Незадолго до конца своей первой смены Петер получил и первые чаевые. Они упали в его карман, словно с неба. Главный портье послал его вместе с Фридрихом осмотреть подсобные помещения.

Начни с подвала и покажи ему каждый угол, чтобы был в курсе дела.

Есть показать каждый угол, — повторил Фридрих, и мальчики побежали по этажам, снизу вверх, до самого чердака. Здесь, на верхотуре, каждый вечер зажигали огромный шар с рекламой "Атлантика", установленный на крыше. Поскольку на чердаке было довольно темно и неуютно, ребята побыстрее улизнули оттуда, тем более что надо было пройти еще пять лестничных маршей.

Когда Петер и Фридрих уже собирались доложить Крюгеру о своем возвращении, к ним вдруг подбежала маленькая девочка. Она скакала на одной ножке и напоминала снежинку. Снежинка Дважды сделала книксен и на ломаном немецком тоненьким голоском сказала:

— Спасибо и до свиданья! — При этом она протянула каждому из посыльных новенькую монету достоинством в одну марку. Это выглядело так, будто она раздает подружкам сливочную помадку.

Малышка в белом платьице была дочкой отъезжающей французской пары. Родители уже стояли у вертящейся двери и улыбаясь смотрели на дочь. Фридрих и Петер поблагодарили девочку, поклонились родителям.

— Viens cherie![9] —воскликнула мать-француженка, и девочка поскакала за ней.

Посыльный у двери также удостоился книксена и новенькой монетки.

Девочка радостно засмеялась, захлопала в ладошки и исчезла.

Когда гости уезжают, посыльные получают самый жирный приварок! Особенно если тебе повезло и ты стоишь у двери! — объяснил Фридрих. — Кстати, первые чаевые надо сохранить, это приносит счастье.

Так и сделаю! — пообещал Петер.

По дороге домой он проходил мимо цветочного киоска.

Фиалки! Первые фиалки! — кричал пожилой продавец, все время покашливая.

На одну марку! — попросил Петер и получил целую охапку фиалок, завернутых в газетную бумагу.

"Половину поставлю на швейную машинку, а остальные фрау Пфанрот найдет на кухне, возле газовой плиты", — подумал он не без удовольствия и зашагал в сторону сортировочной станции.

Сомнений не было: за одну ночь пришла весна.

В городском парке расцвели розы "Форсайт", на рынках появилась первая спаржа, цветочные ящики на окнах домов запестрели голубыми, белыми, красными цветами примулы, герани и гиацинтов.

Регулировщику уличного движения в центре Штефансплац прямо на плечо сел майский жук. К счастью, полицейский его не заметил, потому что как ра*з переключал светофор на красный. Иначе жук непременно угодил бы в спичечный коробок, потому что у регулировщика были дети, обожавшие майских жуков.

Солнце светило, как летом, и небо было таким голубым, каким бывает только на цветных открытках с видами Неаполя и Флориды.

В это голубое небо поднялся гигантский ярко-красный апельсин. Он оказался не чем иным, как воздушным шаром, рекламирующим зубную пасту "Пепсодент". Шар поднимался все выше и выше и потом поплыл от высотных домов на Гринделе в сторону главного вокзала. Наверное, было бы здорово оказаться на этом воздушном шаре и, лежа на животе, смотреть вниз на город — на площади, улицы, дворы — и даже заглянуть через окна в квартиры, где живут люди. Возможность посмотреть с ярко-красного воздушного шара вниз была бы не только прекрасна, но и чрезвычайно интересна и полезна. Тогда мы могли бы найти и увидеть их всех — господина Винкельмана, фрау Пфанрот, Шерифа и других…

Был четверг, девять тридцать две утра.

Матушка Пфанрот открывала окно, когда яркий воздушный шар проплывал над сортировочной станцией. Она отворила обе оконные створки, передвинула швейную машинку на солнышко и села, как обычно, за работу, делая ногами движения, словно едет на велосипеде. Под рокот своей машинки она думала о Петере и о том, что он ей рассказал о своих первых днях в "Атлантике". Его рассказ рождал в ней самые радужные надежды на будущее. Итак, у мамаши Пфанрот были все основания быть довольной. Она и была в хорошем настроении. И даже насвистывала какую-то веселую мелодию.

В это же время господин Винкельман находился во дворе скотобойни, где шли торги. Вокруг него мельтешили телята, коровы, свиньи. Все вокруг мычало, хрюкало, блеяло, так что и человеческого голоса нельзя было расслышать. Человек, руководивший торгами, должен был перекричать всех коров и быков. Господин Винкельман не кричал. Выбрав приглянувшийся экземпляр, он просто поднимал вверх левую руку с зажженной сигарой.

В боковом флигеле "А" уголовной полиции, на втором этаже, в комнате 247, в это же время поднял левую руку комиссар Лукас. Но лишь для того, чтобы в тот же миг хлопнуть ею, как мухобойкой, по столу.

Все, мое терпение иссякло! — заорал комиссар.

Ну и пожалуйста, — невозмутимо ответил сидевший перед ним человек в куртке из верблюжьей шерсти и очень пестром шерстяном шарфе.

Вот и отлично, — сказал комиссар Лукас и продолжал уже спокойнее: — Мы ведь его все равно схватим! Даже если вы все будете держаться друг за друга, как сардины в банке. Не позднее завтрашнего дня я получу из парижского уголовного розыска его фотографию. Тогда он далеко не уйдет. Его фото появится во всех газетах, а листовка с фотографией будет висеть на каждом углу.

Он наклеит усы и изменит форму носа, — сказал парень в верблюжьей куртке. — Когда у тебя в кармане больше ста тысяч марок, это не проблема.

Да пусть он себе хоть десять носов поменяет и к тому же залезет в канализационную трубу! Мы его все равно схватим! — заявил комиссар уголовной полиции. — Увести!

Полицейский подошел к человеку в куртке из верблюжьей шерсти и постучал его по плечу.

"Вот бы иметь такой рентгеновский аппарат, — подумал комиссар. — Вставляешь сверху записку с именем, нажимаешь кнопку и сразу видишь, где этот тип в данный момент сидит, стоит или лежит…"

Если бы такой аппарат действительно был и комиссар Лукас нажал бы заветную кнопку, наверняка он был бы очень разочарован.

Человек, которого не меньше недели разыскивали комиссар и его сотрудники, даже и не помышлял о том, чтобы подвергнуть себя пластической операции или залезть в канализационную трубу. В эти минуты он стоял перед зеркалом в комнате дешевого пансиона и брился. Зеркало было с трещиной посередине, а комната, узкая, как полотенце, выходила окном на задний двор. Где-то по соседству голос из радиоприемника пел: "Упакуй свой купальник…" Человек с мыльной пеной на щеках и подбородке насвистывал мелодию в унисон. Поющий и насвистывающий, видимо, были в одинаково хорошем настроении. Сообщник свистуна валялся на кровати в кожаной мотоциклетной куртке, читал газету и курил одну сигарету за другой.

Ну, что там пишут?

Твоя физиономия везде красуется на первой странице, — отвечал парень в кожаной куртке. — Меня упоминают мимоходом. — Он разочарованно полистал газету, его внимание привлекла страница с рекламой новых фильмов. — Вот, "Выстрел в тумане"! Может, вечером сходим в кино?

Мужчина перед зеркалом, кончив бриться, принялся смывать с лица остатки пены.

— Ты забыл, что час назад одалживал у меня две марки на сигареты?

Его напарник в кожаной куртке вскочил с постели и прошипел:

— На два билета в кино у нас, я надеюсь, денег хватит? И вообще, я не желаю больше…

Р-р-раз! Мокрое полотенце, стремительно пролетев по комнате, залепило ему рот.

Перво-наперво Шериф взял Карлоса, юного португальца, к себе на вокзальную площадь, чтобы немного его подучить, и тогда через неделю он уже сможет поменяться местами с маленьким Хорстом Бушке и работать самостоятельно на Менкебергштрассе.

В данный момент новый шеф чистильщиков сидел на своем стуле и, выворачивая шею, следил за полетом ярко-красного воздушного шара с надписью "Пепсодент", проплывающего над вокзальной площадью.