Придись удар Иванке в затылок или в ухо, как я рассчитывал — на этом бы наш поединок скорее всего и завершился, но не тут-то было — девушка успела вскинуть руку, и, скользнув по этому импровизированному блоку, мой кулак опустился ей куда-то в область правого плеча. Тоже наверняка чувствительно, но далеко не то, что требовалось для победы. Получив от удара дополнительное ускорение, моя противница рыбкой нырнула вперед и ушла кувырком. Пока, прихрамывая, я разворачивался, чтобы продолжить атаку, Иванова уже снова твердо стояла на ногах, лицом ко мне. Правда, правая ее рука, защитившая девушку пару мгновений назад, заметно подрагивала и так и норовила опуститься — было видно, что даже просто удерживать ее на весу стоит Иванке немалых усилий.

Сколько там уже минуло времени с начала поединка? Минута? Полторы? Пожалуй, пришла пора решать судьбу боя!

Мысль эта, очевидно, пришла в голову нам обоим, потому что навстречу друг другу мы двинулись почти синхронно. Используя естественное преимущество в длине рук, я сумел ударить первым. Выпад левой планировался пристрелочным, и вышел не слишком сильным — хоть Иванка его и пропустила, не успев толком сблокировать травмированной рукой, но потрясти ее он не потряс. Если бы тут она хотя бы приостановилась или, тем более, попыталась отступить, я бы от души добавил правой — уже на убой, но противница продолжила движение вперед, подлетела ко мне почти вплотную и ответила острым коленом снизу вверх — да, именно туда. В глазах у меня разом потемнело, я рефлекторно клюнул вперед — и сам уже того не желая долбанул лбом Иванке по темени.

Рухнули мы оба, я — исступленно мыча и корчась от боли, девушка — безмолвно. И оба почти тут же попытались вскочить. У меня не вышло вовсе, Иванка приподнялась было на колено, но ее тут же повело, и она вновь повалилась на пол.

— Время! — скорее угадал, чем услышал я далекий голос Сиротина. — Учебный поединок завершен. Противники показали себя достойными друг друга — посему объявляется боевая ничья. Молодой князь Огинский-Зотов и госпожа Иванова получают по дюжине призовых баллов каждый. Занятие окончено, господа кадеты. Будьте так любезны, доставьте ваших мужественных товарищей к дежурному целителю — лазарет у нас тут рядом, сразу за залом…

в которой меня лечат и утешают,

первое — успешно

Пока Вася Худощеков — почему-то на пару с Терезой фон Ливен — прикидывали, как сподручнее поднять меня с пола и вынести из зала, боль в месте, куда приложилась коленом Иванка, отчасти ушла. Остатки ее походя сняла молодая баронесса, едва мы покинули здание спорткомплекса. Сам я даже не заметил, как она это сделала — лишь почувствовал облегчение — а чья то была заслуга, пояснил мне Фу.

Запоздало я испугался: а ну как сейчас произойдет то же самое, что дважды случалось, когда меня лечила Надя. Вот неудобно бы вышло! Но нет, ни малейшего душевного порыва внутри не возникло: то ли фон Ливен использовала какую-то иную технику целительства (по крайней мере, рукой она проблемной зоны не касалась, даже через одежду — уж такое я бы точно заметил), то ли во мне просто отсутствовала та искра, из которой могло бы разгореться неудержимое пламя, то ли еще что…

Судя по тому, как ловко Тереза управилась с моей болью в столь деликатном месте, вылечить мне травмированную ногу она бы тоже наверняка сумела, но делать этого почему-то не стала: может, просто не сообразила, а может, справедливо рассудила, что это не к спеху.

Дежурный целитель оказался целительницей — дородной тетушкой лет сорока в светло-зеленом мундире с серыми погонами и серебристым нагрудным знаком в виде двуглавого орла, распростершего крылья над парой змей, обвивающих одна — лавровую, другая — дубовую ветви и изливающих яд в подставленный кубок. Выпроводив за дверь сопровождающих — помимо Худощекова и фон Ливен это были Гурьев с Востряковым, вызвавшиеся доставить в лазарет Иванку — она окинула нас, пациентов, оценивающим взглядом, после чего, как видно, расставив приоритеты, велела мне обождать на стуле у стены, а сама занялась девушкой, которую, уходя, пацаны уложили на узкой высокой койке.

Первым делом целительница поднесла ладонь Ивановой ко лбу и продержала так с минуту. Затем, когда взгляд девушки, до того зримо затуманенный, вроде как прояснился, попросила ее сесть — что та благополучно и сделала — бесцеремонно расстегнула и стащила с подопечной красно-белую тренировочную куртку, под которой, впрочем, у Иванки оказался вполне целомудренный спортивный топик, и принялась колдовать над принявшим на себя один из моих ударов плечом. Еще через полминуты девушке пришлось встать и приспустить штаны — прежде, чем сообразить деликатно отвернуться, я успел заметить у нее на правом бедре здоровенный синяк. Это она уже, наверное, об пол саданулась, я туда не бил. По крайней мере, что-то не припомню такого.

Закончив с Ивановой, целительница велела ей одеваться и ступать восвояси, и, не задержавшись, чтобы выслушать слова благодарности, повернулась ко мне. Я уже тоже был готов остаться без штанов, но здесь дело ограничилось задранной брючиной, благо та оказалась достаточно для этого широка и податлива. Подлатав мне колено — на это у нее не ушло и четверти минуты — тетушка взялась за мою левую кисть и подержалась еще и за нее — а я и не замечал, что с рукой у меня тоже что-то не в порядке. Вот что значит профессионал!

На этом лечебные процедуры, собственно, завершились. И вновь никаких неуместных эмоций, никаких посторонних ощущений — впрочем, после случая с Терезой я был уже к этому готов.

Поблагодарив целительницу, я встал со стула, расправил штанину и вышел из кабинета в вестибюль, где нежданно нагнал Иванку — я почему-то думал, что она поспешит вернуться в спорткомплекс, в раздевалку, но девушка будто бы специально меня дождалась за дверью.

— Ну, как самочувствие? — тряхнув косичками, с лукавой усмешкой поинтересовалась она у меня.

— Лучше всех, — буркнул я.

— Прошу прощения за тот последний удар, молодой князь, — не переставая склабиться, проговорила Иванова. — Сие было не слишком благородно с моей стороны. Результат превыше всего, и, повторись все еще раз — я снова поступила бы точно так же, но мне все равно очень совестно. Честное слово!

Ну да, а за волшебный допинг тебе не совестно?

Впрочем, пристыженной девушка нисколечко не выглядела — ни по какой из возможных причин.

— Все, что не нарушает правил — допустимо, — развел руками я, постаравшись, однако, чтобы фраза прозвучала двусмысленно.

— Значит, без обид? — протянула мне руку Иванка, искусно сделав вид, что не уловила намека.

— На обиженных воду возят, — бросил я, пожимая ее ладонь — а что тут еще оставалось делать?

На ощупь рука девушки оказалась неожиданно холодной, просто-таки ледяной.

«Еще один характерный признак — откат после магического усиления», — прокомментировал мое открытие Фу.

«Реально как-то ее уличить?» — быстро спросил я фамильяра.

«Увы, покамест — нет. Раз уж ротмистр Сиротин ничего не заметил… Или сделал вид, будто не заметил. Но я поработаю над сим, сударь. Есть пара идей — однако нужно время, чтобы все как следует проверить».

«Ну, проверьте…»

— О чем-то задумались, молодой князь? — заглянув в глаза, забрала у меня свою стылую руку Иванова.

— О том, что все тайное рано или поздно становится явным, — хмуро обронил я.

— Сие звучит как угроза, — погасив наконец ухмылку, прищурилась моя собеседница.

— С чего бы это? — с невинным видом пожал я плечами.

— Не знаю, но мне так почему-то показалось…

— Бывает, — хмыкнул я.

Наш разговор продолжался уже в дверях лазарета и оборвался, едва мы вышли на улицу: там, снаружи, нас ждали товарищи по отделению: фон Ливен, Востряков и Гурьев — все еще в тренировочных костюмах, и Вастрякова с Баргратиони — уже переодевшиеся в черную кадетскую форму, при фуражках. Худощекина не было — должно быть, наоборот, ушел в раздевалку.