— Вам-то какое дело? — угрюмо повторил я.

— О, самое прямое, сударь! Так уж неудачно вышло, что с достопочтенным Анатолием Глебовичем Воронцовым мы совсем не друзья. А официально встав во главе рода, граф, и без того человек влиятельный, по факту, сделается хозяином всей Московской губернии. Мне сие не нужно. И не только мне. А посему, добрая девочка Милана покамест должна жить.

— А я, получается — погибнуть?

— Ну, грубо говоря, да, — невозмутимо кивнул Огинский. — И чтобы не вызвать лишних кривотолков — погибнуть именно на дуэли, а не, скажем, до оной.

— Благодарю покорно! — хмыкнул я, внутренне содрогнувшись. — Но у меня как-то другие планы!

— И какие же, позвольте поинтересоваться? Собираетесь убить молодую графиню?

— Не вашего ума дело!

На самом деле, никакого решения по поводу того, что и как делать завтра, я до сих пор не принял. Твердо знал две вещи: умирать вовсе не хочу, но и Милану убивать не желаю. Проблема заключалась в том, что одно с другим стыковалось как-то плоховато…

— Вы в полной растерянности, сударь, — читал меня, между тем, словно открытую книгу, Сергей Казимирович. — Убийство Воронцовой вам претит — хотя, между нами, свою Пустоту молодая графиня вполне заслужила. Ко мне же вы относитесь предвзято — что хотя и глупо, но объяснимо. Однако сие мешает вам признать: я лишь пытаюсь вам помочь. Предлагаю единственно приемлемый выход!

— Ага: сдохнуть самому! — возмущенно воскликнул я.

— Да дослушайте вы, сударь! — раздраженно бросил князь. — Да, со стороны выглядеть все будет именно так: вы падете, сраженный на дуэли. С честью уйдете в Пустоту. Но даже оттуда возвращаются! — лукаво усмехнулся мой собеседник. — И прекрасный пример сего как раз сейчас тратит свое время на то, чтобы уговорить вас перестать наконец ерепениться и начать думать головой!

— Что? — начало-таки доходить до меня. — То есть вы, типа, предлагаете мне притвориться мертвым? Как… Как сделали тогда сами?

— Именно, сударь! Вася вам поможет — ему не впервой.

«Это так?» — быстро спросил я у фамильяра.

«Да, сударь. Я сие уже делал — для Сергея Казимировича. И смогу для вас. Но не все будет зависеть от меня!»

— Для всех непосвященных вы будете мертвее мертвого, — продолжал между тем Огинский. — После мы подменим тело на муляж. Оный благополучно сгорит в погребальном костре, а вы сохраните жизнь, да еще и обретете свободу.

— Свободу изгоя? — уточнил я.

— Изгой — понятие условное, — отмахнулся мой собеседник. — И нередко — преходящее. Сегодня гонят тебя, а завтра, глядишь — тех, кто тебя гнал. К тому же, в сем мире вы и так чужак, сударь. Не спорю: неплохо устроившийся чужак — не без моей помощи устроившийся, к слову — но было бы весьма опрометчивым считать ваше нынешнее положение устойчивым. Даже ежели забыть о завтрашней дуэли — исход коей ничуть не предрешен — за радужным фасадом конструкция прячется хлипкая. Тайна вашего происхождения скрыта отнюдь не за семью печатями — просто никто пока всерьез не пытался взяться за ее разгадку. Одна оплошность, один неверный шаг — и вы в подвале III Отделения, а то и Конвоя. Просто на всякий случай. А ошибок вы наделаете, не сомневайтесь! Пока вас худо-бедно Вася прикрывает, но сам по себе он тоже проблема: дискредитированный фамильяр — прекрасная ниточка, чтобы за нее потянуть…

«Он же гонит?» — мрачно поинтересовался я у «паука».

«Разве что слегка сгущает краски, сударь. Про угрозу разоблачения я и сам не раз вам говорил. Но до сих пор мы с вами как-то справлялись. Я бы на другое посоветовал обратить внимание».

«На что?»

«Если вдруг решите принять предложение князя, ключевым моментом станет даже не притворная смерть на ристалище, а последующие похороны. Как сам отметил Сергей Казимирович, он должен будет заменить отправленное на костер тело копией. Но нет гарантии, что случайно не забудет сие сделать».

— Фу-Хао я, по крайней мере, могу доверять, — сухо заметил я князю. — А вот вам — едва ли. Один раз вы меня уже подставили — легко кинете и снова! Возможностей для этого у вас будет вагон! Одна процедура похорон чего стоит! — привел я подсказанный фамильяром пример.

— Разумная осторожность, — нежданно согласился Огинский. — Отвечу так: лучшая страховка для вас в том, что вы мне нужны. В прошлый раз игра, как казалось, стоила свеч. Сейчас же мне вы куда интереснее живым.

— Пустые слова! — развел я руками.

— Ну, если слов вам мало… — сунув руку во внутренний карман пиджака, Сергей Казимирович извлек оттуда пачку каких-то картонок и швырнул мне на кровать. — Ознакомьтесь, сударь!

Это оказались фотографии. Неподвижные, как во вчерашней газете, но зато цветные. Изображен на них был сам Огинский и… Даша Карпенко — одна из моих товарищей по адамовскому плену! На первом снимке она сидела рядом с князем за накрытым столом, на другом они стояли посреди зеленого луга, на третьей фотке — шли вдвоем по пустынной городской улице.

Клейма на лбу девушки не было, но пустым и безразличным взглядом Дашка до боли напоминала Пири. Хотя, конечно, может это просто на фотографии так неудачно вышло…

— Фотошоп? — попытавшись добавить в тон максимум сарказма, приподнял я внезапно зачесавшиеся глаза на собеседника — и тут же снова их опустил.

— Вы имеете в виду, фотомонтаж? — уточнил Сергей Казимирович. — Отнюдь, сударь. Сфабриковать подобный снимок мне, понятно, не составило бы никакого труда, но откуда, по-вашему, я мог взять образ сей девицы? — кивнул он на фотографии. — Сие же ваша знакомая по миру-донору?

— Да, — не стал отрицать я.

— Некогда я обещал, что постараюсь разыскать ваших товарищей, — проговорил Огинский. — В двух случаях мне сие удалось. К сожалению, второй — юноша — погиб при снятии печати. Казус сие досадный, и весьма странный — молодой человек как бы покончил с собой, что, вообще-то, немыслимо для холопа. А в момент смерти он определенно еще был таковым. Ну да холопам и Зеркало, по идее, не положено…

— Как его звали? — быстро спросил я.

— Вероятно, Алексеем или Александром — полного имени в документах не значилось, только первые несколько букв. Фамилия мне неизвестна.

— Сорокин… — едва слышно пробормотал я.

Эх, Санек, Санек…

— Что до девицы — Дарьи Ильиничны — то она, к счастью, жива, хотя, увы, и не вполне здорова, — продолжил князь. — Вернуть ей утраченную личность мне покамест не удалось, однако кое-какие подвижки имеются. И вот тут ваша помощь, сударь, оказалась бы весьма кстати. Не лично ваша — Васина — но раз уж вы у нас нынче неразлучны… — по лицу Огинского пробежала тень раздражения — но тут же исчезла. — Однако не все упирается в фамильяра — определенную ценность вы для меня представляете и сами по себе. Работая с Дарьей Ильиничной, я получил некие наметки — сие касается пути в мир-донор. Неплохо было бы сопоставить их с тем, что хранит ваше сердце. Не обещаю, что сие непременно станет прорывом, но некий шаг в искомом направлении нам, вероятно, сделать удастся…

— Вы говорили, на поиски мира-донора уйдут десятки лет, — напомнил я.

— Говорил: могут уйти. Я и ныне сего не отрицаю. Но что ж теперь, сидеть сложа руки и ничего не делать? Шажок, другой, третий — а там, глядишь, и полпути позади…

— А что с остальными моими друзьями? — вернул я разговор чуть назад.

— Я сумел отыскать только двоих, сударь. Из которых один умер, а вторая до сих пор не в себе. Видите, я не преувеличиваю своих успехов. И не заманиваю вас сладкими сказками. Что сделано — то сделано. Что нет — то нет. Но вместе мы всяко добьемся большего! Ну а заодно утрем нос графу Анатолию, — окончательно замкнул в круг нить нашей беседы Огинский.

— Ну… Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам, — предложил я после короткой паузы, в течение которой попытался как-то разложить услышанное «по полочкам» — но не слишком в этом преуспел.

Не то чтобы я уже внутренне согласился на предложение князя, но, не скрою, был сейчас к такому решению куда ближе, чем еще пять минут назад.