— Парик, — потребовал барон.

Маттео безропотно снял нелепое нагромождение седых буклей и аккуратно устроил поверх камзола. У итальянца оказались чёрные кудрявые волосы длиной до плеч. Они в живописном беспорядке падали на лицо и прикрывали длинную шею без кадыка. Эрик скользнул взглядом по обнажённому торсу, подмечая малейшие детали: соски, слишком выпуклые для мужчины, широкую грудь и тренированный от певческих занятий живот. Кюлоты на Маттео сидели низко, и барон не заметил обычной для взрослых юношей дорожки волос. Ни на груди, ни под мышками, ни внизу смуглого плоского живота — нигде ни единого волоска.

Желание поднималось в нём, как неукротимый морской прилив. Он встал и обошёл Маттео кругом. Остановился за спиной и понюхал точёную шею, втягивая солнечный мальчишеский запах без намёка на мужскую терпкость.

— Штаны, — хрипло приказал он.

Маттео стащил узкие кюлоты, пошатываясь от качки и неловко держась за кресло. Пару раз он задел бедром напрягшийся гульфик барона. Эрик глаз не мог оторвать от маленьких круглых ягодиц. Намного более круглых, чем он привык видеть у других мужчин. Их непристойная красота разжигала его похоть, а мысль о том, что Маттео заплатил за разрешение лечь с ним в постель, тешила тщеславие. Он отвёл непослушную прядь от уха Маттео и шепнул, обдавая горячим дыханием:

— Сколько вы заплатили падре Ансельму, чтобы отдаться мне?

— Католическая церковь не торгует отпущением грехов. Падре Ансельм назначил мне епитимью.

— Какую?

— Восстановить Смарскую церковь.

— Что? Церковь целиком? На это вся жизнь может уйти.

— Да, ваша милость.

Барон представил, как изящный Маттео выкладывает мозаику, ползая по пыльному каменному полу.

— Мне льстит, что вы приняли столь суровую епитимью ради меня.

Маттео обернулся и бесстрастно ответил:

— О, вы ошибаетесь, ваша милость. Я сделал это ради Хелен.

Эрик поморщился и возразил:

— Я думаю, вы лукавите, синьор Форти.

— Ничуть, ваша милость. — Он взял руку Эрика и прижал к своему паху, повторяя недавний эпизод в крипте, только барон тогда был в штанах, а Маттео стоял сейчас совершенно обнажённый. — После того, как вы удовлетворите своё желание, я собираюсь просить вас расторгнуть помолвку с Хелен. Вы ведь не откажете мне? Жертва за жертву — это справедливо.

Пальцами барон осязал роковую безжизненность маленького кусочка плоти. Такая же безжизненность разлилась у него внутри — там, где недавно поднимался бурный морской прилив.

— Вы совсем ничего не чувствуете, да?

— Да. Я вам говорил. Плотские желания для меня недоступны.

Эрику стало горько и тошно. В том, что происходило, не было ни игры, ни азарта, ни удовольствия. Видеть во время соития постное лицо кастрата, читавшего про себя какую-нибудь подходящую молитву, — нет уж, лучше графский Томас! Тот хотя бы проявлял к содомским развлечения живой и неподдельный интерес.

Барон сгрёб в кучу штаны итальянца, его рубашку, парик, камзол. Сунул роскошный благоуханный свёрток в руки Маттео:

— Уходите.

— Вы больше не хотите меня?

— Хочу.

— Тогда почему?

Барон устало потёр лицо. Его затея отомстить Стромбергу изначально была бредовой. Он лучше пойдёт на аудиенцию к графу и искренне с ним помирится. Извинится за все огорчения, которые доставил, и пообещает не провоцировать скандальные слухи. Может быть, женится на хорошей девушке из Верхнего города. Может быть, даже на дочери Стромберга, хотя ей всего четырнадцать.

— Синьор Форти, — глухо сказал Эрик, — я мечтал, чтобы вы по собственной воле пришли ко мне, — ради меня, ради себя, ради укрепления моей веры в бога, ради удовольствия, ради смеха или вообще безо всякой причины. Но только не так, как это сделали вы! Мне неприятно видеть в вас страдальца. Я не настолько одержим похотью. — Эрик открыл дверь каюты, приглашая Маттео на выход: — Я снимаю с вас тяжкое бремя епитимьи и отказываюсь ввергать вас в грех. Хитрому падре Ансельму придётся подождать другого фанатика.

Когда Маттео вышел из каюты, с рундука, стоявшего в тени за дверью, послышался удивлённый возглас:

— Господин, я не понял, почему вы его прогнали?

— Я ошибся, Юхан, — ответил Эрик, — он и правда не годится для плотской любви. Мне не нужна его жертва.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он не видел, как Маттео уцепился за борт и перегнулся над водой, мучительно пытаясь опорожнить пустой желудок. Перед исповедью он три дня изнурял себя строгим постом и долгими ночными молитвами. И не о своей увечной плоти он молился. Его душа находилась в опасности — Маттео неудержимо влекло к Эрику.

На другой день в гости к тётушке Катарине пришла Агнета с Линдой. Девочка принесла с собой куклу в парчовом платье и кинулась к барону, чтобы рассказать о её приключениях. Агнета мило беседовала с Маттео и Мазини, и все вместе они развлекали тётушку весёлыми рассказами. Только Хелен горестно вздыхала, пристроившись на жёстком стуле у окна. Эрику показалось, что она переигрывает. Маттео дважды подходил к ней, но несчастная сосватанная девица отвергла и стакан воды, и приглашение присоединиться к тёплой компании.

Зато Агнета сияла ямочками и смеялась громко и невпопад, запрокидывая белокурую головку и сверкая белоснежной шейкой. Эрик улучил минуту, увёл её в цветущий яблоневый садик.

— Хочу вам сообщить, что моя интрижка с итальянцем закончена.

— О, вам всё-таки удалось надкусить эту сочную грушу?

— Нет. Он предложил мне себя, но я отказался. Я выбросил грушу, не пробуя её.

— Вот как? — Агнета выглядела озадаченной.

— Это доказывает, что Форти меня не интересует. Я победил в нашем споре. Я жду, что вы откроете мне имя своего любовника, прежде чем отправите его в отставку.

Агнета задумчиво протянула:

— Не-е-ет, мой дорогой барон Линдхольм. Вы проиграли. Вы не просто увлечены этим мальчиком, вы любите его — глубоко, искренне и нежно.

— Что?!

— Подумайте сами! Барашек приходит к волку и просит его съесть, а тот великодушно его отпускает. Что случилось со злым голодным волком, который собирался загрызть невинного барашка?

— Что за бред, фрау Гюнтер! Мы люди, а не бараны или волки. У нас душа есть! — вскричал Эрик, с изумлением понимая, что повторяет слова дурочки Хелен.

— А наши души способны любить, — сделала заключение Агнета. — Вы когда-то сказали, что я единственная говорю вам правду. Так вот вам правда: вы любите Маттео!

— Да не люблю я его! Вы так говорите, чтобы не расплачиваться за поражение в споре. Вы сами влюблены в вашего тайного любовника и не хотите его терять. Вы жульничаете, Агнета!

— Да, я влюблена! Впервые в жизни взаимно! И я счастлива принадлежать своему возлюбленному, пусть даже это прелюбодеяние в глазах бога и людей! Но я не жульничаю. Я знаю вас, Эрик. Вы не тронули Маттео по тем же причинам, по которым не трогали все эти годы меня, хотя знали, что я не откажу. Вы жалели меня и любили. Не так, как я мечтала, но так, как вы могли.

Эрик искренне расхохотался:

— Дорогая моя фрау Гюнтер! Я не трогал вас потому, что не хотел. Я, знаете ли, мужеложец. С Маттео всё иначе.

— Но результат один, ваша милость. Я бы поверила в ваше равнодушие, если бы вы соблазнили и бросили Маттео, как Томаса. Мальчишку высекли за воровство, а вы и пальцем не пошевелили, чтобы его защитить. Или вспомнить того молоденького солдата, который зимой стоял на воротах…

Эрик почувствовал раздражение: глупо сравнивать Маттео с Томасом или кем-то ещё!

— Значит, вы не назовёте имя своего любовника? — перебил он Агнету.

Он иррационально злился и ревновал, представляя подругу в объятиях другого мужчины. Он предпочёл бы, чтобы она оставалась одинокой и всегда доступной для вечерних посиделок с бутылочкой вина. Эрик хотел знать, кто его соперник в борьбе за сердце вдовы. То, что он претендовал исключительно на её дружбу, ничего для него не меняло.