Обнялись крепко. У Макса аж дыхание перехватило.

— Серж? Так тебя теперь зовут? — не размыкая рук прижал еще сильнее и на ухо: — Здравствуй! Скучал по тебе.

Оказывается, не только скучал, хотел отчаянно! Гораздо больше, чем признавался самому себе. Откуда все это? И сейчас самым важным было понять — а есть ли в Сереже? Или все та же спокойная отстраненность? Что он чувствует, хочет ли близости, этих объятий?

Ясный взгляд, желанные губы. С трудом удержался, чтобы не поцеловать, отпустил от греха, ведь не поймут. Перевел дыхание.

— Ну, с возвращением! Поехали домой. Или у тебя еще вещи?

— Да, сумка в багаже, тебе подарки привез. Я тоже соскучился. Но так было… Макс! Я тебе все расскажу!

Рассказы важнее. Кольнуло разочарование, Макс не поддался. Глупости, Сергей устал, в этом все дело.

— Мне подарки! Ты мой дорогой… Конечно, расскажешь. Дома.

Сергей не мог прийти в себя.

— Нет, ну как же! Как ты смог? И не сказал, молчал до последнего. А я не понимал, куда едем, думал — в гостиницу.

— Почему в гостиницу?

— Ну… чтобы вдвоем побыть. В общаге там слышимость… В стену стучат.

— Здесь тоже слышимость, но мы соседей теперь на хер пошлем. И вот, смотри, эту стену ничем не займем, здесь станок будет. Конечно, для прыжков места нет, но потянуться можно.

— Макс! Что ты! Я и в зал схожу потянуться, у Фимы классика, как в театре, он, кстати, собирается здание выбивать себе, письма пишет в министерство культуры, мы все подписывали.

— А ведь я сказал тебе не подписывать ничего!

— Но это же не договор… Нельзя было?

— Не знаю, сначала я должен посмотреть, а потом уже подписывай. Ты не представляешь, что бывает и как подписи используют. Ты куда?

— Ма-а-а-акс! Тут лоджия…

— Да, — Лазарев вышел вслед за Сергеем на лоджию, — застеклим, будет еще помещение, и зимой теплее. Сережа…

То, что в аэропорту получилось само собой, теперь не выходило, ни обнять, ни притиснуть. А хочется невыносимо. Что держит?

Сергей обнял сам.

— Макс… знаешь… даже если бы не квартира, я все равно домой летел, к тебе. В самолете понял.

Тут все тормоза сразу и сорвало. Неважно, что потом, сейчас одно — близость. Стали целоваться. Долго, горячо. Руки беспорядочно пытались проникнуть под одежду, встречались, сплетались пальцами. Невнятные слова прерывались стонами.

— Пойдем в ванную, сантехнику посмотришь, — выдохнул Макс.

Разделись в комнате, не смущаясь, отбросив сомнения. Было лишь одно главное — снова вместе.

— Так скучал по тебе, — Максим провел пальцами по губам Сергея. — Вот уж не думал… На стену лез… Идем уже, а то и без ванной сейчас …

Шум воды и теплые щекотные струйки душа сняли последнее напряжение. Теперь руки не метались по обнаженным телам, а были в тех самых местах, которые томились жаждой прикосновений. Ласкали и сжимали, поглаживали, проникали.

— Серж?

— М-м-м-м?

— Буду так звать тебя…

Макс от паха вверх провел ладонями по животу, потом по груди Сергея до левого соска, ущипнул, наклонился, обвел языком, прикусил. Залесский откинул голову, запустил пальцы в волосы Максима.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А-а-а-а… да… сделай что-нибудь, или сейчас разорвет… у меня никого не было в Америке…

— А у меня тут… Ха-ха-ха… Ну вот что ты… Сережа… да-а-а…

— А что ты делал после наших телефонных разговоров? — Сергей сжимал и ласкал возбужденный член Макса, все ускоряя движения.

— Мысленно тебя трахал, — между поцелуями и стонами с трудом произнес Макс. — На фотки… блядь… а-а-а-а-а-а-а… Я кончу сейчас… хочу с тобой.

— Д-а-а-а…

Кончили оба, но разрядки не почувствовали, только сильнее возбудились от близости, хотели большего. Медленно вытирались, не спешили в комнату.

— Макс…

— Что?

— Подожди меня там, я сейчас… В Америке такие магазины есть… я смазку привез.

Максима затрясло от одной мысли, что это возможно и Сергей сам говорит, но сдержался, ответил на коротком выдохе:

— Хорошо…

И опять припал к губам Сережи. Тот отвечал и повторял:

— Так иди… я сейчас…

Максим понимал, что надо дать время подготовиться, а не мог и шага сделать, боялся, что вдруг все это исчезнет.

— Хорошо… я иду, иду…

Не исчезнет, понятное дело, он сам все устроил, надолго, наверняка. Это теперь их дом. Никто не вломится, не помешает, не посмотрит косо, помешивая суп на общей кухне. Ебаная общага! Бабы там были злые, языкастые. Стервы.

Да что о них вспоминать. Ольга хорошая, ей спасибо. Макс по-честному с ней обошелся, заплатил, благо было чем. Ведь и кооператив этот не с неба упал.

Максим взял сигарету, накинул халат, вышел на лоджию, но не закурил, только размял в пальцах, кинул в пепельницу, закрепленную на ограждении…

Вот он — их дом. И Серж никогда не узнает правды, как все это вышло на самом деле. Лазарев довольно ухмыльнулся, вспомнил трясущиеся щеки Якова, когда на стол шлепнулась толстая папка с фотографиями, показаниями свидетелей, копиями документов и проект искового заявления. Статья Уголовного кодекса России сто тридцать один — изнасилование несовершеннолетнего, срок давности привлечения к уголовной ответственности десять лет, а прошло всего четыре… Четыре года Сережиных мучений.

Максим с трудом сдерживался, но смог остаться в рамках приличий, даже не матерился. Он популярно объяснил Якову, какие светят последствия, если de facto подтвердится de jure. Яков был развратником, сволочью, уродом, но не дураком, понял с первого раза. Через месяц Максим получил документы на квартиру, ключи и сберкнижку с валютным счетом на свое имя. Придушить Яшку руки по-прежнему чесались, но помня о том, где крутился бывший благодетель Залесского, Макс решил, что судьба и сама с этим разберется.

А сейчас…

Сергей вышел из ванной, Макс вернулся в комнату. Они стояли друг перед другом. Непривычно смущаясь.

Сергей сдвинул халат с плеч Максима. Прошел ладонями по предплечьям и ниже по рукам, сплел пальцы.

— Ты что там делал? Я думал, лег уже…

— Курить хотел.

— Не стал?

— Нет…

— Пошли ляжем. — А сам медлит, ждет.

Полшага навстречу, и как током ударяет касание. Волной по телу, дрожью внутри прокатывается желание. Но и нежность.

В этот раз все было иначе, горячо, глубоко, томительно. И Макс поверил — вот она, любовь. Долгие ласки на грани оргазма, откровенные, интимные, то, чего они еще не допускали между собой. Сила без грубости, страсть без насилия. Постепенно раскрываясь, Сергей отдался весь, он наконец снял все внутренние запреты, отбросил прошлое…

Их соитие было похоже на танец: тренированные мокрые от пота тела, влажные пряди спутанных волос, сначала осторожные, потом глубокие мерные движения Макса, покорная нежность Сергея, теснота объятий, сплетение тел, частое дыхание, затененные ресницами глаза, терпкий запах семени, смешанного на бедрах и ягодицах…

Уснули, проснулись и снова любились, торопясь восполнить так долго сдерживаемую тягу к совершенной близости. Потеряли счет времени, а за окном без шторы все светло и светло. Белые ночи.

Их лето было счастливым. Яркий театральный сезон, творческое сияние Сергея. И Макс рядом, он никого не допускал затенить этот свет. Всегда на страже интересов, на шаг впереди, зная о безграничном доверии Сергея — оправдывал его.

Редкие свободные дни они проводили вместе, отгораживались от мира в стенах дома, который наполнялся счастливыми воспоминаниями, новыми вещами. Тем, что составляет быт, незаметное и необходимое. Которое начинаешь ценить, лишь потеряв.

Они иногда гуляли по городу в размытом свечении питерских белых ночей. В Гатчину так и не выбрались и смеялись об этом, что поедут когда-нибудь потом, на пенсии. И будут гулять с тросточками по парку и вспоминать счастливую молодость. Потом возвращаться домой, перебирать альбомы с театральными фотографиями Сергея и дипломы Максима.