— Мы потом поедем в «Mortimer's». Может, увидимся там.

Он кивает, глядя на мой стакан с водой, потом подзывает официантку и заказывает себе виски.

— Это кто? — интересуюсь я.

— Да так, одна крошка, она раньше ходила в «Stephens».

— А где ты с ней познакомился?

— В биллиардной в «М.К», — он пожимает плечами.

— Она не из du Pont[34]], случайно?

— А что? Хочешь ее телефончик?

— Да нет. Просто мне интересно, в du Pont она или нет.

— Может быть. Я не знаю. — Он закуривает очередную сигарету. Похоже, что у него золотая зажигалка от Tiffany's, восемнадцать карат. — Может быть, она подруга кого-то из du Pont.

Я по-прежнему пытаюсь придумать хотя бы одну причину, почему я сейчас сижу здесь, в «Дорсии», с моим братцем Шоном, но на ум ничего не приходит. После ужина (порции здесь микроскопические, зато еда просто отменная; Шон вообще ничего не ест) — я говорю ему, что мне надо встретится с Андреа Ротмере в «Nell's», так что если он хочет десерт или кофе, то пусть заказывает прямо сейчас, потому что к полуночи мне надо быть в центре.

— Зачем суетиться? — говорит он. — «Nell's» — уже не такое стильное заведение, как раньше.

— Ну… — я запинаюсь, но быстро беру себя в руки, — Мы там просто встречаемся. На самом деле, мы собираемся… — я лихорадочно перебираю в уме названия клубов, — …в «Чернобыль». — Я отпиваю еще шампанского из стакана без ножки.

— Скучное заведение, — говорит он, обводя взглядом зал. — Очень скучное.

— Или в «Контраклуб Восток», я не помню.

— Уже немодно. Каменный век. Доисторические времена, — он цинично смеется.

Напряженная пауза.

— А ты-то откуда знаешь?

— Рок-н-ролл, — он пожимает плечами. — Вся жизнь — сплошной рок-н-ролл.

— Ладно, Шон, а ты где будешь сегодня вечером?

Он отвечает без промедления:

— В «Petty's».

— А, ну да, — я совершенно забыл, что его уже открыли.

Он курит, что-то насвистывая себе под нос.

— А мы идем на вечеринку у Дональда Трампа, — вру я.

— Замечательно. Повеселитесь по полной программе.

— Дональд — приятный парень. Тебе надо с ним познакомиться, обязательно, — говорю я. — Я… я вас познакомлю.

— Правда? — говорит Шон, может, с надеждой, а может, и нет.

— Ну, разумеется.

Правда-правда.

Так, пока принесут чек… пока я расплачусь, пока поймаю такси, пока доеду до дома… будет уже почти полночь, а это значит, что я никак не успею вернуть в видеопрокат вчерашние кассеты, а если не заезжать домой, тогда я еще успеваю зайти в прокат и взять еще одну кассету, в членской карточке сказано, что можно брать не более трех кассет одновременно. А я вчера взял только две («Двойное тело» и «Горячая, мертвая блондинка»), так что я могу взять еще одну, но я совершенно забыл, что участвую в их членской программе «Золотой круг», то есть, если я за полгода набираю кассет на тысячу долларов (минимум), тогда мне можно брать одновременно — за один раз — сколько хочешь кассет, но я не знаю, можно ли взять кассеты, если ты не вернул предыдущие, а две я уже взял вчера, так что…

— Дэмиен. Ты — Дэмиен, — слышу я бормотание Шона. Во всяком случае, мне так показалось.

— Что ты сказал? — я смотрю на него. — Я не расслышал.

— Хороший загар, — он вздыхает. — Я сказал, хороший у тебя загар.

— А, — я все еще пытаюсь сообразить, как быть с кассетами. Я опускаю глаза и смотрю… куда? Себе на колени?

— Спасибо.

— Рок-н-ролл, — он тушит сигарету в хрустальной пепельнице. Из пепельницы поднимается дым, но быстро рассеивается.

Шон знает, что я знаю, что он может меня провести в «Petty's», новый клуб Нормана Прейджера на Пятьдесят девятой, но я не буду его просить, а сам он не предложит. Я кладу поверх чека мою платиновую American Express. Шон таращится на смазливую девицу у барной стойки — платье из джерси от Thierry Mugler, шаль от Claude Montana, — она лениво потягивает шампанское из стакана без ножки. Когда официантка подходит, чтобы забрать чек и карточку, я отрицательно качаю головой, и Шон все-таки опускает глаза и видит мою AmEx, и тогда я делаю знак официантке, чтобы она подошла и взяла чек с карточкой.

Сегодня я встречаюсь с Бетани за ланчем в «Vanities», — это новое бистро Эвана Килея в Трибеке, и хотя утром я два часа занимался в спортзале, а потом еще до полудня поработал с гантелями прямо в офисе, чувствую я себя нервозно. Сложно определить причину, но я думаю, что одно из двух. Либо я опасаюсь, что меня обломают (хотя непонятно, с чего бы вдруг мне опасаться облома: она сама мне позвонила, она хочет видеть меня, она хочет со мной пообедать и снова со мной поебаться, — она, а не я), либо все дело в этом новом итальянском муссе для волос, который я попробовал как раз сегодня, и хотя он приятно пахнет, и волосы кажутся гуще, он оставляет какое-то липкое неприятное ощущение, и вполне может быть причиной моей непонятной нервозности. Чтобы за обедом нам было о чем поговорить, я вчера попытался прочесть сборник рассказов одного модного молодого писателя, о котором недавно писали в New York. Книжка называется «Котелок для рагу», я купил ее в «Barnes&Noble». Я честно пытался ее читать, но все рассказы начинались с фразы: «когда луна бьет в глаза, как большая пицца», — так что я поставил книжку на полку, выпил J&B со льдом и принял два ксанакса, чтобы прийти в себя после такого напряга. В качестве компенсации, перед тем, как лечь спать, я написал Бетани стихотворение и потратил на это немало времени, что меня удивило, потому что в Гарварде я часто писал ей стихи, длинные мрачные поэмы, до того, как мы с ней расстались. Господи, думаю я, входя в «Vanities» (опаздывая всего на пятнадцать минут), я очень надеюсь, что она не связалась с Робертом Холлом, этим тупым мудаком. Проходя мимо зеркала, что висит над стойкой, я смотрю на свое отражение — мусс смотрится очень даже неплохо. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс обсуждали Патрика Суэйзи — стал ли он циником или нет?

Метрдотель подводит меня к столику, где сидит Бетани (все происходит как бы в замедленной съемке). Она сидит спиной к залу и не видит меня. Я вижу только ее затылок — шея открыта, каштановые волосы подняты вверх и собраны в элегантный пучок, — а когда она поворачивает голову, чтобы взглянуть в окно, я вижу ее профиль: она выглядит как модель. На ней шелковая блузка и шелковая с атласом юбка с кринолином. Зеленая замшевая сумочка от Paloma Picasso стоит перед ней на столе, рядом с бутылкой минеральной воды San Pellegrino. Бетани смотрит на часы. Пара за соседним столиком курит, и после того, как я неожиданно наклоняюсь к Бетани и целую ее в щеку, я сдержанно обращаюсь к метрдотелю и прошу пересадить нас в зал для не курящих. Я говорю тихо и вежливо, но все же достаточно громко, чтобы курильщики за соседним столом меня слышали — надеюсь, их это немного смутит.

— Ну, так что? — Я стою, скрестив руки на груди и нетерпеливо постукивая носком ботинка по полу.

— Боюсь, сэр, у нас нет зала для некурящих, — говорит метрдотель.

Я прекращаю стучать ногой по полу и медленно обвожу взглядом ресторан, то есть бистро. Меня очень волнует, как выглядят мои волосы, и я вдруг очень жалею, что не сменил мусс, потому что с тех пор, как я в последний раз видел свои волосы, пару секунд назад, ощущение стало другим. Мне кажется, что пока я шел от бара до столика, в моей прическе что-то изменилось. К горлу подступает теплая тошнота, но, поскольку на самом деле мне все это снится, то мне все-таки удается произнести:

— То есть, вы говорите, у вас нет зала для некурящих? Я правильно понял?

— Да, сэр

Похожий на педика метрдотель, с невинными глазками (без сомнения, актер) добавляет:

— Прошу прощения.