— Стало быть, вы пили, не торопясь, помаленьку и хорошо закусывая, и опьянения никто из вас не почувствовал? Я правильно понял?

— Правильно, — снисходительно ответил Румянцев.

— А после встречи с Гладилиным что произошло?

Румянцев отметил про себя, что судья пока никак не квалифицирует преступление, он не говорит, к примеру, «после ограбления» или «после хулиганского нападения», а произносит неопределенное слово «встреча».

— После встречи, — сказал Румянцев, подчеркивая это слово, — мы пошли в магазин. Суханов захотел еще выпить.

— И что же вы купили в магазине?

— Две бутылки коньяка…

По залу пронесся легкий шорох и скрип стульев, будто все сразу переменили позу.

— Кто покупал?

— Суханов.

— Он говорил вам, сколько… — Васильев на мгновение замялся, но быстро нашел нужное слово, — сколько ему удалось добыть денег?

Суханов во второй раз за весь день посмотрел на Румянцева. Тот, не поворачиваясь к нему, словно почувствовал этот взгляд и даже непроизвольно поежился.

— Не помню…

— Постарайтесь припомнить.

Суханов отвернулся к окну и по-куриному нырнул вперед головой.

— Не помню, хотя… — он посмотрел в затылок Суханову, — хотя, — повторил он после паузы, — что-то в этом роде было сказано. Когда решалось, что будем покупать, Суханов предложил коньяк, я засомневался, что денег не хватит, но Суханов улыбнулся и похлопал меня по плечу, а потом по своему карману и сказал, что теперь хватит. — Румянцев подчеркнул слово «теперь». Он посмотрел на Суханова и увидел, что тот еще раз дернулся, понял, что слово попало в цель, и чуть заметно довольно улыбнулся.

— Вы видели, какими деньгами Суханов расплачивался в магазине?

— Двадцатипятирублевой бумажкой.

— Вы видели, сколько денег отнял Суханов у Гладилина?

— Нет, я стоял далеко.

— Расскажите, что вы видели.

— Мы шли по улице…

— С какой целью?

— Я уже сказал: купить выпивку.

— За коньяком? — мимоходом уточнил Васильев.

— Нет, просто за выпивкой, — настойчиво повторил Румянцев, — коньяк было решено купить потом. Мы шли медленно. Нас обогнал Гладилин. Суханов окликнул его.

— По имени?

— Нет, он крикнул «эй!». Гладилин не остановился, и Суханов догнал его и взял за руку. Я подумал, что это знакомый Суханова и они выясняют какие-то старые отношения, и решил не мешать им…

Васильев заметил, что при этих словах Суханов посмотрел на Румянцева с нескрываемой ненавистью.

— Теперь, когда вы все знаете, как вы можете объяснить поведение Суханова? — спросил Васильев.

Румянцев равнодушно пожал плечами и сказал так:

— Точно объяснить его поведения я не могу. Мне кажется, что это затянувшееся мальчишество. Какие-то игрушки… Какие-то «казаки-разбойники».

Румянцев ответил, якобы выгораживая Суханова, но вместе с тем ничем не облегчая его положения. Больше того, этими словами он почему-то больнее всего задел Суханова. Васильев, внимательно наблюдавший за подсудимым, готов был поклясться, что после этой вроде бы доброжелательной фразы, произнесенной, впрочем, несколько снисходительным и небрежным тоном, Суханов ударил бы Румянцева, если б имел возможность, он даже дернулся на своей скамье так, что милиционеры насторожились. Васильев понял, что невольно помог Румянцеву свести какие-то счеты с подсудимым. Впрочем, фраза была настолько безобидна, что судья так и не понял, каким образом он это сделал.

— Свидетель Румянцев, садитесь, — Васильев посмотрел на Зою, — пригласите свидетеля Никифорова Николая Николаевича.

Свидетель Никифоров, вам, как стороннему наблюдателю, показалось, что Суханов был сильно пьян? Уточняю вопрос, вел ли он себя как пьяный, то есть: не координировал движения, говорил повышенным голосом и прочее.

— Я же видел их в тот вечер два раза, — несколько подумав, серьезно и сосредоточенно сказал Никифоров, — первый раз — когда шел в магазин, а второй, когда шел обратно… Когда я шел в магазин, они зацепили меня, вернее не они, а Суханов, но тогда я не знал его фамилии, хотя лицо его мне было знакомо по танцам… В общем, на ногах стоял он крепко, я чуть в сугроб не отлетел, и выругался он мне вслед довольно внятно, пьяные так не ругаются… А когда он деньги отнимал, то я еще удивился, как аккуратно он это делал… Вернее, я потом удивился, когда узнал, что он отнял деньги. Я, конечно, видел пьяных, но он был не пьяный; может быть, что называется, выпивши, но себя помнил.

Прокурор пытался понять, что же подготовил Васильев. Он, конечно, понял, что судья решил доказать, что Суханов не был пьян в момент ограбления, но совершенно не понимал, зачем ему это нужно. Ведь то, что он был трезв, не является в данном случае ни смягчающим, ни отягчающим обстоятельством. Понятно, что подсудимый старается свалить все на пьянку. Но Васильев же знает, что раз доказан факт грабежа, то обойти этот факт нельзя. И прокурор не видел причины затягивать и усложнять совершенно очевидное дело. Но он помнил, что раз Васильев это делает, то определенно имеет к этому веские основания, и прокурор досадовал на себя за то, что он эти основания или не может разглядеть, или уже упустил.

Володя Гладилин боялся Сухого (такая у Суханова была уличная кличка, «кликуха», как говорили в фабричном районе). Он решил держаться по возможности нейтралитета. «Вот не было печали, — думал он, — теперь выйдет из колонии, и на улицу не показывайся вообще… И чего бы мне пойти другой дорогой в тот вечер…»

Его рассказ о случившемся был бы еще короче, но он понимал: раз двое видели, как Сухой его бил, то ему надо об этом рассказать, а то судья вон какой строгий, еще упечет за дачу ложных показаний… Злости на Сухого у него не было, разве только немножко за то, что тот втянул его в эту историю. Гладилин всю жизнь старался избегать всяких историй, ходил всегда «другой дорогой» и «по другой стороне», и вот надо же, все-таки влип…

И снова, прежде чем задавать другие вопросы, Васильев задал тот же, что и предыдущим свидетелям:

— Суханов был пьян, когда остановил вас?

Гладилин пожал плечами:

— Я не обратил внимания, — сказал он совсем тихо. Он не знал, как сказать лучше.

— Ну, когда он разговаривал с вами, когда требовал деньги, язык у него заплетался? От него пахло спиртным?

— Я не обратил внимания, — пробурчал Гладилин.

— Почему вы так безропотно отдали деньги? Ведь физически вы, наверное, не слабее Суханова.

— Но их было двое, — чуть ли не шепотом ответил Гладилин.

— А второй совершал какие-нибудь угрожающие действия?

— Я не обратил внимания… Не заметил…

— Как был одет второй?

— Я не разглядел…

— Вы знали Суханова раньше?

Гладилин задумался: «Кто нас видел вместе, кто нас знакомил? Можно сказать, что знал, а как лучше? Но ведь я на следствии говорил, что не знал, там так и записано в протоколе…»

— Нет, не знал, — ответил Гладилин.

— Почему вы сразу не заявили в милицию о случившемся?

— Я бы и вообще не заявил… — сказал Гладилин и посмотрел в сторону Сухого, словно ожидал одобрения своим словам.

— Почему?

— Не стал бы заводиться из-за шести рублей.

— А из-за шестидесяти? — спросил прокурор.

Гладилин пожал плечами.

— Вы не знаете… А если б Суханов, окрыленный легким успехом, пошел бы на поиски следующей жертвы, если б другой человек оказал ему сопротивление и Суханов нанес бы ему тяжелые телесные повреждения или увечья? Вы понимаете, что это преступление было бы и на вашей совести?

— Но ведь так не было…

— Могло бы быть! — резко сказал прокурор. — У вас отняли деньги. Немного. Вы думаете, что это ваше личное дело… А преступник безнаказан. Вы не выполнили свой гражданский долг. И сейчас уклоняетесь от выполнения… Конечно, вы можете оправдаться тем, что со страху все позабыли, был ли пьяный Суханов, как был одет второй и как он себя вел, но мне кажется, что страх более серьезный и конкретный заставляет вас говорить, что вы испугались тогда вечером… Мне кажется, вы знали Суханова и раньше и теперь боитесь показывать против него. Вы, конечно, можете больше ничего не говорить — ваших показаний уже достаточно для суда, но мне хотелось бы, чтобы вы рассказали нам все. И не для нас, хотя чистосердечным рассказом вы поможете суду, а для себя. Вам это нужно больше! Садитесь и подумайте. И если вам найдется что сказать, а я на это надеюсь, суд предоставит вам слово.