Встречались такие гнилые люди, ничего не поделать. Да только и я не был с ним честен до конца. И лобасты не убивал.

Но тут снова встряла Верея.

— Нехорошо, муженёк, — она говорила с той же улыбкой, но голос сделался жёстче. — Добрый человек от нас беду отвёл, а ты на благодарность скупишься. Прогневить богов надумал? Не терпят боги обмана.

— Откуда тебе, глупой бабе, про богов ведомо? — помутневшим от гнева взглядом он уставился на жену. — Твоё дело домашний очаг беречь и сыновей мне дать. А судить в этой деревне я буду, где добро, а где худо.

— Мне, Бажен, многое ведомо, — улыбка угасла на красивом лице, уступив место холодному негодованию. — И про богов, и про добро и худо. Не будь дураком. Отдай Ловчему деньги, и пусть ступает своей дорогой.

Чем завершится эта сцена, я понял сразу, как она началась. Потому как знал хорошо таких людей, как староста Бажен. Случись разговор этот дома, без посторонних глаз, быть может, спустил бы он Верее дерзость. Но не на людях. Не мог он показаться слабым пред бабой. Не умел уступить. Да ещё, как зашла речь о человеке, с которым жена в лесу пропадала. Проучить такую бабу полагалось. И чтоб она урок запомнила. И чтоб другим не повадно стало.

Быть может, она и заслужила. Врала ведь мужу. И про то, что лобасту я убил. И про то, что сама той лобастой была. Врала, видать, часто, много и даже не краснела.

— Ах, ты, пёсья кровь! — завопил Бажен.

Кинулся на женщину, занеся руку для удара.

Только я был быстрее. Хоть и стоял дальше.

Я перехватил воздетую в замахе руку. Вывернул резко и больно. Так, что староста заорал. А я отпихнул его прочь, заставив упасть в дорожную пыль на четвереньки.

Зашипел Кот, выгнул спину дугой. Готов был ринуться мне на защиту. Да не пришлось.

— Бывайте, — коротко буркнул я, направляясь к воротам.

Селяне глядели на меня с ужасом. И ещё с большим презрением, чем когда я пришёл. Все расступались, пропуская ненавистного Ловчего.

Мне захотелось поскорее уйти, пока по моей вине ещё чего не приключилось.

— Лех, погоди! — Верея догнала меня, повисла на рукаве, совершенно не заботясь ни о муже, ни о том, что скажут потом соседи. — Нам потолковать с тобою нужно! Не уходи вот так!

Я оглянулся на неё.

Лазоревые очи глядели снизу вверх растерянным, отчаянным взглядом. С мольбой. С зыбкой надеждой, которую я никогда оправдать не сумею.

А вокруг были люди. Любопытные уши. Злые рты. Изведут же тебя потом, глупая. За вот этот случайный порыв распустят слухи. Ни в одну избу в гости не позовут. Глаза отводить будут. А муженёк неровен час бить станет. Защитишься от него нечистой силой или стерпишь? Что же делаешь, мудрая, старая лобаста? Что увидела во мне? Помощника? Защитника доброй нежити? Аль ещё кого, одного тебе ведомого? Не смогу я ответить тебе ничем.

— Не о чем толковать мне с такими тварями, как вы, — громко и зло ответил я. Выделил голосом «тварей», чтобы поняла меня верно.

Отцепил её похолодевшую руку от себя. А потом оттолкнул прочь так, что она чуть не оступилась.

Верею поймала одна из женщин. Удержала, не дав удариться о плетень. Глянула та баба на меня волком. Как и все прочие жители.

Но мне уже было всё равно. Я развернулся и зашагал прочь, покидая Медовый Яр навсегда. А Кот засеменил следом, гордо распушив черный хвост.

Я не оглядывался.

Пусть думают, что я негодяй. Пусть вслед мне плюют. Говорят, что околдовал красавицу старостину жену своими чарами, да обманул. Прогнал и доброго слова не сказал. Мне всё равно. Лишь бы её в покое оставили. Лишь бы не позволила глупцу Бажену себя обижать. А до прочего мне заботы нету. Иное было у меня на уме. Нечто такое, что важнее хлопот о чужой судьбе.

Так успокаивал себя я, удаляясь всё более от Медового Яра.

А серебряный гребешок оттягивал мой карман.

Сам не знаю, зачем забрал его у Вереи снова. Для чего вдруг снял с пояса, когда отталкивал прочь. Рука будто по наитию это сделала.

— Лех, а что если нам прикупить коня?

Я сверху вниз глянул на Кота, который бодро семенил подле меня по дороге. Тракт петлял меж стройных берёзовых стволов. Роща вокруг просматривалась отлично. В тиши слышалось лишь стрекотание цикад да шелест ветвей в вышине.

— Нам? Коня? — я усмехнулся.

— Ну да, — мурлыкнул мой друг с таким выражением, точно я был глупее полевой мыши. — Свирепого буланого мерина. Будем на нём разъезжать. Не всё же ногами от деревни к деревне топать. Ладно сейчас, когда лето. А что делать станем, как морозы ударят? А так и путешествия наши станут удобнее. И люди начнут с уважением относиться, глядишь.

— Нет.

— Ну, Лех, — Кот фыркнул. — Давай купим!

— На какие такие деньги? Да и содержать его потом на что? Седло надобно. За постой в конюшнях платить. Подковы справлять у кузнеца. Нет, Кот. Не будет тебе коня. Топай ножками.

Варгин снова фыркнул и умолк, точно оскорблённая невинность. А я лишь тихо посмеялся.

— Накануне ты говорил, что баба мне нужна хорошая. А теперь вот о коне справляешься. Зачем же мне баба, Кот, если ты капризнее любой женщины? Я двоих вас не потяну. Да ещё и с мерином буланым в придачу.

Варгин недовольно заворчал. А мой смех сделался громче.

Впрочем, долгим веселье не оказалось.

Дорога вскоре обогнула раскидистый ракитовый куст и вывела нас прямиком к нужному месту. Меж березняком и вспаханными полями раскинулось село за невысоким, замшелым тыном. Звалось оно незамысловато. Имя отражало суть местечка — село Берёзовое. Туда-то мы и держали путь. По слухам, местный трактирщик искал человека, который совладает с нечистью, что завелась в окрестностях и теперь убивает людей по ночам так, что из дому выйти страшно.

День близился к закату. Солнце на западе уже коснулось краем древесных верхушек, раскрашивая небосклон брусничным цветом. Тварей, которые вылезали с приходом темноты, я не боялся, но вот местных жителей своим поздним появлением испугать бы мог. Потому предпочёл поспешить.

Мы с варгином чуть замедлили шаг лишь когда проходили под аркой ворот. На перекладине над нашими головами позвякивали обереги. Целая гроздь. Всё сплошь защита от нечисти. Но настолько неумелая и пустая, что у моего друга даже усы не дрогнули. Он лишь переглянулся со мной.

Трактир обнаружился прямо здесь же, у ворот. Им оказалась обыкновенная изба с двумя входами. В окнах одной половины горел свет и звучали голоса, а другая половина смотрела дверьми на двор. Вероятно, там жила семья трактирщика. О том, что это трактир, можно было лишь догадаться по тому, как шумно там было. А ещё по тем перевёрнутым глиняным горшкам, которые были надеты на жерди плетня у входа в маленький дворик. Никаких тебе вывесок.

Я толкнул плечом низенькую дверь, пригнулся, чтобы не зашибить голову и вошёл внутрь. А Кот проворной тенью прошмыгнул следом.

Внутри было чисто, но так же просто, как и снаружи. Всего пять столов с лавками. На каждом коптили старые лампы, заправленные жиром. Большая печь в центре комнаты была расписана яркими алыми маками. Белёные стены украшали вырезанные из дерева картины с изображением богов и духов. На окошках висели ажурные шторки, пожелтевшие от времени. Меж столов вместо половичков лежала свежая солома, которую было легче убирать, дабы поддерживать полы в чистоте.

В помещении обнаружилось ещё три двери. Одна из них оказалась приоткрыта и, судя по звукам и запахам, вела в кухню.

Пахло квашнёй и свежим хлебом.

Вечерние сумерки охотно забрались внутрь скудно освещённого помещения. Тени клубились по углам, скрадывали очертания предметов. Закатное солнце смотрело сквозь мутноватые окошки, бросая внутрь трактира мерно тающие дорожки золотистого света.

В этот час все столы, кроме одного в дальнем углу, оказались заняты. Туда я и прошёл, чтобы усесться под бородатый лик Перуна, вырезанного из потемневшей дубовой доски. Покровитель воинов смотрел на меня сурово из-под строгих кустистых бровей.