Человек, которого подстерегают опасности, обычно спит чутким сном. Я не был исключением из правил. Сквозь сон до моего затуманенного сознания донесся шорох скатывающихся с обрыва мелких камней. Взяв в руки «спенсер», я подошел к отверстию пещеры. Был уже полдень. Кто же мог быть там, наверху?.. Я почти не дышал, пытаясь уловить малейший звук. И тут сильный мускусный запах ударил мне в ноздри. На вершине утеса стоял хозяин Скалистых гор — серый гризли! Когда я взглянул наверх, его лохматая морда уставилась на меня, маленькие черные глазки глядели удивленно, а голова наклонялась то туда, то сюда, как у собаки, разглядывающей незнакомца. Знакомиться с этой серой громадиной у меня не было никакого желания. Поэтому я, громко закричав, прогнал его с бровки утеса. Через минуту медведя не было слышно. С перепугу он, видимо, убрался далеко.

Оставаться в пещере больше не имело никакого смысла. Я решил сегодня же отправиться на восток, к долине Паудер-Ривер.

Я выбрался на утес и, окинув взглядом окрестности, невольно залюбовался открывшимся видом. Так далеко на запад, в горы, я попал впервые. И теперь, после напряженного состояния последних дней, с удовольствием взирал на здешние места. В горах Биг-Хорнс во всем великолепии красок властвовал сентябрь — у индейцев, Месяц Сухой Травы или Когда Олень Бьет Копытом Землю. Я бы назвал это время года по-своему — Месяцем Лесного Очарования! Казалось, природа одела горные склоны в свои самые лучшие одежды. По берегам небольших студеных ручьев, пробивающих себе путь сквозь нагромождение скал, стояли в разноцветной листве ольха и плакучая ива, тонколистая береза и сучковатый вяз. Над ними, подобно застывшим богатырям, высились колоннады могучих сосен. Грациозные голубые ели, облаченные в вечнозеленый наряд, пышно окутали предгорья головокружительных пиков, уносивших свои острые вершины в синее бездонное небо.

Я долго простоял на утесе, вдыхая полной грудою, любуясь прекрасным ландшафтом. Затем, пройдя по следу медведя до зарослей и, убедившись, что косолапый великан действительно скрылся, я спустился в предгорья, чтобы, продвинувшись сначала к северу, прямиком пойти на восток. Зная о том, что гризли весьма любопытные звери, я. время от времени, оглядывался, держа «спенсер» наготове. Любопытность. может, и была безобидной чертой гризли, но не в те дни, когда его огромный желудок нуждался в пище.

В мягких мокасинах мои ступни уже не болели так сильно. Я даже позволял себе напевать под нос, срывая по пути перезрелую землянику. Иногда я останавливался перекусить пеммиканом, заедая его дикими яблоками и сливами, также пополнившими мой скромный рацион.

К вечеру я вышел к истокам небольшого ручья, который, по всей видимости, впадал в Танг-Ривер. Солнце жарило весь день, и я взмок от пота. При виде чистого ручья я побросал оружие с сумкой на гальку и прямо в одежде выкупался. Выйдя на берег, я почувствовал жажду. Чтобы напиться незамутненной воды, мне пришлось отойти чуть вверх по течению. Там я встал на колени и припал к воде губами. Она была очень вкусной. Когда же я выпрямился и повернулся к том) месту, где лежал «спенсер», всепроницающая слабость охватила меня с ног до головы: в двадцати футах от меня и в десяти от карабина стоял мохнатый гризли, поводя носом в воздухе! Я помню, как застучали мои зубы, помню, как дрожащей рукой вытер со лба проступивший холодный пот. Произошло то, чего я так боялся. Гризли шел весь день за мной. А я допустил страшную, непоправимую ошибку, выпустив из рук оружие!

С минуту я стоял, выпучив глаза, не моргая ими. Гризли также не двигался с места, сверля меня темным злобным взглядом. Затем способность думать и двигаться вернулись ко мне. Я сделал шаг к «спенсеру». Медведь оставался на месте. Я сделал еще один, не сводя с него глаз. Он мотнул головой и, обнажив грозные клыки, зарычал. От его рыка волосы на моем затылке приняли вид ощетинившегося собачьего загривка.

Шагать было невозможно. Это вызывало ярость серого хищника. Я начал продвигаться к «спенсеру» незаметно, дюйм за дюймом. Медведь, как будто догадываясь о моих намерениях, тронулся вперед и остановился в пяти-шести футах от оружия. Теперь он рычал постоянно, его передняя лапа с огромными загнутыми когтями с силой разбрасывала в стороны прибрежную гальку.

Я продолжал медленно двигаться. До лежавшего на берегу карабина оставалось не более двух футов. Мои нервы сдали. Я кинулся к «спенсеру» и, подняв его, попытался спустить курок. Проклятье! Мой дрожавший палец промахнулся. Этого оказалось достаточным, чтобы гризли в считанные доли секунды был рядом. Мои резкие движения разбудили в нем убийцу. В следующее мгновение он встал на дыбы. Его передняя лапа, описав короткую дугу, выбила из моих рук карабин, который завертевшись в воздухе, улетел в кусты. Гризли возвышался надо мной как гора. Его сильная лапа снова сделала такое же движение, но сейчас уже моя голова служила мишенью. Я резко пригнулся и выхватил охотничий нож. Когтистая лапа со свистом пронеслась мимо, взъерошив на голове волосы. Я не успел увернуться от другой лапы с выпущенными когтями, прочертившими над моим ухом глубокие борозды. Меня опалила острая боль. На когтях медведя остались не только волосы, но и полоски скальповой кожи. Теплая кровь ручьем хлынула на мою левую щеку. Я понял, что это была схватка не на жизнь, а на смерть. Еще одно движение лапой, и вместо моей головы будет кровавое месиво! Ничего не оставалось, как идти на сближение с хищником. Я проделал это не без последствий: левое плечо испытало на себе острые когти зверя. Но я добился своего, уткнувшись лицом в его мохнатый и вонючий живот.

Он по-прежнему размахивал лапами, только теперь ею мощные удары не достигали цели.

Мое тело вплотную приникло к нему. Я изловчился и ударил ножом ему между ребер. Лезвие по рукоятку проникло во внутренности зверя — он зарычал от боли. Я ударил еще раз — он заревел. Вся его туша содрогалась от рева. Я это чувствовал, прижавшись израненным виском к его кровоточащему животу. И тут он переменил тактику, перестав бесцельно махать лапами. Его страшные когти начали бороздить мою спину снизу-вверх, причиняя мне невыносимые страдания. Вместе с клоками оленьей куртки они вырывали со спины клочья кожи. Мои жалобные крики заглушали остервенелый рык медведя. Он в ярости продолжал терзать мою спину, а я раз за разом вгонял лезвие в его смрадное нутро. Потоки горячей крови заливали мне глаза, руки, плечи. Я попытался вонзить ему нож в сердце, но лезвие уперлось в грудную кость. Я кричал от боли, чувствуя, как его когти цепляют мои ребра. Я уже терял сознание. Необходимо было на что-то решиться.

И я сделал это, отстранившись от гризли и вогнав нож ему в сердце. Вновь прижаться к нему мне было не суждено. Его клыки вонзились в мое истерзанное плечо. Хватка была бульдожьей. Он мотал головой, а я трепыхался как заяц в зубах беспощадного волка. В полубессознательном состоянии я видел свой нож, вбитый в сердце зверя по рукоятку.

«Когда же придет конец этому чудовищу?» — промелькнуло в голове.

Гризли был жив. Он снова схватил меня, теперь — за ногу. Я был беззащитен, на грани смерти. Он ожесточенно терзал меня, потом бросил на землю во второй раз. При падении моя нога сломалась. Этой боли я не выдержал. Я больше ничего не чувствовал и не помнил. Сознание покинуло меня.

Я очнулся от резкого клекота. Попытался открыть глаза, но впустую. Еще раз — и опять безрезультатно.

Я лежал и думал о том, что со мной, где я? Сознание работало со скрипом.

Я купался в ручье… Пил его студеную воду. О! Неожиданное появление гризли!

Я вспомнил ту схватку. Это было кошмаром! Если я остался жив, то только чудом. Почему я не могу открыть глаза? Я сделал невероятное усилие, и слипшиеся от затвердевшей крови ресницы разомкнулись, позволив мне увидеть синее небо.

Я пошевелил головой. Послышалось жужжание. Крупные зеленые мухи поднялись в воздух. В нескольких футах от себя я заметил тонкошеих стервятников, издававших резкий противный клекот.