— Я пыталась снова собрать камень, но он мне противится.

— Ты ведь позвала меня, чтобы я помогла. Тогда прими мою помощь. За последние несколько недель я испробовала несколько заклинаний и уверена, что у нас может получиться. — Алатайя откинулась на спинку кресла.

Эльфийская княгиня излучала вызывающую уверенность. Она была красивой женщиной. Каждый ее жест был тщательно отрепетирован. Она знала о том, какое впечатление производит, что излучает. Кроме того, она одевалась в ледяной панцирь, делавший невозможными все попытки подобраться ближе и хотя бы угадать ее истинные чувства, и в мгновение ока могла совершенно измениться. Располагающая улыбка, многообещающий взгляд, ленивое потягивание… С ней можно было осуществить самые темные желания… Сны, от которых можно проснуться ночью в поту, о пропастях в которых не сорвется ни одно слово… С Алатайей это можно было реализовать.

Эмерелль никогда не чувствовала влечения к женщинам, но даже она не осталась совершенно равнодушной к чувственной ауре княгини Ланголлиона.

— Значит, ты знаешь, как можно собрать камень.

Пламя свечей отразилось на темных, гранатовых губах княгини.

— Тебе не понравится то, что ты услышишь, Эмерелль. И все дело в том, что наш народ на протяжении многих веков томится пленником собственных границ морали. Мы замерли в неподвижности, не в силах приспособиться к новым временам. И мы погибнем, потому что тебе недостает мужества оставить позади лживые моральные ограничения. Лишь магия крови обладает силой, способной собрать камень альвов. Я требую от тебя тринадцать детей благородных кровей. Это должны быть эльфийские дети, рожденные в наших самых древних семьях. В них жизненный свет горит сильнее всего. Если эту силу правильно направить, камню можно будет вернуть его первоначальную форму.

Королева почувствовала, как кольнуло сердце. Она невольно коснулась груди. Нужно взять себя в руки! Требование Алатайи чудовищно, но причин выходить из себя не было. Несмотря на то что она совершенно ясно сознавала это, на глаза навернулись слезы.

От княгини ничего не укрылось. Под ее безжалостным взглядом Эмерелль чувствовала себя обнаженной.

— Конечно, тебе придется держать кинжал, который перережет горла детей, ведь камнем альвов владеешь ты. Ты — средоточие магической власти. Конечно, если только ты не доверишь мне камень альвов. — Алатайя улыбнулась. — Однако, учитывая мою славу, этого, пожалуй, делать не стоит.

— Ты действительно веришь, что смогла бы убедить меня убить детей?

Княгиня Ланголлиона подняла брови.

— Думаешь, сможешь уйти от этого? Ты убьешь детей, Эмерелль. Единственный вопрос вот в чем: скольких ты убьешь? Наберешься ли мужества взять кинжал в свою руку? Сможешь вынести то, как теплая кровь потечет по твоим пальцам? Выдержишь ли их затухающие взгляды? Или ты бежишь в темницу лицемерной морали? Со вторым камнем альвов мы сможем прогнать ингиз и одержать быструю победу над троллями. Если ты не обладаешь мужеством, которое позволит тебе ступить на этот путь, то будет долгая кровопролитная война. И, судя по всему, победят тролли. Конечно, ты можешь сказать своей совести, что никогда не пачкала руки в крови. Но на самом деле все иначе. Твое решение будет стоить жизни сотням, возможно, тысячам детей. Ты знаешь, что такое война с троллями. Толпы беженцев… Первыми умирают дети. А когда война заканчивается? Не попытаются ли тогда тролли искоренить семьи эльфов? Из тех детей, которых я требую, чтобы собрать воедино камень альвов, все равно не выживет ни один, если ты не найдешь в себе мужества убить их.

— Довольно!

— Нет, Эмерелль. Я не позволю так легко заткнуть себе рот. Я не из твоих лизоблюдов. Ты хотела править. На протяжении столетий ты цепляешься за трон Альвенмарка, ты влюблена во власть, потому что в твоей постели не было мужчины с тех пор, как ты взошла на трон, — так говорят. Защити свою любовь! Сражайся за нее! Разве ты не говорила, что являешься первой слугой детей альвов? Разве не твои слова, что твое правление должно принести наибольшее счастье наибольшему количеству твоих подданных? Правь! Принеси в жертву тринадцать, чтобы спасти бесчисленное множество. Признай наконец, какова ты на самом деле. Правительницу нельзя мерить обычной меркой.

Эмерелль поднялась. Правой рукой оперлась на стол, стоявший между ними. У нее было такое чувство, что ноги вот-вот откажутся служить и подкосятся.

— Тебе дозволено удалиться, Алатайя. В должное время я сообщу о принятом мной решении.

Княгиня поднялась и вынула из просторного рукава платья небольшой свиток пергамента.

— Я записала имена тридцати, которые могли бы нам подойти. И прежде чем отказаться, подумай о том, насколько длинным может стать список жертв, которые вынуждены будут расстаться с жизнью, потому что ты оказалась не готова порвать со своими весьма сомнительными представлениями о морали. Думаю, первым в списке будет имя Олловейна. Или я ошибаюсь?

— Как ты смеешь…

— Мастер Рейлиф кое-что рассказал мне, прежде чем вернуться в Искендрию. На него произвело немалое впечатление то, как ты решила проблему с мастером меча. Вот только хранитель знания не совсем понимал, как это произошло, Слухи слишком противоречивы. Впрочем, я верю, что ты вполне способна прибегнуть к услугам наемного убийцы, когда требуется. Но я не могу представить, чтобы один из спутников гофмейстера заколол Олловейна в пылу сражения при Мордштейне. Хотя поле боя, пожалуй, самое подходящее место, чтобы покончить с жизнью, которая стала бременем для твоего правления… Я придерживаюсь мнения, что ты чересчур миндальничала. К сожалению, я не была знакома с мастером меча. Но все, кто говорил мне о нем, были едины в своем мнении, что никогда не существовало эльфа, в котором столь идеально воплотились бы добродетели рыцарства. Если бы ты пожелала, он наверняка сам позаботился бы о том, чтобы не выжить в битве при Мордштейне. Ты давно начала расширять границы своей темницы. Не обманывайся! Я не требую от тебя сделать первый шаг. Это просто очередной шаг по давно известной тебе дороге.

У Эмерелль уже не было сил стоять. Она опустилась в кресло. Сдерживать слезы у нее тоже не было сил. Она просто смотрела на Алатайю.

— Я буду ждать твоего решения, повелительница.

Княгиня Ланголлиона покинула маленькую библиотеку.

Королева закрыла лицо руками и дала волю слезам. Не слова Алатайи нанесли ей удар в сердце. Олловейн… Она перестала чувствовать его. Его больше не было… Он… угас. Смерть нашла мастера меча, где бы он ни был. Должно быть, полученные в битве раны доконали его. Раны, которые нанесла ему она, несмотря на то что не ее рука сжимала смертоносный клинок.

Эмерелль часто переживала смерть рождавшегося вновь Фальраха. Но она никогда не чувствовала себя настолько одинокой.

Сквозь пелену слез эльфийка смотрела на листок пергамента с именами детей и думала о словах Алатайи. Княгиня была права. Эмерелль видела колонны беженцев в серебряной чаше. Кровь, которая будет на ее руках.

Зверь привел его к озеру, откуда был виден чудесный замок. Бестия двигалась все быстрее. Себастиен не мог понять, как ей это удается. Что это, сила мысли, позволяет пейзажам сменяться, словно во сне? Довольно ли просто подумать о месте, чтобы достичь его? И почему существо так хорошо знает этот мир? Насколько аббат понял, могущественное охранное заклинание удерживает создания тени вдали от мира эльфов. Откуда зверю знать столько об Альвенмарке?

Он прислушался к себе, но темная составляющая их слившихся душ не хотела отвечать ему. Зверь становился болтливым только тогда, когда нужно было кого-нибудь помучить.

Замок с его белыми стенами и стройными башнями ярким силуэтом выделялся на фоне осеннего неба. Струи дождя разбили зеркальную гладь озера. Совсем рядом с берегом кто-то положил в воду красивые камни. Себастиен присел под широкой кроной двух лип. Хотя дождя можно было не бояться, он по привычке забрался в укрытие. Это место просто приглашало побыть здесь. И оно будило какую-то непривычную тоску. Что-то было в замке. Зверь чувствовал притяжение к нему и в то же время испытывал страх. С тех пор как они слились воедино, Себастиен познакомился лишь с ненавистью и голодом, считая их преобладающими чувствами порождения тени. Теперь аббату казалось, что он чувствует тоску.