— Погоди, Тим, — говорит Ван Паттен. — Успокойся. Я их выпью.

— Это европейская дрянь, Дэвид, — поясняет Прайс. — Европейская дрянь.

— Возьми мой, Ван Паттен, — предлагаю я.

— Подожди, — говорит Макдермотт, останавливая официанта. — Я свой тоже выпью.

— Зачем? — спрашивает Прайс. — Ты что, пытаешься произвести впечатление на эту армянскую цыпочку в баре?

— Какую еще армянскую цыпочку? — Ван Паттен неожиданно заинтригован, он вытягивает шею.

— Уноси все коктейли! — вскипает Прайс.

Официант покорно забирает стаканы и, кивнув неизвестно кому, уходит.

— Кто дал тебе право распоряжаться? — ноет Макдермотт.

— Поглядите, парни. Смотрите, кто пришел, — присвистывает Ван Паттен. — Мать честная.

— Ради бога, только, блядь, не Пристон, — вздыхает Прайс.

— О нет, — зловеще произносит Ван Паттен. — Он нас пока не заметил.

— Виктор Пауэл? Пол Оуэн? — неожиданно испугавшись, спрашиваю я.

— Ему двадцать четыре года, и у него отвратительно много денег, скажем так, — с ухмылкой подсказывает Ван Паттен. Человек его, очевидно, приметил, и на лице Ван Паттена вспыхивает лучезарная улыбка. — Настоящий говнюк.

Я вытягиваю шею, но не могу понять, кто там и что.

— Это Скотт Монтгомери, — произносит Прайс. — Да? Скотт Монтгомери.

— Возможно, — подначивает Ван Паттен.

— Карлик Скотт Монтгомери, — говорит Прайс.

— Прайс, — говорит Ван Паттен. — Ты бесподобен.

— Смотрите, какой я сейчас изображу восторг, — замечает Прайс, обводя взглядом стол. — Ну, я ведь всегда прихожу в восторг, встречая кого-нибудь из Джорджии.

— Ух-ты, — произносит Макдермотт. — Он нарядился так, чтобы всех поразить.

— Да, — отвечает Прайс. — Я убит, то есть поражен.

— Да-а-а, — говорю я, заметив Монтгомери. — Элегантный темно-синий.

— В мелкую клетку, — шепчет Ван Паттен.

— И много бежевого, — добавляет Прайс. — Вы же понимаете.

— Он идет сюда, — говорю я, внутренне подбадривая себя.

К нашему столику приближается Скотт Монтгомери. На нем — темно-синий двубортный блейзер с пуговицами из искусственного черепахового панциря, мятая, застиранная хлопчатобумажная рубашка в полоску с красной вышивкой, шелковый галстук с красно-бело-синим рисунком в виде фейерверков (от Hugo Boss) и фиолетовые шерстяные брюки от Lazo (косые карманы; спереди — четыре складки) . В руках у него стакан с шампанским, который он передает своей спутнице. Она — определенно модель: стройная, с неплохой грудью, задница отсутствует, высокие каблуки. На ней креповая юбка, велюровый жакет (шерсть с кашемиром), через руку перекинуто велюровое пальто, все от Louis Dell'Olio. Туфли на каблуках от Susan Bennis Warren Edwards. Темные очки от Alan Mikli. Кожаная сумка с тиснением от Hermes.

— Здорово, парни. Как жизнь? — Монтгомери гнусавит, как и все выходцы из штата Джорджия. — Познакомьтесь с Ники. Ники, это Макдональд, Ван Барен, Бэйтмен — ты отлично загорел — и мистер Прайс. Пожав руку только Прайсу, он забирает стакан у Ники. Ники вежливо, словно робот, улыбается, — вероятно, она не говорит по-английски.

— Монтгомери, — произносит Прайс любезным, дружеским тоном, пялясь при этом на Ники. — Ну как жизнь?

— Ну, парни, — говорит Монтгомери, — вижу, у вас классный столик. Уже расплатились? Шучу.

— Слушай, Монтгомери, — говорит Прайс, глядя на Ники. Он по-прежнему демонстрирует необычайное расположение к человеку, которого я считал чужаком. — Может, в сквош?

— Позвони мне, — рассеянно отвечает Монтгомери, обводя взглядом зал. — Это не Тайсон? Вот моя визитка.

— Отлично, — говорит Тимоти, пряча ее в карман. — Как насчет четверга?

— Не могу. Улетаю завтра в Даллас, но… — Монтгомери уже отходит от нашего стола, торопясь подойти еще к кому-то. Ники он увлекает за собой. — Давай на следующей неделе.

Ники улыбается мне, потом смотрит в пол (розовые, голубые, лимонно-зеленые плитки перекрещиваются треугольничками), словно в них скрывается ответ, некая разгадка, разумное объяснение тому, почему она связалась c Монтгомери. Я вяло размышляю, старше ли она его и не заигрывала ли со мной.

— До встречи, — говорит Прайс вдогонку.

— Пока, парни… — Монтгомери уже в середине зала. Ники семенит за ним. Я был не прав: у нее есть задница.

— Восемьсот миллионов, — качая головой, присвистывает Макдермотт.

— Университет? — спрашиваю я.

— Смехотворный, — намекает Прайс.

— Роллинс? — гадаю я.

— Ну почти, — говорит Макдермотт. — Хемпден-Сидней.

— Паразит, неудачник, сука, — подводит итог Ван Паттен.

— Но у него восемьсот миллионов, — выразительно повторяет Макдермотт.

— Ну и пойди отсоси y карлика, — заткнешься ты или нет? — говорит Прайс. — Неужели ты такой впечатлительный, Макдермотт?

— Все равно, — замечаю я. — А телка ничего себе.

— Девка что надо, — поддакивает Макдермотт.

— Согласен, — с неохотой кивает Прайс.

— Слушайте, вы, — горестно произносит Ван Паттен. — Я знаю эту цыпочку.

— Да ладно, — стонем мы в один голос.

— Попробую угадать, — говорю я. — Подцепил ее в «Туннеле», да?

— Нет, — он отпивает, — она модель. Анорексичка, алкоголичка, неврастеничка. Настоящая француженка.

— Ну что за клоун, — говорю я, не понимая, врет он или нет.

— Поспорим?

— Ну и что? — пожимает плечами Макдермотт. — Я бы трахнул ее.

— Она выпивает в день литр «Столичной», блюет и снова выпивает столько же, — объясняет Ван Паттен. — Стопроцентная пьянчужка.

— Стопроцентная дешевая пьянчужка, — бормочет Прайс.

— А мне безразлично, — мужественно произносит Макдермотт. — Она прекрасна. Я хочу трахнуть ее. Жениться на ней. Иметь от нее детей.

— Господи, — почти ржет Ван Паттен. — Ну кто женится на цыпочке, которая родит бутылку водки с клюквенным соком?

— Его слова не лишены смысла, — говорю я.

— Угу. Еще он собирается подцепить ту армянскую цыпочку в баре, — ухмыляется Прайс. — А она что родит — бутылку шампанского и пинту персикового сока?

— А где армянская цыпочка? — вытягивая шею, раздраженно спрашивает Макдермотт.

— О боже. Пошли вы на хуй, пидоры, — вздыхает Ван Паттен.

К столику подходит метрдотель, здоровается с Макдермоттом, потом замечает, что у нас нет наших бесплатных коктейлей, и убегает до того, как мы успеваем его остановить. Не знаю, откуда Макдермотт так хорошо знаком с этим Аленом, — может, через Сесилию?

Однако это меня слегка задевает, и я решаю заработать очки своей новой визиткой. Я достаю ее из бумажника (газелевая кожа, Barney's, $850), кидаю на стол и жду реакции.

— Это что, грамм? — не без интереса спрашивает Прайс.

— Новая визитка, — я пытаюсь вести себя небрежно, но все равно гордо улыбаюсь. -Ну как вам?

— Ух-ты, — взяв ее в руки, говорит Макдермотт, и с искренним восхищением потирает ее пальцами. — Очень красивая. Посмотри-ка…

Он передает визитку Ван Паттену.

— Вчера забрал из печати, — замечаю я.

— Хороший цвет, — говорит Ван Паттен, пристально рассматривая карточку.

— Это цвет кости, — уточняю я. — А тиснение называется Silian Rail.

— Silian Rail? — переспрашивает Макдермотт.

— Да. Неплохо, а?

— Очень неплохо, Бэйтмен, — сдержанно произносит завистливая скотина Ван Паттен, — но это ничто по сравнению с… — Он вытаскивает свой бумажник и швыряет рядом с пепельницей свою визитку. — Посмотри-ка на эту.

Мы все склоняемся и рассматриваем визитку Дэвида. Прайс тихо говорит:

— Да, это действительно круто.

Цвета такие элегантные, шрифт просто великолепный, и меня охватывает короткая судорога зависти. Я стискиваю кулаки, а Ван Паттен самодовольно говорит:

— Цвет яичной скорлупы и шрифт Romalian…

Он оборачивается ко мне:

— Что скажешь?

— Мило, — хрипло говорю я. Мне даже удается кивнуть. Мальчик приносит четыре новых Bellini.