— Я всего лишь хотел поговорить!

Потом вложил шпагу в ножны и вышел на улицу. Никогда в жизни он не испытывал такого непонимания и унижения! Если бы не жалость к Агнете, он без колебаний бы обвинил приезжего простолюдина в насилии по отношению к достопочтенной гражданке вольного города. Карлсон быстро бы вышвырнул Мазини за городские ворота!

Эрик с самого начала недолюбливал маэстро: за молчаливое неодобрение, подозрительность и скрытный характер. Позже он сердился за недостойный любовный роман, разрушивший его многолетнюю дружбу с Агнетой. Теперь же он ненавидел горбоносого итальянского карлика за то, что тот взялся сводничать. Эрик в ярости дошагал до Ратушной площади, когда понял, что задыхается не столько от зноя и вони, сколько от ревности. Его девственный кастрат, его набожный католик, его голубоглазый мальчик не должен принадлежать другому мужчине! Особенно графу Стромбергу, извращенцу и жалкому лицемеру. От этой мысли заныли зубы.

— Куда мы бежим, хозяин? — раздался жалобный голос позади.

Взмыленный Юхан тащил за собой здорового баронского жеребца.

— А ты прав, Юхан! Слишком жарко, чтобы бегать по улицам. Пойдём выпьем пива. Мне нужно остыть, прежде чем возвращаться в Верхний город.

Они устроились в узеньком проходе между ратушей и городской тюрьмой. Густая тень укрывала переулок, в котором два конных всадника не смогли бы разминуться без драки. Барону вынесли из таверны столик и стул, подали холодного пива. Юхану стул не полагался, поэтому он наслаждался пенным напитком стоя. Эрик в задумчивости постукивал кожаным стеком по вытянутым ногам.

В тюремной стене виднелись замурованные проёмы от старых дверей, которые кто-то посчитал лишними. В одной из таких ниш ютились два старика и ребёнок. Эрик узнал белобрысого мальчика-певца и его попечителей. Они тоже узнали барона, почтительно согнули перед ним спины. Эрик поманил мальчика пальцем, и тот подбежал к столу:

— Ваша милость!

— Вы ещё в Калине?

— Мы не можем уехать, ваша милость. Говорят, все дороги на юг заняли русские войска, — бойко объяснил мальчишка.

Его воспитатели, жавшиеся к тюремной стене, согласно закивали головами.

Русские осадили Ригу, русские контролируют море, русские повсюду в Эстляндии и Ливонии — в городе только и разговоров, что о русских. Все в Европе боялись русского царя, хотя охотно заключали с ним военные союзы, когда это сулило выгоду. Барона не интересовала политика. Он знал, что выйдет на бой с любым противником, который посмеет напасть на родной Калин. Он был не только шведским аристократом, но и потомственным калинцем. Он не мыслил себя без этого шумного зажиточного купеческого города.

— А где твоя родина? Ты немец?

— Нет, ваша милость, я из Рима, — ответил мальчик.

Ничто в нём не напоминало гибких тёмнокудрых латинян. Нос картошкой, кожа светлая.

— Как тебя зовут?

— Джузеппе Мартинелли, господин.

— Ты кастрат, я угадал?

Мальчик растерянно оглянулся, и один из стариков шагнул к барону:

— Ваша милость очень проницательны.

— Он не единственный кастрат в Калине.

— Ваша милость говорит о несравненном синьоре Форти, который живёт на Главной улице?

— Несравненный? Вы его слышали?

— Я вожу Джузеппе к дому синьора Форти, чтобы мальчик брал бесплатные уроки, слушая его пение.

— Вот как? Джузеппе, ты можешь спеть какую-нибудь песню из тех, что поёт синьор Форти?

Мальчик рассмеялся:

— Конечно, нет, ваша милость! Нужно быть настоящим каст… — Джузеппе получил подзатыльник и исправился: — Нужно много лет учиться в настоящей музыкальной школе, чтобы так петь.

— Тогда спой, что можешь.

Старик достал из кармана флейту и кивнул мальчишке, который напустил на себя строгий вид и торжественно объявил:

— Адажио соль-минор. Грустная итальянская песня, в которой рассказывается о страданиях разлучённых влюблённых.

Он глубоко вздохнул и запел. Неуверенно-хрипловатый детский голосок вывел первую строчку: «Я не знаю, где найти тебя, я не знаю, как отыскать тебя». Барону показалось, что кусочек льда упал ему за шиворот и скользнул по горячей спине. Джузеппе петь умел! Он сосредоточенно хмурил лоб, когда выводил низкие ноты, и страдальчески морщил брови, когда брал ноты выше своих возможностей. Он размахивал руками, то протягивая их к единственному слушателю, то прижимая к тощей груди. Но как бы он ни кривлялся, из его рта лилась нежная, проникновенная, дивная песня.

Барон никогда не слышал ничего подобного. Он уставился на певца, пытаясь понять, как рождается это волшебство, но тайна ускользала, заставляя сердце замирать от сладкого страдания. «Мысленно обними меня, я пропадаю без тебя!» — пел Джузеппе во весь голос. Он заламывал руки, его горло дрожало, а в такт ему дрожали стёкла в здании Ратуши. Хлопнули ставни, члены калинского магистрата высунули головы в окна, спеша насладиться прекрасными душераздирающими звуками. Джузеппе заметил новых зрителей и повторил куплет ещё раз — более воодушевлённо и эмоционально. Когда он закончил, по его лицу катился пот, а ноги подрагивали от напряжения. Раздались дружные хлопки и крики одобрения.

Растроганный Эрик вручил сладкоголосому мальчику золотой французский луидор. Старик в приступе благодарности бухнулся на колени и потянул за собой Джузеппе, но барон дёрнул мальчика на себя и с удовольствием расцеловал в обе щеки:

— Твоё пение облегчило муки моей души. Встань, маэстро! Ты можешь гордиться своим кастратом.

— Ваша милость бесконечно щедры к бедным музыкантам!

— Вы сами это сделали… с Джузеппе? — Эрик шёпотом задал вопрос, который давно его интересовал.

Старик бочком подобрался к барону и склонился, чтобы никто не расслышал ответ:

— Что вы, ваша милость! Это делают врачи.

— Как это случилось?

Старик придвинулся ещё ближе, понимая, что клиент попался богатый и любопытный:

— Церковью это запрещено, поэтому я всем рассказываю, что Джузеппе за яичко укусила змея. Дескать, оно опухло, и мальчика пришлось кастрировать. Но ваша милость узнает правду! Джузеппе — младший сын бедного крестьянина. Он с ранних лет пел так красиво, что в деревне его прозвали соловейчиком. Однажды выдался голодный неурожайный год, и в отчаянии отец продал Джузеппе мошеннику, который покупал мальчиков для церковных хоров. Вы же знаете, католические храмы набиты кастратами по самые купола. Их больше не устраивают обычные мальчики, они хотят только невинных ангелов. Один бог знает, зачем!

— Это ужасно!

— Ужасно! — подтвердил старик. — Этот человек отвёл маленького несмышлёного Джузеппе к сельскому коновалу. Тот дал ему настойку опия и посадил в корыто с молоком.

— Зачем с молоком?

— Затем, чтобы пипхан размягчился, и его легче было отрезать, — мрачно сообщил старик.

— А потом?

— А потом измученный Джузеппе потерял голос, и мошенник его вышвырнул. Бросил одинокого беспомощного ребёнка на дороге, кишащей опасными разбойниками и проходимцами! Там я его и подобрал. Отогрел и начал учить музыке в силу своего разумения. Ему повезло, а ведь половина детей умирает от кровотечения.

Кровь в молоке… Преисполненный сочувствия барон смотрел на Джузеппе, но видел другого маленького итальянца — смуглого, с гладкими щеками и голубыми глазами. Неужели бедняге Маттео пришлось пережить такое же зверство? Несомненно, голос кастрата звонок и нежен, но разве не грех кромсать создания божьи?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Какая непомерная плата за красивый голос.

— Ваша милость совершенно правы!

— Эти дети навсегда лишены радостей любви.

— Джузеппе повезло, он встретил меня и моего друга-фокусника. Мы очень его любим, а он любит нас.

Джузеппе кивнул, подтверждая свою любовь к пожилым воспитателям. Барон сказал: