Тем временем Тереза села на лавку через проход от Маши и усадила рядом с собой Свету.

— Может, перекусим? — предложила фон Ливен затем, открывая свою суму.

— Отличная идея! — тут же подхватила Муравьева.

Несмотря на то, что с легкого завтрака, которым Николаев попотчевал нас еще в Канзасе, прошло уже часов пять, голода я совершенно не чувствовал — должно быть, сказалось пережитое в дороге волнение. А вот пить мне хотелось уже давно, но воду я считал нужным экономить: что такое два литра? Капли же!

«Простите, что не пояснил раньше, сударь: пока работает магия, жажда вам не грозит, — проснулся Фу. — В отличие от пищи, питьевую воду одаренный, пусть и не без труда, может добыть из чего угодно, хоть из воздуха — тем более, с вашими запасами маны. Когда понадобится, я научу вас, как сие делается».

«А зачем же тогда мы тащим ее с собой?» — с сомнением поинтересовался я, кивнув на тяжелую суму.

«На шоссе магия вам была недоступна», — напомнил «паук».

«Где ж вы раньше были! — покачал головой я, запуская руку в суму и доставая оттуда бутыль — едва початую. — Как доедем, напомните мне перед выходом из вагона пополнить запасы!» — попросил я фамильяра, вынув пробку и жадно припав губами к стеклянному горлышку.

«Хорошо, сударь».

Тем временем Воронцова тоже открыла сумку, выудила из нее плитку пищевого концентрата, развернув серебристую фольгу, надкусила. Недовольно поморщившись, сразу же потянулась за бутылкой. Я хотел было предложить Милане свою, но она уже достала собственную, полупустую.

— Невкусно? — поинтересовался я, кивнув на отвергнутую девушкой питательную плитку.

— Сойдет, — буркнула она. — Просто уж слишком солоно…

Запрокинув голову, Воронцова подняла бутылку — и в следующий миг та буквально взорвалась у нее в руке. Во все стороны брызнули осколки — на саму Милану, на меня, на Машу по соседству… Один царапнул мне щеку, другой вонзился в палец правой руки. Хотя нет, последнее — это, пожалуй, был не осколок! Острая резь в подушечках пальцев — а не уже привычное легкое покалывание, с момента посадки в поезд не прекращавшееся и связанное, должно быть, с присутствием пассажиров-духов в соседних с нашим вагонах — возникала снова и снова, хотя стеклянный град уже иссяк.

— Что еще за шутки?! — вскочила на ноги Воронцова. Кисть руки и лицо у нее были в крови.

А вот Муравьева осталась сидеть — бледная и какая-то вся потерянная.

— Смотрите! — подбежала к нам Златка — показывая за окно.

Я обернулся: по равнине параллельно железнодорожным путям скакали… Первая моя ассоциация: индейцы. Ну да: лошади, какие-то грозные штуковины в руках седоков, развевающиеся султаны из перьев… Только приглядевшись, я заметил на лицах всадников длинные клювы. И увидел, что торсы седоков растут непосредственно из конских тел — как у…

— Центаврусы! — ахнула Милана.

«Редкий вид чудовищ, в Европе в пробоях таких почти не встречается, — пояснил в ответ на мое молчаливое недоумение Фу. — Простите, сударь, но я до поры спрячусь. Сами знаете: духи первого разряда — не лучшая для меня компания…»

В это время ближайший к нам центаврус взмахнул рукой — от плеча до локтя та напоминала человеческую, ниже же представляла собой плоскую ласту. С ее конца сорвался черный комочек — и полетел прямиком в наше окно. Мы с Воронцовой дружно вскинули щиты. Снаряд — такой же, должно быть, несколькими секундами ранее и разбил вдребезги бутылку Миланы — угодил в защиту, но не отскочил от нее и не остановился, а лишь потерял скорость. Стало видно, что это шипастый шарик с крупную вишню размером. Медленно проплыв между нами с молодой графиней, он пересек вагон и вылетел в противоположное окно.

Справа и слева — должно быть, из соседних вагонов — послышались характерные хлопки «револьверных» выстрелов. Несколько центавроидов сбились с шага, двое или трое покатились кубарем, но остальные продолжили скакать — и забрасывать поезд своими шариками.

Хм, оказывается у других духов с местными чудовищами те еще отношения!

«Разумеется, сударь, а вы как думали?» — нежданно опять возник в моей голове успевший попрощаться Фу.

«Вы же, вроде, ушли?» — не без удивления заметил я фамильяру.

«Увы, сударь, укрыться тут толком негде. Так что я снова с вами. Надеюсь, вы рады?»

«В восторге!» — усмехнулся я.

— Молодая графиня, вы вся в крови! — оттащив от окна Воронцову, Тереза занялась ее ранами.

Тем временем, пришла в себя Муравьева.

— Простите, — пробормотала она. — Мне вдруг сделалось дурно… Как при пробое.

— Здесь у них, похоже, по жизни пробой, — буркнул я, продолжая удерживать щит — тот уже успел поймать еще один снаряд.

Проворно подскочивший Тоётоми не дал шипастому шарику улететь восвояси, сбив тот сумкой на пол.

— Слезы центавруса — очень ценный ингредиент с точки зрения кодо, — пояснил японец в ответ на мой ошарашенный взгляд. — Главное — сразу их законсервировать…

— Слезы? — хмыкнул я.

— Так это у нас называют. «Намида»[1]. Как будет по-русски — я не знаю, поэтому перевел дословно…

— Ну, сейчас они тебе этих слезинок полную сумку наплачут, — заметил я: мой щит как раз затормозил в полете очередной снаряд.

— Полную не наплачут, — вскочив, Ясухару перехватил и этот шарик. — У центавруса бывает всего одна слеза.

В этот момент к нам вернулись Милана с Терезой. Ржавые кровавые разводы на лице Воронцовой остались, но ран от осколков уже не было.

— Молодой князь, у вас тоже порез, на щеке! — заметила фон Ливен. — Нужно залечить!

— Просто царапина, — отмахнулся я.

— Нет, она светится! — не отступала молодая баронесса. — Дайте, посмотрю!

«Рана нанесена магией, — поддержал ее Фу. — Лучше сразу принять меры».

«Какая магия — это же была стекляшка!»

«Или отскочила слеза, как их называет господин Ясухару».

— Я подержу щит, — заявила Милана, оттесняя меня плечом от окна.

— Я помогу, — встала рядом с ней Маша.

— Ну, ладно… — вместе с Терезой я отступил в проход.

Провозилась со мной фон Ливен с минуту — по ходу дела все сильнее и сильнее хмурясь.

— Нет, не получается, — пробормотала она наконец.

— Что не получается? — похолодел я.

— Порез закрыть. Область поражения я локализовала — если там была какая-нибудь зараза, дальше она не поползет — но ранку залечить не могу. Придется ждать, пока сама пройдет…

— Ничего, до свадьбы заживет! — бросил я.

Тереза почему-то покраснела. Здесь что, так не говорят?

Подняв щит, я вернулся к окну — но уже соседнему с тем, что теперь прикрывали Милана с Машей. Центаврусов снаружи стало значительно меньше — должно быть, многих успели перестрелять наши попутчики из других вагонов. Сложив пальцы свободной руки в фигу, я ударил по ближайшему чудовищу, но то ли промазал, то ли силы не хватило — монстр преспокойно продолжил скакать рядом с вагоном, даже хохолком из перьев не дернув.

Я попробовал файербол, но и на этот раз не преуспел — центаврус ловко отбил огненный снаряд плоскостью своей ласты, словно теннисный мячик ракеткой, отправив его обратно в окно. Хорошо хоть мой щит не сплоховал, добросовестно затушив возвращенный подарок.

А тем временем торс центавруса затрясся — и внезапно отделился от лошадиного тела, приподнявшись над ним на множестве серых отростков — этаких ложноножек. Стремительно ими перебирая, верхняя часть чудовища соскользнула назад, на конский круп, и уже оттуда прыгнула в сторону поезда — не на меня и не к Милане с Машей — в одно из задних, никем не прикрытых окон. Обезглавленный конь при этом словно и не заметил потери — так и шел галопом, как ни в чем не бывало.

— Он здесь! — донесся до меня голос Златки, оказавшейся, как видно, на пути у зажившей собственной жизнью верхней половины центавруса.

Бросив свою сумку, Ясухару метнулся к монстру. В руке японца воспылала его любимая Огненная катана.