Сначала вместе с ним вверх по склону холма пошло около ста человек. Огонь индейцев усилился и, через минуту их осталось семьдесят. Затем — пятьдесят, сорок, тридцать. В конце концов, кровавую точку в этом деле поставил Бешеный Конь. До вершины Кастеру оставалось пройти не более тридцати ярдов, когда на нее по противоположному склону поднялись хункпатилы и Плохие Лица. Это был закономерный финал драмы. В живых осталось только трое — генерал Кастер, сержант и скаут. Сержант был тем, кто повел за собой людей Кью и Колхауна. Они отбивались, как могли. И вот уже не стало скаута. Кастер поднял флаг и, размахивая им, стрелял из револьвера до тех пор, пока точный выстрел не свалил его на землю. Последним умер высокий сержант, но прежде чем отойти в мир иной, он оставил по себе память у индейцев. Это про него говорили: «Человек с шевронами на рукавах был самым живучим и храбрым. Не смотря на множество ранений, он продолжал убивать из двух карабинов, которые стреляли одновременно. Умерли все, даже Пахинханска — Длинноволосый, а этот стоял на ногах и походил на злого духа».

Когда его карабины смолкли, и он упал на спину, я пообещал себе взглянуть на этого непробиваемого сержанта, пережившего всех.

Внезапно наступила жуткая тишина, а после нее последовали частые одиночные выстрелы — это бродившие по склону победители добивали раненых.

Я вспомнил о предсказании Сидящего Быка. Старый провидец не обманул тетонов. Почти триста Длинных Ножей нашли смерть на берегах Жирной Травы, в сердце лучших охотничьих угодий северных племен.

Разделавшись с Кастером, окрыленные победой индейцы дружно переправились через реку, чтобы добить и Рено. Как раз в это время на холме за Литтл-Биг-Хорн появились ищущие генерала капитаны Уэйр и Бентин. Обнаружив громадное скопище краснокожих, которые распевали победные песни, они резво вернулись обратно к холмам, к своим вырытым окопам.

Я тронул пятками лошадь и направил ее к месту последнего боя Джорджа Армстронга Кастера.

Добивать раненых вместо мужчин здесь остались индейские подростки с томагавками в руках и вооруженные ножами женщины.

Я медленно поднимался по склону, то и дело объезжая убитых.

Капитаны Кук и Рид лежали чуть выше подножия плечом к плечу. Глаза одного были закрыты, неподвижный взгляд другого устремился в небо. Самый младший из братьев Кастеров, Бостон, был завален трупами трех солдат. Виднелось лишь его юное лицо с едва пробившимися усиками.

Томаса Кастера я узнал с большим трудом. Его лицо было сплошным месивом. Выше по склону лежал старший Кастер, мертвый и совсем не страшный. Белокурые, уже редкие волосы его разметались по земле и при каждом дуновении ветерка шевелились.

Ближе всех к вершине холма лежал высокий сержант. Я направил к нему лошадь. Его покрытый пылью мундир сразу привлек мое внимание, ибо был прострелен в десятке мест. Руки сержанта все еще сжимали карабины. Превозмогая боль в плече, я спустился с лошади, чтобы получше рассмотреть павшего. Мужественные черты лица сержанта Батлера врезались мне в память на всю оставшуюся жизнь. Я с вздохом склонил голову перед этим героем. Потом я пошел вниз, и тут мой взгляд упал на скаута. Его лицо было покрыто разводами от пота и пылью, голова лишилась скальпа, но даже в таком виде я все же признал в убитом… Блэкберна! Зачем мой старинный недруг поехал с Кастером? Почему вообще оказался вовлеченным в битву? Почему не остался в стороне?

Эти вопросы долго вертелись в мозгу, пока я стоял над Койотом Кайова. Ответов на них не находилось. Только предположения вроде того, что опытный волк потерял нюх и попал в самое пекло по недоразумению. Одно мне было понятно. Его неистребимое желание жить, ведь на холме он умер почти последним. Когда человек владеет картой пути к золоту, ему во что бы то ни стало, хочется уцелеть.

Я наклонился, пошарил у Блэкберна за пазухой и через пару секунд извлек оттуда завернутую в кожу карту. Две пули попали в карту, но, развернув её, я убедился, что все вехи пути прекрасно сохранились.

Признаюсь, в первое мгновение и во мне холодной змеей шевельнулась жадность. Я озирался по сторонам долго, пока не понял, что у меня не могло быть соперников, если не считать мертвецов.

Успокоившись, я схоронил карту на груди, с трудом взобрался в седло и поехал к Лауре и сыну.

Мне трудно описать их реакцию после того, как я откинул полог своего жилища, которое стояло в лагерном кругу оглала на том же старом излюбленном месте. Тут были испуг и удивление, радость и слезы. В последнее время я так редко баловал семью своим присутствием, а здесь и вовсе пропал, как сквозь землю провалился.

Скажу, что меня встретили как любимого мужа и отца, которого уже и не чаяли увидеть. Расцеловав родных, я вкратце рассказал о моих злоключениях и поделился с Лаурой радостью по поводу гибели злейшего врага и обретения «золотой» карты. Затем, не взирая на непрекращающуюся стрельбу и боль в плече, заснул мертвецким сном.

Я проснулся на следующий день ближе к полудню. Стрельба по-прежнему не стихала.

— Как ты, милый? — спросила Лаура, подсаживаясь ко мне.

— Плечо, — сказал я и поморщился.

— Давай-ка я хорошенько перевяжу рану. Справившись с этим, она налила мне в миску горячего супа.

— Кажется, я видел во сне Ташунку, — произнес я, насладившись первой вкусной ложкой.

Грегори, который играл в углу, посмотрел на меня и важно сказал:

— Папа, когда ты спал, сюда приходил Ташунка Витко. Он посидел рядом с тобой немного, а потом ушел.

— И он ничего не сказал?

— Нет, он только поправил тебе волосы и все.

— Ну, неудивительно, сынок. Наш вождь всегда был немногословным.

Грегори кивнул мне и снова занялся какой-то своей игрой.

— Ташунка был мрачнее, чем обычно, — сказала Лаура. — По крайней мере, мне так показалось.

— Что-нибудь не гак с солдатами на холмах?

— Да, этой ночью они смогли поменять место укрытия.

— Зачем же они ушли из окопов?

— Их прогнали не индейцы, а запах от разлагающихся лошадей. Теперь они опять в окопах.

После еды я с превеликим удовольствием выпил холодной ключевой воды.

— Где солдаты нашли укрытие? — спросил я.

— На дальних холмах, — ответила Лаура.

— Сегодня так же жарко, как вчера. Длинных Ножей будет мучить жажда.

— Она уже их терзает. Меткие стрелки из разных племен перекрыли им доступ к воде.

Едва жена произнесла это, как где-то далеко раздался сигнал кавалерийского горна.

— Что это? — Я привстал на локте, навострив уши.

— Успокойся, — улыбнулась Лаура. — Некоторые индейцы переоделись в армейскую форму и подают сигналы.

— Неужели они захотели поймать Рено и Бентина на такую удочку?

— Сидящий Бык надеется, что они выскочат из окопов на встречу с «подмогой».

Я покрутил головой и рассмеялся.

— Сидящий Бык — матерый лис, но здесь он полез не в тот курятник. Майор Рено не выпустит людей из окопов, ни при каких обстоятельствах. Я видел его, он слишком напуган.

Как выяснилось потом, я оказался прав. Рено, Бентин и Уэйр не приняли маскарада индейцев. Конечно, окруженные массой врагов, испытывающие сильнейшую жажду, подавленные от сознания скорой гибели, они хотели верить, что мелькавшие вдали мундиры висят на плечах белых людей, что в кавалерийские горны дуют солдатские губы, но боязнь обмана со стороны индейцев заставила их остаться на месте.

Во второй половине дня по нашему лагерю пронеслась весть о подходе к излучине Жирной Травы войск генералов Терри и Гиббона. Нельзя сказать, что ее не ждали. Всем и каждому было понятно, что за Кастером последуют другие Длинные Ножи.

Осаждавшие холмы вожди и воины вернулись в свои стойбища, чтобы подготовиться к быстрому уходу. Через час в окрестностях большой излучины краснокожими уже не пахло.

Перед отправлением в путь мы перекинулись с Бешеным Конем несколькими словами

— Сколько погибло тетонов, Ташунка, — спросил я.