказал голос, и вслед за этим зазвучала музыка. Рояль. Обычная импровизация, экзерсис. Но нет, не обычная! Именно музыка остановила Максима. Он решил заглянуть в класс, кто же это так играет? Вот бы и им в студию концертмейстера, а то тычут магнитофон.

— Сто-о-о-о-оп, — хлопок в ладоши и музыка снова прервалась. — Дуры! Я же сказала, на ноге стоять! Я тебя выгоню тоже и до экзамена не допущу! Вон ушла совсем.

Макс услышал шлепок, а вслед за этим мужской голос:

— Нельзя же так! Что вы их оскорбляете? Вы ударили…

— Что-о-о-о-о-о? — взвился женский до крика. — Да как ты смеешь… Как?! Ты кто такой? Во-он, убирайся за ними, и чтобы я тебя не видела!

Максим как раз дошел до полураскрытой двери, у которой плакала девочка, из класса вылетел еще и парень. Лицо искажено обидой и возмущением, губы дрожат, он хоть и не плакал, но был близок к этому.

— Дура, — с сердцем произнес он, увидел Макса посторонился и тут случилось то, что случилось. Вдогонку парню вылетел объемистый клавир и плашмя припечатался в лицо Лазареву. У Макса аж слезы из глаз брызнули, так было больно. В носу хрустнуло, Максим схватился за лицо и почувствовал, как кровь потекла по пальцам и подбородку.

— Еб твою мать, — прошипел Лазарев.

Девочка вскрикнула.

— Светлана Петровна, вы человека убили!

Дверь распахнулась и в проеме возникла женщина. Подтянутая, строгая, с идеально прилизанными и так крепко стянутыми в узел волосами, что они казались залакированными на голове.

— Что тут у вас еще… А вы кто такой, почему по коридору шляетесь?

Вид окровавленного Макса нисколько её не смутил.

— Нинель Дмитриевну искал… Тяжелая у вас рука, — с трудом произнес Максим, он тщетно зажимал ноздри, пытался остановить кровь.

Из класса выглянули девочки, вероятно, старшие, в черных тренировочных купальниках и легких шифоновых юбках. Запричитали:

— О-о-о-ой!

— Полотенце дайте.

— К врачу надо.

— Ой, что, мамочки!

— Нинель сроду в этом классе не занималась! — вскинула голову педагог.

— Идемте, я провожу вас в медпункт, — сказал парень и подал Максиму носовой платок.

— Спасибо, — прогундосил Лазарев. Нос стремительно опухал.

— Иди, иди, а ко мне не возвращайся! Со мной больше не работаешь! — тыкнула пальцем в провожатого Светлана Петровна. — А ты не реви тут, марш в класс к станку! Вам кто разрешил с позиции сойти? — развернулась она к девочкам. — Ну вы идиотки!

Кабинет дежурной медсестры был на другом конце коридора этажом ниже, по дороге Максу было не до разговоров, кровь почему-то шла сильнее, и в носу пульсировала боль. Парень, который явился невольной причиной травмы, тоже молчал, только дорогу показывал. Стайка маленьких девочек в голубеньких купальниках высыпала навстречу из класса, испуганно прижалась к стене, когда увидели Макса. Ребята постарше с интересом оглядывались. Но никто не попытался встрять, пойти рядом, расспросить. Академия жила особыми законами, отрицая значимость непредвиденных событий — если даже потолок обрушился, продолжай заниматься своим делом.

Медсестра оказалась медбратом, он без лишних слов усадил Макса на кушетку и стал оказывать помощь, по ходу расспрашивая о причинах травмы.

— Об пол?

— Нет, я бы не сказал…

— Сидите ровно, голову не откидывайте, — медбрат осторожно пальпировал переносицу, — перелома нет, как мне кажется, но надо снимок… и к лору обязательно… голову наклоните, сейчас мы заморозим, тампоны вставим, а дальше езжайте к Технологическому институту, на Бронницкую, там при клинике есть и травма, сразу снимок сделают и лор осмотрит. Заключение дадут, лечение назначат…

Он говорил не останавливаясь, а его ловкие пальцы делали свое дело. Заморозка спреем, тампоны с перекисью. Макс мычал, при пальпации было сильно больно и текли слезы, потому он плохо видел и медбрата, и того парня. После заморозки боль прошла, Лазарев стал чувствовать нос как инородное тело на лице.

— Ну вот, — сообщил медбрат, — все что мог, я сделал, хорошо, что сразу пришли, нос красивый, жалко было бы, — он не сказал, чего именно жалко, но Максим понял, что имел в виду медик, и кивнул, в спортивном зале видел он и боксеров с переломанными носами. — А голова не кружится? Бывает и сотрясение, но это при падении. А с вами что случилось? Я должен вас записать. Вы работник академии?

— Нет, — услышав себя, Максим вспомнил про Слоненка, которому вытягивали хобот, “пустите бедя, бде больдо…”, и засмеялся, — бде прилетело…

— В каком смысле?

— Это Раймонда была, — пояснил светловолосый парень. Он не уходил и стоял у двери, следя за манипуляциями медбрата. Тот обернулся с удивлением, но вопросы задать не успел, дверь без стука отворилась и к врачующим Максима присоединилась Нинель Дмитриевна. Седая, взлохмаченная, быстрая, с улыбкой и живым взглядом серых глаз. Невысокая и так похожая на саму себя тридцать лет назад.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Кто меня тут искал? Лазарев?

— Нинель Дмитриевна!

— А мне Света сказала, ну и про тебя, Стасик, тоже, — стрельнула она насмешливым взглядом в парня, — беги извиняйся! Она уже к директору поскакала жаловаться. Что ты встрял… Твое дело играть. Ты пианист, а не репетитор.

— Не пойду я извиняться! Я заявление напишу… об уходе.

— И что дальше? Лапу сосать будешь? Иди, говорю, извиняйся, она отходчивая. И кто ты такой, чтобы ей указывать? Она лучший педагог в академии после Дудинской.

— Она ученицу ударила!

— И что? Я своих тоже шлепаю и по икрам, и по задницам, без битья балета не бывает.

— Значит, мне его и не надо!

Максим слушал этот диалог с большим вниманием, он даже про нос забыл.

— Ну, а с тобой что, сосулька на голову упала? — усмехнулась Нинель, ясно было, что она всю историю уже с подробностями знает.

— Нед, как выясдилось, Раймонда, — отшутился Максим, — я же за вами приехал…

— Ну так и поехали, я готова.