— Вы знали, что он дома? Он вас ждал?

— Нет. Шел мимо, увидел свет и зашел.

— Свидетель Морозов, — Васильев неожиданно протянул руку к Сашке, и тот даже вздрогнул. — Вы виделись в тот вечер с Румянцевым?

— Да, — растерянно ответил Морозов.

— Где?

— Я заходил к нему домой.

— Вы вместе вышли из дома? — Сашка задумался и оглянулся на Румянцева. — Правду, только правду! — сказал Васильев.

— Да.

— Румянцев сказал вам, куда он идет?

— Да.

— Что он вам сказал?

— Что идет к Суханову.

— Зачем?

— Не знаю… Сказал, что тот звал.

— Садитесь, Морозов. Румянцев, вы говорите неправду. Вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний? Расскажите еще раз, как вы в тот вечер встретились с Сухановым?

— Я встретил Суханова утром, — тихо и без прежней уверенности начал Румянцев, — и он попросил меня зайти к нему после работы, часов в семь.

— Зачем? Суханов вам сказал зачем?

— Просто так, — пожал плечами Румянцев. — Разве обязательно встречаться с определенной целью?

— И все-таки?

— Ну он сказал: «Заходи, выпьем, потолкуем».

— О чем?

Румянцев пожал плечами.

— Подсудимый Суханов, — сказал Васильев, — о чем вы собирались потолковать с Румянцевым?

— Не помню, — зло ответил Суханов.

— Вам, наверное, кажется, что запирательством вы помогаете себе, — сказал Васильев, — а на самом деле вы выгораживаете больше Румянцева, чем себя. Ваше дело, но не советую… Садитесь. Потерпевший Гладилин, вам нечего прибавить к тому, что вы уже рассказали?

— Нет. Нечего.

— В каких выражениях Суханов у вас требовал деньги?

— Я точно не помню…

— Как далеко стоял от вас Румянцев?

— Я не обратил внимания.

— Садитесь. Свидетель Никифоров, встаньте. Как далеко от Суханова стоял Румянцев?

— Метрах в трех… Да, не дальше.

Румянцев все так же стоял в одиночестве на трибуне, и хоть и пытался сохранить лениво-презрительную гримасу на лице, Васильев видел, что чувствует он себя далеко не так уютно, как вначале. Создавалось такое впечатление, что судят его, Румянцева, и именно этого Васильев и добивался, во всяком случае, этого эффекта.

— Вы слышали, что говорил Суханов?

— Нет. Голос я его слышал… Но слов понять было нельзя… Хотя два слова матом я разобрал…

— Свидетель Румянцев, — Васильев сделал ударение на слове «свидетель», — вы слышали, в каких выражениях Суханов требовал деньги у Гладилина?

— Нет. Я не прислушивался.

— Никифоров на другой стороне улицы слышал, а вы нет. Вам собственный ответ кажется убедительным?

— Я по характеру несколько рассеян, — нашелся с ответом Румянцев. — В конце концов я мог бы не говорить и того, что сказал. За язык меня никто не тянул. Почему вы сомневаетесь в моих теперешних показаниях и верите в предыдущие? Это тоже не очень убедительно. Я ведь мог, к примеру, сказать, что в тот момент отвернулся, загляделся на девушку и ничего не видел.

— Нет, этого вы сказать не могли, — тихо сказал Васильев, — на это у вас не хватило бы храбрости. Вы знали, что есть еще один свидетель, вы знали, что есть потерпевший, и не могли даже предположить, что он будет обо всем молчать, и к тому же вам, очевидно, было нужно показать против Суханова, — Васильев снова выделил слово «нужно». — Но сделать вы это хотели как можно «благороднее».

Румянцев видел, как судья переглянулся с заседателем и потом сказал:

— Вы все слышали и видели. Вы спокойно наблюдали, как на ваших глазах совершается ограбление с насилием, и не пришли на помощь потерпевшему. Кроме того, вы, пользуясь правами знакомого, могли удержать Суханова от совершения преступления, но вы и этого не сделали. Суд еще рассмотрит ваши действия. Можете сесть.

Свидетель Морозов, подойдите сюда, — сказал Васильев усталым голосом и долгим и каким-то безнадежным взглядом следил, как выбирается Морозов со своего места, как неторопливо подходит к трибуне. — Свидетель Морозов… — сказал Васильев и запнулся. — Вы понимаете, что здесь происходит?

— Да… — Морозов пренебрежительно пожал плечами. — Суд здесь происходит.

— Скажите, Морозов, подсудимый был вашим другом?

— Да, — Морозов снова пожал плечами и криво улыбнулся, дескать, зачем повторяться.

— Вы были ранее судимы, Морозов?

— Сами знаете… Вы же и судили.

— Я здесь не один, — спокойно ответил Васильев, — отвечайте точнее, были или не были?

— Был.

— Скажите, свидетель Морозов, имел ли Суханов на вас определенное влияние?

— Не знаю… — сказал Морозов.

— А мне думается, что имел. И еще думается мне, что, не будь этого влияния, вы бы не оказались год назад на скамье подсудимых. Скажите, Морозов, а Румянцев, с которым вы теперь дружны, хороший товарищ?

— Да.

— Он и Суханову был хорошим товарищем? — с горькой иронией спросил Васильев.

Морозов промолчал.

— Посмотрите в зал, Морозов, — сказал Васильев и кивнул, понуждая Сашку оглянуться. — Много здесь ребят, для которых Румянцев хороший товарищ?

— Много, — не оглядываясь, буркнул Сашка.

— До первого случая, так ведь? — как бы про себя спросил Васильев. Морозов угрюмо молчал. — Как и было с Сухановым, — добавил Васильев. — Вас Суханов обидел чем-нибудь? — неожиданно спросил Васильев.

— Кого нас? — недоверчиво переспросил Сашка.

— Именно вас, Морозов.

— Нет.

— И вы бы с ним до сих пор дружили бы, если б не нашли друга поинтереснее?..

Сашка ничего не сказал.

— Ну хорошо… Ответьте мне на последний вопрос. Что сказал Румянцев, направляясь к Суханову?

Все в зале замерли, ожидая ответа. Морозов стоял, будто бы оцепенев и глядя перед собой. Он так стоял долго. Потом хриплым от напряженного молчания голосом произнес:

— Он сказал: «Мы еще посмотрим, кто тут хозяин».

Суханов вскочил со своего места и первый раз обернулся в зал, бешеным взглядом отыскивая Румянцева. Тот сидел, низко опустив голову. В зале стояла мертвая тишина.

— Суд переходит к судебным прениям, слово предоставляется государственному обвинителю…

Прокурору еще до выступления Горелова стал понятен смысл действий Васильева. Его поначалу раздражало собственное непонимание происходящего, и он про себя все время торопил Васильева, чтоб поскорее добраться до сути.

И хотя то, что выяснилось на суде, не совпадало с утвержденным им обвинительным заключением, он не чувствовал ни досады, ни разочарования. Он понимал, что Васильев отчасти обязан своим открытием случаю. Ведь могло быть так, что и Горелова и Морозова судил бы в свое время другой судья.

И теперь, выступая с обвинительной речью, прокурор шел к сути так же постепенно, как несколько часов назад она постепенно раскрывалась ему. Ему хотелось много сказать — и о человеческой, вернее, уже нечеловеческой сущности подсудимого. Он не хотел бы сваливать ответственность за все хулиганства в городе на Суханова и ему подобных, но не может и отвернуться от их незримого участия; такие вот, как Суханов, и создают, к сожалению, определенную нравственную атмосферу на своей улице.

— Ведь смотрите, товарищи судьи, что получается, — говорил прокурор, — перед нами налицо организованная группа со своими внутренними законами, со своим неписаным уставом, со своим вожаком. Я предвижу возражения защиты, мол, нет никаких оснований называть эту группу преступной (юридических оснований). Она, мол, не создана с целью грабежа, воровства, терроризирования или с какими-либо другими преступными целями. Да, это так. И ее вожак не говорил: «грабь», «убей», «изнасилуй», «укради», — больше того, он вроде бы стоял за справедливость и защищал слабых, но почему же тогда всего за год эта «человеколюбивая» группа породила три преступления? На этот вопрос отвечать нелегко… Да потому, товарищи судьи, что в основе этой группы лежали принципы, далекие от любви к человеку, от уважения к личности, от честности и душевной чистоты, свойственной большинству нашей молодежи. Но мы судим сейчас не за прошлое, а за конкретное преступление. Что можно сказать по этому поводу?