Они продолжали и продолжали, находя все новые грани близости. Потеряли счет времени, забыли, где находятся. Было лишь сплетение тел, бесстыдство пальцев, безумные глаза, тяжелое частое дыхание и еще… еще… еще…

Упали на постель, провалились в сон. Очнулись к утру, за окнами кромешная январская тьма, даже шторы на задернули. Да и к чему — высоко, смотреть некому. В комнате матовый свет шара с пляшущими дельфинами. Камин давно потух, и угли почернели.

Сергей лежал на спине, раскинув руки, не глядя на Макса, спросил:

— Скажи… мы уже говорили об этом, давно… ведь ты был с женщиной?

— Был, — Макс сплел пальцы с Залесским, но пожатия не последовало. — Почему ты спросил? У тебя кто-то есть?

— Нет, было бы, так не спрашивал, но ты знаешь, до тебя было всякое, но только с мужиками. Бабам меня Яша не продавал, он их ненавидит.

— Зачем ты сейчас об этом? Не надо, Сережа…

— Никогда я не смогу избавиться от вины.

— Чем ты-то виноват?! — Максим придвинулся, сгреб в объятия. Хотел бы обхватить всем собой, сжать, закрыть.

— Никто разбираться не будет — виноват, не виноват. Грязь все та же…

— Почему про женщин спросил? Что тебе в них?

— С женщиной лучше?

Максим так удивился вопросу, что даже отпустил Залесского, приподнялся, заглянул в лицо.

— Не лучше, но по-другому. Это не объяснить.

— Почему?

— Только попробовать можно, с мальчиком. Хочешь сведу тебя?

Максим спросил без всякой задней мысли, к такому он бы и ревновать не стал. А Сергей зацепился за слово.

— Нет… не хочу… пусть так остается… с тобой. И ты не ходи к мальчикам, Максим. Хочешь, чтобы здесь было по-другому — не ходи! Давай начнем еще раз. Может, получится. Оставим все измены в прошлом.

— Измены? Не понимаю я, о чем ты.

Сергей прерывисто вздохнул, перевернулся на бок, из подушек, в которые он зарылся лицом, Максим услыхал приглушенное:

— Неважно… Давай поспим, рано еще. Погаси свет.

Макс дотянулся до выключателя, щелчок — и комната погрузилась в темноту, стала единым пространством с тем зимним мраком, что растекался над городом.

Сергей уснул сразу, не меняя позы. Максим тоже хотел бы, но сон не шел. Лазарев лежал, прижимаясь к спине любовника, втянул знакомый запах Сержа, ощутил тепло и гладкость кожи, упругость ягодиц. О чем он говорит, о какой “грязи”, о вине? И как избавить его от этого? Накатила ненависть к Яшке, ко всем, кто совершил с Сергеем это, узлом завязала, до зубовного скрежета скрутила эмоции. Захотелось курить и напиться, но Макс даже не шевельнулся. Чем это поможет Сергею? Нет… надо искать то, что излечит. Про мальчика зря сказал, Сергей хоть и не признается, но ревнует.

Макс улыбнулся в темноте, сонный Сергей принадлежал ему весь, было бы так всегда… Но наступит утро, встанет Залесский к станку, и заберет его танец. Смысл и суть его жизни, его свет и чистота — вот в чем все дело. В этом и спасение.

Макс почувствовал неладное недели через две после Нового года. И причина была не в их с Залесским ссоре — да, праздник они встретили не вместе, но потом-то помирились и все шло хорошо. Познакомились с Игнашей, переселились в город.

После той первой ночи в городской квартире Максим даже поверил, что у них может получиться настоящее. Семья, любовь, как в кино, в дешевых мелодрамах про геев. Но ведь у них с Сережей не сценарий был, а жизнь. Когда Сергей позволил себе, снял запреты, когда они не трахались а… были близки. Максим поверил. Откуда же он мог знать, что это было стремление или мечта о близости, да не с ним.

Сергей изменился. Он и раньше уходил в себя, в свои разговоры с зеркалом, в образы, в позы, в созерцания. Максим привык и не обращал внимания. Но началось и возрастало что-то другое, не связанное с поисками смысла в повторяющихся комбинациях экзерсиса или шлягерных балетных номерах. Это было связано с живым человеком! У Лазарева не было доказательств. Вообще ничего, Сергей никуда не уходил один, не встречался на стороне, концерты — студия, студия — концерты. По утрам — класс, днем — репетиции. И все же… Как будто кто-то незримо встал между ними.

Максим отмахивался от беспокойства. Он слишком хорошо знал Сергея, чтобы предположить, что тот завел кого-то на стороне. А если бы такое произошло, то Залесский честно признался бы. Они бы посмеялись над этим и забыли. Такая ерунда разве могла бы развести их, так накрепко привязанных друг к другу?

Вечерами, если не было мероприятий или прогонов, они оставались дома, могли и в ресторан завалиться, в хороший паб с живой музыкой, или в гости к друзьям Макса. Но это случалось все реже. Сергей охотнее проводил свободное время в квартире. И опять Макс насторожился не сразу, списал все на то, что Залесскому, наверно, в городе лучше, чем в коттедже… Даже радовался этому, потому что так задерган был текущими делами, что поездок туда-обратно не выдержал бы.

Занимался он не адвокатской практикой, а антрепризой.

Вначале бредовая идея антрепризного балетного театра имела лишь смутные очертания, но постепенно обрела воплощение и все больше увлекала Лазарева. Может быть, потому что и это он делал для Сержа. Он видел Залесского не на закрытых тусовках в маленьких, не приспособленных для танца залах и гостиных, а на настоящей сцене, в полноценном спектакле, с оркестром, декорациями, достойными партнерами, при аншлаге в зрительном зале. Для этого нужны были деньги, меценаты, спонсоры, связи в мире театрального бизнеса и рекламы. А главное — партнерша, достойная Сергея. До желаемого, казалось, далеко, как до луны, изо дня в день Лазареву приходилось заниматься все тем же, что и раньше. Но цель сияла впереди заманчивым светом рампы, и Максим следовал за ним, полагаясь на улыбку Судьбы.

Дела пошли в гору, все внимание пришлось сосредоточить на них. Стало не до копания в личных отношениях, и Лазарев отложил выяснения на потом. Да и тревожить Сергея не хотел. Скорее всего, это лишь странные домыслы и ничего более. А выплыли проблемы и поважнее.

За Игнатием от Гасиловой к Максиму перешли еще трое солистов, двоих взяли со стороны. Молодые, разноплановые танцовщики и все — выпускники Академии. Посыпались заказы. Программы собирали на живую нитку, часто по ночам. Уставали смертельно. Тем временем Инна развернула информационную войну, начала травить Игнатия, а заодно мазать дерьмом антрепризу Лазарева.

Новостные ленты Интернета запестрели заказными статьями с жареными фактами о личной жизни и досуге солистов-содомитов. Игнаша растерял свою жизнерадостность, Феля каждый день умывалась слезами. Максим мрачнел, но все еще надеялся решить дело миром.

Шум и сплетни подогревали интерес к коллективу, даже те, кто с пеной у рта осуждали и потрясали моралью, стремились увидеть, а увидев, не могли не признать красоты. Чиновники насылали проверки, но Максима было трудно переиграть. Если бы ни Офелия с Игнашей, он и внимания не обращал на мелкие укусы приспешников Гасиловой. Не так много их было, они портили нервы, но не имидж. В какой-то степени даже повышали рейтинг антрепризы. Но такой ценой Лазарев не хотел ничего. К тому же он был близок к осуществлению главного плана. Госпожа Майер ответила ему, и Максим вел с ней оживленную переписку. Он не ошибся, угадал, ему снова повезло!

Что значила теперь какая-то Гасилова? Пусть антреприза была уже не слишком нужна, но Макс не хотел бросать начатое, дело стало приносить хорошие доходы. Настолько хорошие, что можно было подумать о покупке квартиры, в которой они жили. При таком раскладе разборки с Инной надо было прекращать. Герта к весне собиралась в Петербург, к тому времени ничто не должно было отвлекать Максима. Чтобы утрясти проблемы и поставить на этом крест, у него оставалось месяца четыре, не больше.