В темноте раздавались новые крики. Поскольку Сканга остановилась, смолк грохот щитов. В воздухе повис едкий запах страха.

Троллиха посмотрела на свои ноги. Они медленно погружались в золотую тропу, словно в размокшую от дождя грязь.

От начала маршевой колонны доносились все новые и новые крики.

Что там происходит? Сканга подняла посох. Нужно двигаться! В конце концов, до замка проклятой королевы уже совсем немного. Они не имеют права останавливаться сейчас. Размокшая дорога, предсмертные крики — это провозвестники последнего сопротивления!

Сканга снова посмотрела на ноги. Рука, которой она поднимала посох, замерла на полдороге. Тропа! Она разделялась на волокна, как толстый канат, расплетающийся жила за жилой.

— Назад! Бегите! — закричала шаманка и схватила Бранбарта за руку.

Воины перед ними повернули и остановились на тающей дороге. Дюжины воинов рухнули в Ничто и тут же оказались окутаны кружащимися черными лентами. Будто длинных тонких червей, тянули они жизненный свет из падающих тел.

Сканга ударила воина, шедшего ей навстречу, посохом по лицу. Тщетно! Ее оттолкнули. Темнота потянулась к ней. В ушах засвистело. Шаманка стала падать в бесконечную пропасть. Обретшая плоть тьма потянулась к ней.

Раздался тысячекратный крик, пугающе близко и в то же время уже не в этом мире. Олловейн побывал на множестве полей битвы. За свою жизнь, исчисляемую столетиями, он много раз слушал смерть. Плача, хрипя, упрямо ругаясь, встречали ее умирающие от его меча. Некоторые звали мать или возлюбленную, другие умирали, недостойно визжа. Все это было хорошо знакомо эльфу, но таких предсмертных криков ему не доводилось слышать никогда.

Одного жеста Эмерелль оказалось достаточно, чтобы темные врата закрылись, оборвав голоса троллей. Каменные змеи вернулись на свои места на полу. В большом покинутом замке было совершенно тихо.

Отправляя меч в ножны, Олловейн вздрогнул. Стало холоднее. В просторном тронном зале плел свои заклинания лунный свет.

Одного слова королевы оказалось довольно, чтобы успокоить эльфа. «Все хорошо», — уговаривал себя Танцующий Клинок. И тем не менее чувствовал: что-то изменилось. Рядом было нечто чужое, неуловимое. Оно таилось, но мастер меча знал, что оно здесь. Совсем рядом!

Влага тяжело повисла в воздухе, а с ней и запах цветков липы. Олловейн стоял вплотную к темным вратам. Ничего не могло пройти мимо него незамеченным. И тем не менее здесь что-то было…

Он был самым лучшим мечником Альвенмарка, но чувствовал себя беспомощным, как ребенок. Беззащитным перед неназываемым. Танцующий Клинок опустился на колени рядом с королевой. Та замерла, стоя на коленях, сомкнув губы, с задумчивым взглядом. Обеими руками эльфийка сжимала камень альвов, словно замерзающий в зимнюю ночь — бокал с теплым вином.

Его руки нежно коснулись ее холодных пальцев.

— Что случилось, госпожа?

Эмерелль молчала, глядя на пестрые камни мозаики, будто в изображении скрывалась тайна, разгадать которую могла она одна. Так казалось Олловейну, пока он не понял, что на самом деле королева избегает его взгляда.

Они долго стояли на коленях. Тепло медленно возвращалось в пальцы Эмерелль. Ни единый звук не нарушал тишину.

Драконья звезда уже заходила на западе, когда королева поднялась. Олловейн молча последовал за ней к ступеням трона. Он знал, что повторять вопрос бессмысленно. Она ответит тогда, когда ей заблагорассудится. Возможно, никогда… В ее сердце столько тайн… Поговаривали, что Эмерелль — самая старшая из их народа и она жила тогда, когда альвы правили здесь. Даже для эльфийки ее жизнь была несоизмеримо длинна. Повелительница была древней, как горы, и при этом не теряла юношеской привлекательности. Но сейчас она казалась усталой. Слегка склонившись, королева стояла перед плоской серебряной чашей у трона. Иногда она могла стоять так целыми днями. Лишь Олловейн, мастер Альвиас и Обилее имели право входить в тронный зал, когда Эмерелль пыталась вырвать у будущего его тайны. В серебряной чаше повелительница Альвенмарка видела, что может произойти в ближайшие столетия, она молча вела диалоги с судьбой, чтобы выбрать путь для народов своей страны.

В воде неподвижно лежали оба соловья. Их перья были растрепаны, маленькие клювики раскрыты; птицы умерли во время пения. Игра света заставила воду в чаше на миг стать совсем черной, словно над ее поверхностью появилась тень.

— Мы оба были бы сейчас мертвы, если бы я не сделала этого, — негромко произнесла Эмерелль. — Из башен замка вырывалось бы пламя, но эти соловьи сидели бы на ветвях липы внизу, в долине, там, где пробивается источник, вливающийся в озеро. Они начали строить там гнездо… — На глаза Эмерелль навернулись слезы.

Никогда прежде Олловейн не видел, чтобы королева плакала.

— Что ты сделала, повелительница?

— Я разрушила часть созданного альвами. Одну из золотых троп, которые ведут сквозь тьму. Ту тропу, которую выбрали тролли, чтобы попасть сюда. Все, кто ступил на нее, рухнули в Ничто. Я… — Какой-то миг она подбирала слова. — Мой поступок был продиктован гневом. Я ступила на путь, к которому не была готова, и я не знаю, куда он приведет.

— Но ведь ты сказала, что иначе мы были бы мертвы, — вставил Олловейн.

Он не верил своим ушам. Все века, что мастер меча знал Эмерелль, она доверяла своим знаниям о будущем, и все ее поступки основывались на этом знании. Он защищался этой верой от сомнений, особенно когда не понимал действий королевы.

— А что еще могло бы случиться с нами, если бы тролли ворвались в тронный зал? Разве ты сдался бы? Никогда. А каким образом я приняла бы участие в пиршестве Бранбарта, тебе тоже известно. Не всегда обязательно плести заклинания, чтобы узнать будущее. — Эмерелль осторожно вынула мертвых птиц из воды. — Наше будущее подобно дереву, Олловейн. С каждым ударом сердца оно выбрасывает тысячи молодых побегов, которые уже в следующий миг снова разделяются и превращаются в огромную могучую крону. Я сознавала, что Сканга боится ступать на тропы альвов. Уже дважды тролли победили, поскольку воспользовались золотой сетью. Старуха знала, что я буду стоять здесь, в тронном зале, и дожидаться ее. Из всех возможных вариантов будущего, которые я видела, она лишь однажды отважилась открыть врата. Она понимала, что я обладаю силой, способной разрушить тропу альвов. Она испытывала страх, поэтому выбрала магию крови и тьмы для своего заклинания. Это разновидности магии, которые известны мне меньше всего. — Эмерелль дрожала от гнева. — Я до последнего мига не хотела верить, что она отважится войти в золотую сеть еще раз. Она полагалась на то, что я побоюсь разрушить часть творения альвов. Это та ветвь будущего, которую я не исследовала, ибо она ведет во тьму. Она… — Голос королевы снова оборвался.

Олловейн чувствовал ее страх. Что вошло в мир вместо троллей? Какие ужасы, разгневавшись, призвала королева?

Эмерелль отвернулась от зеркальной серебряной чаши. Первые утренние лучи изгнали тени из тронного зала. Эльфийка осторожно положила мертвых птиц на подлокотник трона.

— Сотни вариантов будущего я изучила. Тысячи остались сокрыты от меня. Почти на каждом пути, которым я шла, я видела огромное войско троллей. Я видела пылающие равнины и горящие города. Тот, кто вставал на пути у этого войска, погибал. Оно неудержимо двигалось на юг, к Сердцу Страны. Вот чего они хотят. Они хотят вырвать сердце у Альвенмарка.

Олловейн вгляделся в блекнущие тени. Что-то таилось там. Почему Эмерелль не скажет об этом? Может быть, ее слова придадут сил чуждым существам? Он вспомнил мрачные легенды о неназываемом ужасе. Если дать ему имя, он станет сильнее. Болтали, мол альвы изгнали его. Но о нем по-прежнему не говорили. Эмерелль знала, что делает, уговаривал себя мастер меча. Несмотря на все, что случилось этой ночью. Если она не хочет говорить о том, что убило соловьев, то разумнее не задавать вопрос вслух.